Но когда Его слуга, муж девчонки, раньше притащил жену писателя, Оно не надело никакой маски — Оно не одевалось, когда было дома. Муж-слуга посмотрел один раз и упал замертво от шока, лицо серое, глаза наполнились кровью, которая излилась из его мозга в десятках точек. Жена писателя выдала одну сильную, ужасную мысль — О ДОРОГОЙ БОЖЕ, ЭТО ЖЕНЩИНА! — и затем все мысли прекратились. Она поплыла в мертвые огоньки. Оно вышло из Себя и позаботилось о ее физических останках; подготовило их для дальнейшего поедания. Теперь Одра Денбро была подвешена в середине его владений, крест-накрест, голова свешивалась к плечу, глаза в изумлении широко открыты, ступни ног опущены вниз.
Но в них все-таки еще была сила. Уменьшенная, но все-таки была. Они пришли сюда детьми, и как-то, вопреки всем странностям, вопреки тому, что должно было быть, что могло быть, они сильно ранили Его, чуть не убили Его, заставили Его убраться глубоко в землю, где Оно обитало раненое и ненавидящее, и дрожащее в растекающейся луже собственной странной крови.
Отсюда еще одна новость, если хотите: впервые в Своей никогда не кончающейся истории Оно вынуждено было составить план; впервые Оно нашло, что Оно боится просто принять то, что Оно хотело от Дерри, от Его собственного охотничьего угодья.
Оно всегда любило детей. Многие взрослые могли быть использованы, не зная, что они были использованы, и Оно даже питалось некоторыми из старших на протяжении всех этих лет — у взрослых были свои собственные страхи, и их железы могли быть перфорированы, открыты, так что химикаты страха заполняли тело и солили мясо. Но их страхи были большей частью слишком сложны. Страхи детей были проще и обычно более мощные. Страхи детей можно было часто вызвать чем-то одним… и если требовалась приманка, что ж, какой ребенок не полюбит клоуна?
Оно смутно понимало, что эти дети как-то повернули Его собственные инструменты против Него, что, по совпадению (наверняка, неумышленно, наверняка, не управляемые рукой какого-то Другого), связью семи чрезвычайно впечатлительных умов Оно было поставлено перед лицом великой опасности. Любой из этих семи по отдельности был бы Его едой и питьем, и если бы им не пришлось прийти вместе, Оно, наверняка, сожрало бы их одного за другим, влекомое богатством их воображения, как лев может быть влеком к одному определенному источнику запахом зебры. Но вместе они открыли волнующий секрет, о котором даже Оно не знало: что вера имеет вторую грань. Если есть десять тысяч средневековых крестьян, которые создают вампиров верой в их реальность, может быть один — возможно, ребенок, — который будет в состоянии вообразить кол, чтобы его убить. Но кол — это только глупая деревяшка, мозг — вот молот, который вгоняет его в тело вампира.
Все-таки в конце концов Оно спаслось, ушло глубоко, и уставшие испуганные дети решили не идти за ним, когда Оно было в Своем самом уязвимом состоянии. Они решили поверить, что Оно мертво или умирает, и ушли.
Оно знало об их клятве и знало, что они вернутся, так же как лев знает, что зебра в конце концов возвратится к источнику. Оно начало строить планы, еще когда Оно засыпало. Когда Оно проснется, Оно излечится, обновится — но их детства сгорят, как семь толстых свечей. Прежняя сила их воображения будет приглушена и ослаблена. Они больше не будут воображать, что в Кендускеаге водятся пираньи или что если вы наступаете на трещину, вы, может, действительно ломаете спину вашей матери, или что если вы убиваете божью коровку, севшую на вашу рубашку, ваш дом этой ночью сгорит. Вместо этого они поверят в страхование. Вместо этого они поверят в вино за обедом — приятное, но не слишком дорогое, вроде «Поули-Фюизе» 1983 года — и позволят его заказать — официант! Вместо этого они поверят, что пауки поглощают в сорок семь раз больше их собственного веса из-за избытка желудочного сока. Вместо этого они поверят в телевидение, в Гэри Харта, бегающего, чтобы предупредить инфаркт, и отказавшегося от мяса, чтобы предотвратить рак кишечника. С течением лет их мечты уменьшатся. И когда Оно проснется, Оно позовет их назад, да, назад, потому что страх был плодовитый, его порождением был гнев, а гнев кричал об отмщении.
Оно позовет их и затем убьет их.
Только теперь, когда они подходили, страх вернулся. Они выросли, и их воображение ослабло, но не настолько, насколько считало Оно. Оно чувствовало зловещий, выводящий из себя рост их силы, когда они соединяются вместе, и Оно в первый раз задумалось, не сделало ли Оно ошибки.
Но зачем быть таким мрачным? Жребий брошен, и не все предзнаменования были плохи. Писатель наполовину спятил из-за своей жены, и это было хорошо. Писатель был самым сильным, тем, кто за годы как-то натренировал свой мозг для этой конфронтации, и когда писатель будет мертв с кишками, вывернутыми из тела, когда их драгоценный Большой Билл будет мертв, остальные быстро станут Им.
Оно хорошо поест… и затем, возможно, Оно снова уйдет глубоко. И заснет. На какое-то время.
В туннелях, 4.30
— Билл! — крикнул Ричи в трубу, отдающую эхом. Он двигался так быстро, как мог, но это не было очень быстро. Он вспомнил, что детьми они, наклонившись, шли в этой трубе, которая вела от насосной установки в Барренс. Сейчас он полз, и труба казалась невероятно узкой. Его очки продолжали спадать на кончик носа, а он продолжал водворять их на место. Он слышал позади себя Бена и Бев.
