Еще до того, как метнуться за спасительный «студебеккер», она успела заметить, что они все-таки не совсем голые. Рубашки оставались на них, а брюки и трусы они просто спустили до земли. Как будто они хотят по-большому, — подумала она, даже в уме заменяя это слово эвфемизмом, — только когда же это так бывает, чтобы захотелось всем четверым сразу?
Очутившись вне поля зрения мальчишек, Беверли решила немедленно сматываться. И как можно скорее. Ее сердце учащенно билось, а мускулы словно накачали адреналином. Бев осмотрелась и пожалела, что не приняла никаких мер предосторожности, не сомневаясь в том, что здесь ее друзья. Слева ряд автомобилей был не очень плотным, потому что их составляли в один ряд, дверь к двери только перед приездом специальной машины, превращавшей автомобили в груду поблескивающего металла. Пока Беверли шла к свалке, она несколько раз оказывалась в поле зрения парней, и если бы она стала бежать, они могли бы ее увидеть.
К тому же ей не давало покоя постыдное любопытство: что же такое они делают?
Она быстро выглянула из-за «студебеккера».
Генри и Виктор были более или менее развернуты к ней лицом, Патрик сидел слева от Генри, Белч был спиной к ней. Она обратила внимание на то, что у Белча исключительно волосатая задница, и в горле у нее зашевелился полуистерический смешок, похожий на пузыри в имбирном пиве. Ей пришлось зажать рот обеими руками и спрятаться за «студебеккер», чтобы сдержать смех.
Тебе нужно убегать, Беверли. Если они тебя поймают…
Она выглянула в проход между машинами, все еще зажимая рот рукой. Проход был в ширину около десяти футов и весь усыпан жестянками и мелкими кусочками стекла, поросшими сорняками. Стоит ей издать хоть один звук, и они тут же услышат ее… особенно если их поглощенность своим занятием уменьшится. Подумав о своей неосторожности, Беверли ощутила холод во всем теле. Да и…
Что же такое они делают?
На этот раз она увидела больше деталей. Поблизости валялись школьные книжки и тетрадки. Значит, они идут с занятий в летней школе — Школе для Дураков. Поскольку Генри и Виктор сидели лицом к ней, она видела у них эти штуки. Вообще она видела эти штуки своими глазами впервые в жизни, если не считать потрепанной книжонки, которую однажды приносила в школу Бренда Эрроусмит и в которой все равно ничего нельзя было разглядеть. Эти штуки были похожи на свисающие между ног маленькие трубочки. У Генри его штука была маленькой и безволосой, а у Виктора — довольно большой, и над ней росли густые черные волосы.
У Билла тоже есть такая, — подумала она, и по всему ее телу пробежала горячая дрожь, от которой у нее перехватило дух и закружилась голова. (Похоже чувствовал себя Бен Хэнском в последний день занятий, глядя на ножной браслет Беверли, сверкающий на солнце, правда, он не испытывал при этом ужаса.) Она снова посмотрела назад. Теперь дорожка между автомобилями к спасительному Барренсу показалась ей такой длинной! Она боялась пошевелиться. Если они узнают, что она видела у них эти штуки, они ее поколотят. И не чуть-чуть, а очень сильно.
Вдруг Белч вскрикнул, да так, что она подскочила на месте, а Генри заорал:
— Три фута! Не вру, Белч! Три фута! Правда, Вик?
Вик подтвердил это, и все четверо залились громоподобным смехом.
Хокстеттер встал и повернул свой зад прямо к лицу Генри. Тот держал в руке серебристый блестящий предмет. Зажигалку, поняла Бев.
— Ты, по-моему, говорил, что у тебя на подходе очередной? — сказал Генри.
— Да, — ответил Патрик. — Я скажу, когда именно… Приготовиться! Приготовься, сейчас… Давай, пошел!
Генри щелкнул зажигалкой. Одновременно Беверли услышала звук, который ни с чем не могла бы спутать, потому что часто слышала его у себя дома после того, как мать готовила бобы или горох. Ее отец обожал бобы. Вдруг у нее отвисла челюсть. Казалось, что ярко-голубая вспышка исходит прямо из задницы Патрика. Она была похожа на пламя газовой горелки или паяльной лампы.
Мальчики захохотали снова, а Беверли спряталась за машину, пытаясь сдержать смех. Она смеялась не от веселья. В некотором смысле все происходящее, безусловно, было смешным, но в первую очередь ее смех был вызван недоумением и ужасом — она просто не знала, что ей делать. Причина заключалась в том, что она увидела эти штуки, но не исчерпывалась этим. В конце концов она знала, что у мальчиков есть эти штуки, точно так же, как и у девочек есть свои, другие эти штуки. И все же их действия казались ей такими странными, нелепыми и в то же время ужасно примитивными, что она, к своему собственному удивлению, не могла сдержать хихиканье, но продолжала взывать к своему здравому смыслу.
Прекрати, — говорила она себе, словно это был ответ, — прекрати, а то они тебя заметят, Бевви!
Но она ничего не могла поделать. Все, на что она была способна, — это смеяться шепотом, почти неслышно, закрыв обеими руками рот. Ее щеки покраснели, как яблоки, в глазах стояли слезы.
— Елки-палки, да это больно! — завопил Виктор.
