Эта ночь принесла с собой боль, много боли. Он лежал с открытыми глазами, глядя, как за окном бушует гроза. Когда в черном небе блеснула ослепительная молния, Эдди быстро засунул голову под одеяло, боясь увидеть на нем ухмыляющееся лицо какого-нибудь монстра.
Наконец он снова уснул и увидел сон, как будто его друзья — Билл, Бен, Ричи, Стэн, Майк и Бев — приехали в больницу на велосипедах. К своему удивлению, он увидел, что Бев одета в платье красивого зеленого цвета — цвета Карибского моря на иллюстрациях в журнале «Нэшнл Джиогрэфик». До этого он никогда не видел ее в платье, он помнил на ней только джинсы, гетры и то, что девочки называют «школьным костюмом» — юбки и блузки; блузки, как правило, белые, с круглым воротом, а юбки коричневые, плиссированные и подрубленные на середине голени, так, чтобы не были видны колени.
Ему снилось, что они приехали ко времени для посещения, которое начиналось в 14.00, и его мама, которая прилежно ждала с одиннадцати, с криками напустилась на них.
«Если вы думаете, что зайдете туда, то не тут-то было!» — закричала она, и клоун, который все время сидел в приемной с номером журнала «Лук» в руках, вскочил и начал аплодировать ей, быстро похлопывая руками в белых перчатках… Он выделывал антраша, пританцовывал, толкал перед собой тележку, выполнял прыжок через спину, а миссис Каспбрак, захлебываясь, кричала на друзей Эдди, и они, сжавшись, отступали за спину Билла, который единственный стоял выпрямившись, бледный, но внешне невозмутимый, глубоко засунув руки в карманы (может быть, для того, чтобы никто, включая и самого Билла, не видел, дрожат у него руки или нет). Никто, кроме Эдди, клоуна не видел… хотя младенец, безмятежно посапывавший на руках у матери, вдруг проснулся и начал громко кричать.
«От вас и так много было вреда! — вопила миссис Каспбрак. — Я знаю, что это за мальчики! У них неприятности в школе и в полиции! И то, что у них счеты с вами, еще не значит, что у них должны быть счеты с ним! Так я ему и сказала, и он согласился со мной. Он хотел, чтобы я прогнала вас, он больше не хочет вас видеть! Никого из вас! Я знала, что все это до добра не доведет, и вот — пожалуйста! Мой Эдди в больнице! Такой нежный мальчик, как он…»
Клоун прыгал, танцевал, садился на шпагат и стоял на одной руке. Теперь его улыбка казалась совершенно реальной, и Эдди во сне понял, что клоуну только этого и было нужно — чтобы в их отношениях появился разлад и смятение, чтобы все пошло не так, как хотелось им. В каком-то порочном экстазе клоун сделал двойной кувырок и чмокнул миссис Каспбрак в щеку.
«Мммальчики, кккоторые ссделали ээто…» — начал Билл.
«Молчать! — завопила миссис Каспбрак. — Ты еще осмеливаешься что-то говорить? Между ним и вами все кончено! Кончено!»
В комнату вбежал студент-практикант и заявил маме Эдди, что ей придется или взять себя в руки, или покинуть больницу. Клоун начал гаснуть и растворился в воздухе. Перед глазами у Эдди пронеслись прокаженный, его мать, птица, потом волк-оборотень и вампир с косыми глазами, похожими на лезвия бритв «Жиллетт», и блестящими, как кривые зеркала в карнавальном павильоне. Он увидел Франкенштейна и его творение, нечто мясистое и яйцеобразное, которое открывало и закрывало свои скорлупки, как рот. Ему предстал целый сонм ужасных уродливых тварей. Но еще до того, как клоун окончательно пропал, Эдди увидел то, что было ужаснее всего, — лицо своей матери.
«Нет! — попробовал закричать он. — Нет! Нет! Только не она! Только не мама!»
Но никто не повернулся к нему, никто не услышал его. И, погружаясь в глубокий сон, Эдди испытал гадкое парализующее ощущение: никто не слышит его слов, потому что он мертв. Оно убило его, и он был мертв, превратился в призрак.
Триумф, который испытывала Соня Каспбрак после того, как заставила убраться этих так называемых друзей Эдди, быстро улетучился после того, как она на следующий день, 21 июля, вошла в его палату. Она не могла понять, почему ее триумф вдруг сменился непонятным страхом: что-то новое было в лице ее сына, что-то, чего ей никогда не приходилось видеть там раньше, — твердость. Да, твердость и решительность.
Столкновение с друзьями Эдди произошло не в комнате для посетителей, как приснилось Эдди. Она знала, что они придут, и ждала их, друзей Эдди, — «друзей», которые наверняка учат его курить (им-то нет дела до его астмы), которые оказывают на него дурное влияние, о которых он только и говорит, приходя вечером домой. «Друзья», из-за которых ему сломали руку! Поэтому миссис Каспбрак и задержалась у больницы, чтобы велеть им раз и навсегда убираться со своей «дружбой», которая заканчивается переломами и докторами.
Наконец они появились. К ужасу своему миссис Каспбрак увидела среди них одного черномазого. Нет-нет, она ничего не имеет против того, чтобы негры ездили в автобусах и ходили в кинотеатры вместе с белыми. Естественно, если они не начинают надоедать белым (женщинам) людям. Разумеется, они тоже люди. Но миссис Каспбрак твердо верила в так называемый птичий закон: дрозды не летают вместе с малиновками и ворон соловью не пара. Ее девизом было — «каждому свое». Она чуть не взорвалась от возмущения, увидев, что Майк Хэнлон, как ни в чем не бывало, едет на велосипеде вместе со всеми остальными. «А я и не знала, что ты дружишь с черномазыми», — мысленно упрекнула она Эдди.