— Билл! — закричал он снова. — Эдди!
— Я здесь! — голос Эдди был еле слышен.
— Где Билл? — крикнул Ричи.
— Впереди наверху, — крикнул Эдди. Он теперь был очень близко, и Ричи скорее чувствовал, чем видел его как раз впереди. — Он не ждет!
Голова Ричи наткнулась на ногу Эдди. Через минуту голова Бев наткнулась на зад Ричи.
— Билл! — закричал пронзительно Ричи. Труба сконцентрировала его крик и послала его обратно, ударяя ему в уши. — Билл, подожди нас! Мы должны идти вместе, разве ты этого не знаешь?
Слабо, отдаваясь эхом, донесся голос Билла:
— Одра! Одра! Где ты?
— Черт тебя подери, Большой Билл! — пробормотал Ричи тихо. Очки его упали. Он выругался, нащупал их и снова водрузил на нос. Он набрал дыхание и снова закричал:
— Ты заблудишься без Эдди, чертова жопа! Подожди! Подожди нас! Ты слышишь меня, Билл? ПОДОЖДИ НАС, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!
Наступил мучительный миг тишины. Казалось, никто не дышал. Все, что мог слышать Ричи, это капающую в отдалении воду; в канализации не было воды, кроме случайных старых лужиц.
— Билл! — он прошелся дрожащей рукой по волосам и едва сдержал слезы. — ДАВАЙ… ПОЖАЛУЙСТА, ДРУЖИЩЕ! ПОДОЖДИ НАС! ПОЖАЛУЙСТА!
И — еще тише — вернулся голос Билла:
— Жду.
— Спасибо Господу за маленькую услугу, — пробормотал Ричи. Он подтолкнул Эдди. — Идем.
— Я не знаю, сколько я смогу с одной рукой, — сказал Эдди оправдываясь.
— Ну, так или иначе, пошли, — сказал Ричи, и Эдди снова пополз. Билл, изможденный и измученный, ждал их в шахте канализации, где три трубы выстроились в ряд, как линзы на мертвом светофоре.
Здесь было достаточно места, чтобы стоять.
— Вон там, — сказал Билл. — Ккрисс. И Бббелч.
Они посмотрели. Беверли застонала, и Бен положил на нее руку. Скелет Белча Хаггинса, одетого в сгнившие тряпки, казался более или менее нетронутым. То, что осталось от Виктора, было без головы. Билл посмотрел в глубь ствола и увидел оскаленный череп.
Он был там, — останки его. Это нам специально оставили парни, подумал Билл и содрогнулся.
Эта часть канализации уже не использовалась. Ричи гадал, почему здесь довольно чисто. Установка по очистке сточных вод была демонтирована. Когда-то, когда они все были заняты тем, что учились бриться, водить машину, курить, трахаться потихоньку, всей этой милой ерунде, была образована комиссия по защите окружающей среды, и она запретила сброс сточных вод в реки и каналы. Поэтому эта часть канализационной системы просто развалилась, и вместе с ней развалились тела Виктора Крисса и Белча Хаггинса. Как дикие мальчики Питера Пэна, Виктор и Белч так и не выросли. Здесь лежали скелеты двух мальчишек в рваных остатках футболок и джинсов, которые сгнили до тряпок. Искореженный ксилофон грудной клетки Крисса оброс мхом, мох был и на орле пряжки его военного ремня.
— Их схватил монстр, — тихо сказал Бен. — Вы помните? Мы слышали, как это случилось.
— Одра ммертва, — голос Билла был механическим. — Я это знаю.
— Ты ничего такого не знаешь! — сказала Беверли с такой яростью, что Билл смутился и посмотрел на нее. — Все, что ты знаешь наверняка, это что много других людей погибло и многие из них дети. — Она подошла к нему и встала перед ним, подбоченясь. Руки и лицо ее были запачканы грязью, волосы растрепались и были неопрятны. Ричи подумал, что она выглядит совершенно великолепно. — И ты знаешь, кто сделал это.
— Мнне нникогда нне ннадо ббыло гговорить, ккуда я ссобираюсь, — сказал Билл. — Зачем я сделал это? Зачем я…
Ее руки взвились и схватили его за рубашку. В изумлении Ричи смотрел, как она трясет его.
— Все! Ты знаешь за чем мы пришли! Мы поклялись, и мы сделаем это! Ты понимаешь меня, Билл? Если она мертва, она мертва… но Оно нет! Теперь ты нужен нам. Ты понимаешь это? Ты нужен нам! — теперь она кричала. — Поэтому ты встанешь ради нас! Ты встанешь ради нас, как раньше, иначе никто из нас не выберется отсюда!
Он долго, без слов, смотрел на нее, и Ричи начал думать: Давай, Большой Билл. Давай, давай…
Билл обвел их всех взглядом и кивнул.
— Эээдди?
— Я здесь, Билл.
— Тты еще ппомнишь, ккакая ттруба? Эдди показал за Виктором и сказал:
— Та. Кажется довольно маленькой, да? Билл снова кивнул.
— Ты сможешь это сделать? С ттвоей ссломанной ррукой?
— Для тебя смогу, Билл!
Билл улыбнулся самой безрадостной, самой ужасной улыбкой, которую Ричи когда-либо видел.