— Ииди ппрямо зза мной, Ээдди. Тты ммне ннужен.
Свет угас до самого слабого серого, немножко подержался на этом оттенке, затем исчез, и они оказались
(из голубизны и)
в черноте. Билл волочил ноги через зловоние, чувствуя, что он почти разрывает его физически, одну руку он держал перед собой и ждал, что в любой момент наткнется на всклокоченные волосы и зеленые глаза-лампы откроются в темноте. Конец наступит одной горячей вспышкой боли, когда Оно вырвет его голову из плеч.
Тьма смешивалась со звуками, все это увеличивалось и отдавалось эхом. Он мог слышать за собой сопение друзей, иногда чье-нибудь бормотание. Раздавались охающие стоны и бульканье. Один раз поток омерзительно теплой воды прошел за ним и между его ногами, замочив его по бедра и качнув его на пятках. Он чувствовал, как Эдди неистово хватает его за рубашку, а затем поток убывает. От конца прохода Ричи кричит с мрачным юмором:
— Я думаю, нас только что описал Веселый Зеленый Гигант, Билл.
Билл слышал, как вода и отбросы стекают небольшими порциями через сеть малых труб, которые сейчас должны быть над их головами. Он вспомнил разговор о канализационных трубах Дерри со своим отцом и подумал, что он знает, что это за труба, — она должна была управлять притоком воды, который случался во время сильных дождей и в сезон наводнений. Все это добро покидало Дерри, для того чтобы слиться с Торролт-стрим и рекой Пенобскот. Городу нравилось выпускать свое говно в Кендускеаг, потому что оно воняло. Но вся так называемая сырая вода шла в Кендускеаг, и так как трубы не могли справиться со сточными массами, то случалось затопление, наподобие того, которое только что произошло. Если было одно, могло быть и другое. Он беспокойно посмотрел вверх, не увидел ничего, что могло быть решетками у трубы, а также по сторонам, и что в любой момент это может…
Он не понял, что достиг конца трубы, до тех пор, пока не выпал из нее и не заковылял вперед, размахивая руками в бесплодной попытке удержать равновесие. Он упал на живот в полужидкую массу в двух футах внизу устья трубы, из которой только что вывалился. Что-то с писком пробежало над его рукой. Он закричал и сел, хватаясь дрожащей рукой за грудь, уверенный, что по нему только что пробежала крыса: он почувствовал отвратительное скольжение безволосого хвоста этого существа.
Он попытался встать и ударился головой о низкий потолок новой трубы. Это был сильный удар, и Билл упал на колени, и большие красные цветы искрами рассыпались у него перед глазами.
— Будь осторожен! — он услышал свой крик; слова отдавались эхом. — Здесь сспуск, Эээдди! Где ттты?
— Здесь! — взмахнувшая рука Эдди задела нос Билла. — Помоги мне, Билл, я не могу видеть…
Раздалось огромное водяное керуошшшшшшшш! Беверли, Майк и Ричи закричали в унисон. При дневном свете почти совершенная гармония, которую они втроем составляли, была бы забавной; здесь внизу, в темноте, в канализации, она была устрашающей. Внезапно они все упали. Билл схватил Эдди медвежьей хваткой, пытаясь спасти его руку.
— О Господи, я думал, я утону, — простонал Ричи. — Мы окунулись — вот те на, душ из говна, — черт возьми, они должны сделать сюда классный поход как-нибудь, Билл, мы можем взять мистера Карсона и провести его.
— А миссис Джиммисон могла бы прочитать после этого лекцию о здоровье, — сказал Бен дрожащим голосом, и они все громко засмеялись. Когда смех иссяк, Стэн вдруг залился несчастными слезами.
— Не надо, дружище, — сказал Ричи, положив руку на торчащие плечи Стэна. — Ты всех нас вынудишь плакать, дружище.
— Все в порядке! — громко сказал Стэн, все еще плача. — Я могу вынести страх, но ненавижу торчать в этой грязи.
— Как тты ддумаешь, сспички ееще мможно ииспользовать? — спросил Билл Ричи.
— Я отдал мои Бев.
Билл почувствовал в темноте прикосновение к своей руке и сжал спички. Они были сухими.
— Я держала их под мышкой, — сказала она. — Они хорошие. Так или иначе, ты можешь попробовать.
Билл взял одну спичку и зажег ее. Она загорелась, и он поднял ее вверх. Его друзья сбились в кучу, отшатнувшись при краткой яркой вспышке света. Они были обрызганы и запачканы экскрементами, и все выглядели очень маленькими и очень испуганными. За ними виднелась канализационная труба, из которой они вышли. Труба, в которой они стояли сейчас, была все-таки меньше. Она шла прямо в двух направлениях, ее поверхность была покрыта слоем отвратительных осадков. И…
Он присвистнул и затряс спичкой, так как она обожгла его пальцы. Он прислушался и услышал звуки быстротекущей воды, капающей воды, внезапный фонтанирующий рев, когда открывались задвижки труб, пропуская отходы в Кендускеаг, который сейчас был Бог знает как далеко за ними. Он не слышал Генри и остальных — пока.
Он спокойно сказал:
— Справа от меня мертвец. Примерно в ддесяти ффутах от ннас. Я ддумаю, это мможет ббыть Пппп…
— Патрик? — спросила Беверли, ее голос дрожал и был на грани истерики. — Это Патрик Хокстеттер?
