— Ну хорошо, — он вновь наполнил бокал. — Через два дня после того, как я вышел из больницы, вы заявились ко мне домой и показали мне эти серебряные шарики. Помнишь, Билл?
Билл кивнул.
Эдди бросил взгляд на Беверли.
— Билл спросил тебя, смогла бы ты выстрелить одним из них, если бы дело дошло до этого… ведь ты стреляешь лучше всех. По-моему, ты отказалась, сказала, что боишься… Ты сказала еще кое-что, но я не помню, что именно. Вроде бы… — Эдди высунул язык и коснулся пальцем самого кончика, словно хотел снять пылинку. Ричи и Бен улыбнулись. — Ты говорила о Хокстеттере?
— Да, — ответила Беверли. — Я расскажу, когда ты закончишь. Продолжай.
— Когда вы ушли, в мою комнату вошла мама, и у нас началось настоящее сражение. Она хотела, чтобы я перестал водиться с вами. И ей чуть было не удалось убедить меня это сделать — вы же знаете, она умела убеждать, капать на мозги…
Билл снова кивнул. Он вспомнил миссис Каспбрак — огромную женщину с лицом шизофренички. Выражение ее лица могло одновременно быть надменным, яростным, жалким и испуганным.
— Да, она вполне могла бы меня убедить, — продолжил Эдди. — Но в тот же день, когда Бауэрc сломал мне руку, произошло еще кое-что. И это совершенно потрясло меня.
Эдди улыбнулся, думая: Да, потрясло… И это все, что ты можешь сказать? Что толку рассказывать, если все равно никогда не удается описать словами свои чувства. Будь это в книжке или в фильме, то, что случилось перед тем, как Бауэрc сломал мне руку, навсегда перевернуло бы мою жизнь и все теперь было бы совсем по-другому. В книжке или фильме мне не нужно было бы держать в своей комнате целый чемодан таблеток, я никогда не женился бы на Мире, не таскал бы с собой этот трахнутый ингалятор. Да, в книге или фильме…
Вдруг все увидели, что ингалятор Эдди сам по себе начал кататься по столу. При этом он слегка погромыхивал, как маракасы, как кости… как смех. Докатившись до дальнего края, посередине между Беном и Ричи, он подпрыгнул в воздух и упал на пол. Ричи безуспешно попытался его подхватить, но Билл пронзительно завопил:
— Нне прикасайся!
— Шарики! — воскликнул Бен, и все они обернулись.
Теперь на обоих шариках, привязанных к прибору, красовалась надпись: «Лекарство от астмы вызывает рак!» Под этой надписью нарисованы ухмыляющиеся черепа.
Шарики с треском лопнули.
Эдди наблюдал за ними, ощущая, как во рту накапливается сухость, как грудь, словно под прессом, сдавливают знакомые признаки удушья.
— И ччто же с ттобой ссслучилось? — спросил Билл. Эдди облизнул губы, собираясь, но не осмеливаясь подняться и пойти за ингалятором.
Он вспомнил этот день, двадцатое, как тогда было жарко, как мать дала ему полностью заполненный чек, в котором не была указана только сумма, и доллар наличными — это его жалованье.
— Мистер Кин, — Эдди казалось, что его голос доносится откуда-то издалека. — Это был мистер Кин.
— Не самый приятный человек в Дерри, — сказал Майк, но Эдди, погруженный в собственные мысли, едва ли услышал его.
Тот день был жарким, но внутри помещения аптеки на центральной царила прохлада. Под потолком, обитым тонкой жестью, вращались деревянные лопасти вентиляторов, в воздухе ощущался приятный запах порошков и патентованных лекарств. В этом месте продавали здоровье — таково было твердое, хотя и невысказанное убеждение его матери. Внутренние часы Эдди были установлены на половину двенадцатого, и он нимало не сомневался в правоте своей матери в этом вопросе, как, впрочем, и во всех остальных.
Да, мистер Кин действительно положил всему этому конец, — подумал он с каким-то приятным негодованием.
В тот день мистер Кин вместо того чтобы, как обычно, отдать ему большой белый пакет с лекарствами и рецепт и посоветовать убрать его на всякий случай в карман, задумчиво посмотрел на Эдди и сказал:
— Зайди-ка
на минутку ко мне. Я хочу с тобой поговорить.
Эдди не сдвинулся с места. Он просто слегка испуганно смотрел, мигая, на мистера Кина. Внезапно ему показалось, что аптекарь решил, что он что-то стащил с прилавка. Входя в аптеку, Эдди всегда читал объявление, висевшее на двери и гласившее: «Воровство — это не забава, не развлечение и не подвиг! Воровство это преступление, и Вас ждет возмездие».
Эдди никогда не лелеял преступных замыслов, но при виде этого страшного объявления он всегда чувствовал себя виноватым — ему начинало казаться, что мистер Кин знает о нем что-то такое, о чем он сам даже не подозревает.
Затем аптекарь еще больше смутил его, сказав:
— Как насчет коктейля?
— Э-э…
— Дружок, за счет заведения. Я всегда выпиваю один коктейль в это время. Это добавляет сил, если тебе, конечно, не нужно следить за своим весом, а я бы сказал, что эта проблема не актуальна для нас обоих. Моя жена говорит, что я выгляжу, как натянутая струна. Вот твоему приятелю Хэнскому — ему нужно следить за своим весом. С чем ты будешь коктейль?