«Да, — думала она двадцать минут спустя, входя в больничную палату, где лежал ее сын, — она заставила их убраться, сказала пару ласковых. Они проглотили все молча, ни у кого, кроме этого заики Денбро, не хватило духу возразить. А эта девчонка с бесстыжими глазищами — вот шлюха! Небось, с нижнего конца Мейн-стрит, а то и еще похуже. Хорошо еще у нее не хватило наглости открывать рот, а то бы она, Соня, сразу вправила ей мозги — уж она-то знает, как называются девочки, которые рано начинают бегать за мальчиками. Да-да, и ни сейчас, ни в будущем она не желает видеть Эдди среди них».
Все остальные стояли потупившись и только переминались с ноги на ногу. Так и должно быть, по ее мнению. Когда она сказала им все, что о них думает, они вскочили на велосипеды и уехали (Тозиер на багажнике у Денбро). Внутренне содрогаясь, миссис Каспбрак подумала, сколько же раз ее Эдди ездил на таком же огромном, подозрительном велосипеде, рискуя сломать себе шею.
Я сделала это ради тебя, Эдди, — думала она, заходя в палату. — Я знаю, ты, должно быть, сперва расстроишься, и это так естественно. Но родители всегда знают, что лучше. Для этого Бог и создал родителей — чтобы они руководили, воспитывали… и оберегали. Потом он поймет. Если она и чувствовала облегчение, то только потому, что сделала это ради сына. Всегда испытываешь облегчение, вытаскивая ребенка из дурной компании.
Но сейчас, глядя Эдди в лицо, она чувствовала себя неуютно. Он не спал, и это было уже удивительно. Обычно после лекарства Эдди выглядел вялым и заторможенным, но сейчас выражение его глаз стало не мягким и робким, как обычно, а внимательным и резким. Обычно Эдди, как и Бен Хэнском (хотя этого Соня не могла знать), сначала бросал на своего собеседника быстрый пытливый взгляд, чтобы определить его настроение, а потом сразу же отводил глаза. Но сейчас Эдди смотрел на нее в упор, и отводить глаза пришлось ей. «Наверное, это побочное действие лекарств, нужно посоветоваться с Хэндором, — подумала она. — Он словно ждал меня». Эта мысль испугала ее, хотя на самом деле должна была бы наполнить радостью — что может быть лучше ребенка, ждущего свою мать?
— Ты прогнала моих друзей, — резко сказал он. Ни тени сомнения или вопроса.
Она вздрогнула почти виновато, первой ее мыслью было: «Откуда он знает? Он не может этого знать!» — И чувство вины перед сыном тут же сменилось злостью на себя и на него. Миссис Каспбрак улыбнулась.
— Ну, Эдди, как мы себя сегодня чувствуем?
Какой-то молокосос-студент или эта вчерашняя медсестра-неумеха, сующая нос не в свое дело, — кто-то рассказал ему. Ну в этом она еще разберется.
— Как мы себя сегодня чувствуем? — Он не отвечал, и ей пришлось повторить вопрос. Должно быть, он просто не слышит. Ей никогда не приходилось читать, что перелом может привести к нарушению слуха, но, видимо, и такое бывает.
Эдди продолжал молчать.
Она прошла в глубину палаты, коря себя за нерешительность по отношению к сыну. Никогда еще она не испытывала к нему такого чувства. В ней медленно закипала ярость. Как он смеет так вести себя? И это после того, как она столько сделала для него и стольким пожертвовала!
— Я говорила с доктором Хэндором. Он говорит, что скоро тебе станет лучше, — бодро сказала Соня, усаживаясь на деревянный стул с прямой спинкой возле кровати Эдди. — Разумеется, если возникнут какие-то проблемы, мы поедем в Портленд к специалистам. И даже в Бостон, если понадобится. — Она улыбнулась, словно обещая что-то приятное. Но Эдди не улыбнулся в ответ и продолжал молчать.
— Эдди, ты меня слышишь?
— Ты прогнала моих друзей, — повторил мальчик.
— Да, — сказала она, отбросив притворство, и замолчала. В молчанку можно было играть вдвоем. Она просто снова взглянула на сына.
Но произошло нечто странное, нечто в самом деле ужасное. Глаза Эдди начали… увеличиваться. Серые пятнышки в его глазах, казалось, стали двигаться, как крошечные грозовые облака. Внезапно она поняла, что на этот раз он не «капризничает», не «куксится» или что-то в этом роде. Эдди был сердит на нее всерьез… и Соня вся как-то испуганно съежилась: ей представилось, что на нее смотрит не маленький мальчик, а кто-то совсем другой, старший и грозный. Опустив глаза, она раскрыла сумочку и стала рыться в ней в поисках «Клинекса».
— Да, я прогнала их, — она с удивлением обнаружила, что может говорить ровным и даже уверенным голосом… Если не смотреть ему в глаза…
— Ты получил серьезное повреждение, Эдди, и сейчас тебе не нужны никакие посетители, кроме мамы, а уж такие и подавно. Если бы не они, ты сейчас сидел бы дома у телевизора или мастерил бы в гараже свой гоночный автомобиль из ящиков из-под мыла.