— Дддда. Тты ххочешь, ччтобы я ззажег еще одну сспичку? Эдди сказал:
— Нужно, Билл. Если я не увижу, как идет труба, я не узнаю, куда идти.
Билл зажег спичку. В ее мерцании они все увидели зеленый, распухший предмет, который был Патриком Хокстеттером. Труп усмехался им в темноте с жутким дружелюбием, но только половиной лица; остальное съели крысы. Вокруг Патрика были разбросаны его книги из летней школы, раздутые сыростью до размеров словарей.
— Боже, — хрипло сказал Майк, глаза его были широко раскрыты.
— Я опять их слышу, — сказала Беверли. — Генри и остальных. Акустика, должно быть, донесла ее голос и до них; Генри заорал в канализационную трубу, и на мгновение показалось, будто он стоит прямо там.
— Мы до вас доберемсяяяяяяяя!
— Идите сюда! — закричал Ричи. Его глаза были яркие, сверкающие, пляшущие, лихорадочные. — Приходите, тупицы! Здесь прямо как в бассейне. При…
Затем по трубе прошел пронзительный крик такого дикого ужаса и боли, что дрожащая спичка выпала из пальцев Билла. Рука Эдди обвилась вокруг него, и Билл опять взвалил на себя Эдди, чувствуя, что тело его дрожит, как провод под током, когда Стэн Урис прижался к нему с другой стороны… Тот крик поднимался и поднимался… а затем раздался звук непристойного густого пуканья, и крик оборвался.
— Что-то схватило одного из них, — задыхаясь, испуганно проговорил в темноте Майк. — Что-то… какой-то монстр… Билл, мы должны уйти отсюда… пожалуйста…
Билл мог слышать всех, кто остался, — одного или двух, с этой акустикой невозможно было точно сказать, — как он пробирается, и спотыкается по канализационной трубе к ним.
— По какой, Эдди? — спросил он настойчиво. — Тты зззнаешь?
— К Каналу? — спросил Эдди, дрожа в руках Билла.
— Да!
— Направо. Мимо Патрика… или над ним, — голос Эдди вдруг стал твердым. — Мне на это наплевать. Он был одним из тех, кто сломал мне руку. И плюнул мне в лицо.
— Давайте ппойдем, — сказал Билл, глядя назад, на канализационную трубу, которую они только что оставили. — Ддержитесь ддруг за ддруга, ккак рраньше!
Он ощупью пошел вперед, протискивая свое плечо вдоль склизкой фарфоровой поверхности трубы, скрежеща зубами, не желая наступить на Патрика… или в него.
Так они медленно прошли дальше в темноту, пока вода бушевала вокруг них и пока снаружи буря гуляла и свистела, и несла раннюю темень на Дерри, темень, которая выла ветром, вспыхивала электрическим огнем и грохотала падающими деревьями, которые кричали предсмертными криками огромных доисторических существ.
Оно, май 1985
Теперь они снова подходили, и хотя все произошло во многом так, как Оно предвидело, кое-что, чего Оно не предвидело, вернулось: этот сводящий с ума, раздражающий страх… это чувство еще Одного. Оно ненавидело этот страх, Оно бы развернулось и съело его, если бы Оно могло… но страх издевательски плясал за пределами досягаемости, и Оно могло убить страх, только убив их.
Наверняка в таком страхе не было нужды; они теперь были старше, и их число уменьшилось с семи до пяти. Пять было число силы, но оно не имело мистического качества, качества талисмана семи. Верно, Его слуга не смог убить библиотекаря, но библиотекарь умрет в больнице. Позднее, перед тем как рассвет коснется неба, Оно пошлет мужчину-санитара с отравленной пилюлей, которая покончит с библиотекарем раз и навсегда.
Жена писателя была теперь с Ним, живая и все-таки неживая — ее мозг сильно повредился, когда она в первый раз увидела Его таким, каким Он был в действительности, — без всяких масок и чар, а все его чары были только зеркала, конечно, отбрасывающие на испуганного созерцателя худшее в его или ее собственном мозгу, гелиографические образы, как зеркало может направить солнечный луч в широко открытый доверчивый глаз и ошеломить его до слепоты.
Теперь мозг жены писателя был с Ним, в Нем, за пределами конца макрокосма; в темноте за пределами Черепахи; в беспределье вне всех пределов.
Она была в Его глазу; она была в Его мозгу.
Она была в мертвых огоньках.
О, но чары были удивительные. Хэнлон, например. Он не помнил, не сознавал, но его мать могла бы рассказать ему, откуда приходила птица, которую он видел на чугунолитейном заводе. Когда он был только шестимесячным ребенком, его мать оставила его спать в колыбели в боковом дворе и пошла вешать простыни и пеленки на веревку. Она прибежала на его крики. Большая ворона села на край коляски и клевала младенца Майки, как злобная тварь в детской сказке. Он кричал от боли и страха, неспособный прогнать ворону, которая чувствовала легкую добычу. Мать ударила птицу кулаком и отогнала ее, увидела, что она до крови поранила в двух-трех местах руки Майки, и понесла его к доктору Стилвагону за прививкой от столбняка. Часть Майка помнила это всегда — крошечный ребенок, гигантская птица, и когда Оно пришло к Майку, Майк снова увидел гигантскую птицу.