— Вы знаете, мама велела мне идти домой сразу же после…
— Мне кажется, ты предпочитаешь с шоколадом. Шоколад годится? — глаза мистера Кина сверкнули, как в пустыне сверкают на солнце осколки слюды. Во всяком случае, это сравнение пришло в голову Эдди, почитателю писательских талантов Макса Бранда и Арчи Джослена.
— Да, — сдался Эдди. Ему почему-то стало не по себе от того, как аптекарь поправил свои очки с золотыми ободками, от того, как вел себя аптекарь — он казался одновременно озабоченным и довольным. Эдди не хотелось идти в контору с мистером Кином. Нет, не ради коктейля пригласил его аптекарь. Дудки. И Эдди представил себе, что то, ради чего его туда позвали, на самом деле окажется не очень приятным.
Может, он хочет сказать, что у меня рак или что-нибудь в этом роде, — отчаянно соображал Эдди. — Может, это детский рак? Лейкемия? О, Господи!
Не будь таким олухом, — осадил он сам себя, стараясь подражать Заике Биллу. Заика Билл стал новым кумиром Эдди после того, как он разочаровался в Джоке Мэхони — актере, исполнявшем роль Конногвардейца в утренней субботней программе. Несмотря на дефект речи, Большой Билл всегда оказывался на высоте положения. — Этот парень — не врач, а фармацевт, как-никак.
Но это не успокоило Эдди.
Мистер Кин поднял крышку прилавка и поманил его костлявым пальцем. Эдди, сам того не желая, пошел за ним.
Руби — девушка, которая сидела за прилавком рядом с кассовым аппаратом, читала номер «Серебряного экрана».
— Руби, не сделаешь нам два коктейля? — обратился к ней аптекарь. — Один шоколадный, другой кофейный.
— Конечно, — Руби заложила страницу журнала краем суперобложки и встала.
— Принесешь их в контору.
— Хорошо.
— Пойдем, сынок. Я не кусаюсь, — тут мистер Кин подмигнул, чем совершенно смутил Эдди.
До этого ему ни разу не приходилось бывать за прилавком, и он с интересом смотрел на все эти бутылочки и таблетки. Если бы он попал сюда по собственному желанию, он мог бы часами рассматривать ступку с пестиком, весы с гирьками и странные капсулы. Но мистер Кин утянул его в контору и плотно закрыл дверь. Когда дверь захлопнулась, Эдди почувствовал, что у него в груди все сжалось, и попытался перебороть это ощущение. В пакете с покупками лежал новый ингалятор и, выйдя отсюда, он мог бы насладиться его животворным содержимым.
На углу стола стояла банка с лакричным кремом. Мистер Кин предложил ему попробовать крем.
— Нет, спасибо, — вежливо отказался Эдди.
Мистер Кин уселся на вращающийся стул и занялся кремом. Потом он открыл один из ящиков стола и что-то достал. Он положил этот предмет рядом с высокой банкой, и Эдди начал ощущать настоящую тревогу. Это был ингалятор. Мистер Кин откинулся на спинку стула так, что его голова почти коснулась календаря, висевшего на стене. На календаре были изображены какие-то таблетки. Под ними была подпись: «Сквибб». И…
…и в течение одного кошмарного мгновения, как раз когда мистер Кин открыл рот, собираясь что-то сказать, Эдди вдруг подумал о том происшествии, которое случилось однажды в обувном магазине, когда он, еще совсем маленьким мальчиком, получил нагоняй от матери за то, что засунул ногу в рентгеновский аппарат. В течение этого кошмарного мгновения Эдди казалось, что сейчас мистер Кин скажет:
«Эдди, девять из десяти докторов считают, что лекарство от астмы вызывает рак, как и рентгеновские аппараты в наших обувных магазинах. Может быть, ты уже болен им. Я просто думал, что ты должен это знать».
Но то, что мистер Кин действительно собирался сказать и сказал, прозвучало настолько необычно, что сначала Эдди даже не мог решить, что же ответить, поэтому он продолжал молча сидеть на прямом деревянном стуле по другую сторону стола мистера Кина.
— Это не может продолжаться вечно. Эдди открыл рот, потом снова закрыл его.
— Сколько тебе лет, Эдди? Одиннадцать, не так ли?
— Да, сэр, — ответил Эдди слабым голосом. Его дыхание становилось все более учащенным. Эдди еще не пыхтел, как кипящий чайник (Ричи говорил в таких случаях: «Эй, снимите Эдди с огня! Он уже вскипел!»), но уже готов был это сделать. Он с тоской посмотрел на ингалятор на столе и, поскольку ему показалось, что от него ждут чего-то еще, добавил:
— В ноябре мне исполнится двенадцать.
Мистер Кин кивнул, наклонился вперед, как это делают фармацевты в рекламных роликах по телевидению, и сложил руки. Стекла его очков ярко блестели в свете мощных ламп дневного света. — Эдди, ты знаешь, что такое плацебо?
Эдди напряг все свои умственные способности и предположил:
— Может быть, это такая штука у коров, где у них молоко, нет? Мистер Кин засмеялся и снова откинулся на спинку стула.
— Нет, — сказал он, и Эдди покраснел до корней волос. Теперь он отчетливо слышал свист своего дыхания.