— Двадцать футов! — восхитился Генри. — Ей-Богу, Вик, двадцать футов! Клянусь здоровьем мамочки!
Генри, Виктор, Белч и Патрик оказались в этот жаркий июльский полдень на свалке со спущенными штанами благодаря Рине Дэвенпорт.
Генри знал, к чему приводит потребление большого количества жареных бобов. Наверное, лучше всего описывала результат этого маленькая дурацкая присказка, которую Генри узнал от своего отца, еще когда сидел у него на коленях в коротких штанишках: «Отгадай загадку, ответь-ка на вопрос: что стреляет в пятку, а попадает в кос?» Рина встречалась с его отцом вот уже восемь лет. Ей было сорок лет, она была очень толстой, и обычно от нее дурно пахло. Бобы были гордостью Рины. Она замачивала их в субботу вечером, а потом все воскресенье поджаривала на медленном огне. Генри считал, что они ничего — их можно с аппетитом пожевать, чтобы набить себе желудок, но за восемь лет все успевает надоесть.
Рина не удовлетворялась небольшим количеством бобов, она готовила их в огромных количествах. Когда вечером в воскресенье ее старенький зеленый «Сото» подъезжал к дому Бауэрсов, на сидении рядом с ней обычно стояло дымящееся двадцатигаллоновое ведро с бобами. В этот вечер они ужинали бобами втроем, на следующий вечер Батч снова разогревал бобы. Во вторник и среду Генри брал с собой в школу полную банку все тех же самых бобов. К четвергу или пятнице ни Генри, ни его отец уже не могли выносить бобовый запах. Обе спальни начинали вонять желудочными газами, несмотря на постоянно распахнутые окна. Батч смешивал остатки бобов с другими объедками и скармливал их Бипу или Бопу — двум бауэрсовским поросятам. Рина предпочитала не показываться вплоть до воскресенья, когда все начиналось по новой.
В то утро Генри взял с собой в школу огромное количество старых бобов, и они вчетвером слопали все без остатка, сидя в тени раскидистого вяза на детской площадке, так что их животы начали лопаться.
Пойти на свалку предложил Патрик — там можно было спокойно отдохнуть в середине летнего рабочего дня. К тому времени, как они дошли туда, бобы уже сделали свое дело.
Понемногу Беверли снова взяла себя в руки. Она понимала, что ей нужно сматываться: дальше оставаться поблизости было опасно. Правда они были заняты чем-то своим, и даже если бы случилось худшее, у нее была большая фора (где-то в глубине сознания шевелилась мысль о том, что, на худой конец, пригодится и рогатка).
Она уже было начала пятиться назад, когда Виктор сказал:
— Генри, мне пора. Отец просил меня помочь ему перебрать зерно сегодня после полудня.
— Ну и что? — сказал Генри. — Обойдется.
— Нет, он и так на меня зол за то, что случилось вчера.
— Пошел он в задницу, если не понимает шуток. Беверли стала прислушиваться, думая, что речь пойдет о встрече с Эдди.
— Нет, мне пора.
— Наверное, у него просто задница разболелась, — сказал Патрик.
— Думай, что говоришь, козел, — вскинул голову Виктор. — А то сразу разучишься говорить.
— Мне тоже нужно идти, — сказал Белч.
— Тебя тоже просил помочь отец? — Видимо, Генри счел это хорошей шуткой: отец Белча умер.
— Нет, у меня работа сегодня вечером. Я разношу «Еженедельник Покупателя».
— Что это за дерьмо? — голос Генри прозвучал одновременно зло и печально.
— Это работа, — торжественно сказал Белч. — Я зарабатываю деньги, Генри презрительно хмыкнул, и Беверли снова отважилась подсмотреть за ними. Виктор и Белч, стоя, застегивали свои ремни. Генри и Патрик продолжали сидеть на корточках со спущенными штанами. В руке Генри вспыхнула зажигалка.
— Ты-то не уйдешь? — спросил Генри у Патрика.
— Нет, — ответил Патрик.
— Тебе не нужно перебирать зерно или идти на какую-то трахнутую работу?
— Нет, — повторил Патрик.
— Ну мы пошли, — неуверенно произнес Белч. — До встречи.
— Ага, — Генри плюнул на землю рядом с грубым рабочим ботинком Белча.
Вик и Белч направились к старым машинам, стоявшим в два ряда… прямо к «студебеккеру», за которым притаилась Бев. Сначала она просто в оцепенении прижалась к земле, обезумев от страха, потом приподнялась и быстро переметнулась по узкому проходу между левым бортом «студебеккера» и стоящим рядом с ним разбитым «фордом» вперед, на мгновение застыла, вслушиваясь в звуки их шагов. У нее пересохло во рту, по спине побежали струйки пота, и она попробовала представить себя с рукой в гипсе, как у Эдди. Потом она забралась на сиденье для пассажира внутри «форда», слезла с него на пол и плотно прижалась к грязному коврику на полу, стараясь казаться как можно незаметней. Внутри салона было очень жарко и душно, в воздухе стоял запах гниющей обшивки сидений и давнишнего крысиного помета. Она с трудом удержалась, чтобы не чихнуть и не закашляться. Она услышала негромкие голоса Белча и Виктора, прошедших поблизости. Вскоре они стихли.