Ричи схватил его за предплечье и сильно дернул. Оба они повалились. Альбом Джорджа упал на пол и захлопнулся с сухим щелчком. Билл сунул руку в рот. Ему было так больно, что слезы стояли в его глазах. Ричи видел, как кровь тонкой струйкой текла по его ладони к запястью.
— Дай посмотреть, — сказал он.
— Больно, — промолвил Билл и протянул руку Ричи. Порезы лесенкой поднимались к указательному и среднему пальцам. Мизинец же только прикоснулся к поверхности фотографии (если это слово применимо к фотографии), и хотя он не был поранен, Билл позднее сказал Ричи, что на этом пальце аккуратно, как маникюрными ножницами, был срезан ноготь.
— Господи, Билл, надо перевязать. — Он ничего не соображал. О, Боже, как им повезло — если бы он не потянул Билла за руку, то ему бы отрезало пальцы, а так он только отделался порезами. — Нужно все это забинтовать, а то твоя мама…
— Какая разница, что подумает моя мама, не в этом сейчас дело. — Он снова схватил альбом, с которого на пол капала кровь.
— Больше не открывай его! — закричал Ричи, оттаскивая Билла за плечо. — Господи Иисусе! Ты ведь только что чуть не потерял пальцы.
Билл освободился от него, стряхнув его руку. Он стал перелистывать страницы, а на его лице была мрачная решительность, которая испугала Ричи больше всего. Глаза Билла блестели, как у сумасшедшего. Его раненые пальцы оставляли следы свежей крови на альбоме Джорджа. Сейчас эти пятна не были похожи на кетчуп, но через некоторое время, наверное, станут похожими.
Вот опять изображение центра города. В центре перекрестка стоит «Модель-Т», остальные машины стоят на тех же местах, где стояли и прежде. Человек в пальто опять идет к перекрестку, а полы его пальто опять раздувает ветер. А мальчики ушли.
Их больше нет на фотографии. Но…
— Смотри, — прошептал Ричи и указал на что-то. Палец он предусмотрительно держал подальше от фотографии. Над низкой бетонной стеной у края Канала была видна часть чего-то круглого. Это что-то напоминало воздушный шар.
Они вышли из комнаты Джорджа очень вовремя. У лестницы слышался голос матери Билла, а на стене была видна ее тень.
— Вы что, боретесь там, ребята? — спросила она резко. — Я слышала какой-то звук — будто кто-то упал.
— Мы только немножко, мама, — Билл бросил на Ричи пронзительный взгляд, как бы ведя ему: «будь спокоен».
— Ну тогда прекратите. Я думала, что потолок упадет мне на голову.
— Хорошо, — сказал Билл.
Ребята слышали, как она пошла в переднюю часть дома. Билл схватил носовой платок и обвязал им руку. Через мгновение носовой платок пропитался кровью и стал красным. Мальчики побежали в ванную комнату, и Билл сунул руку род кран. Раны промылись, но были глубокими, прямо до мяса. Ричи почувствовал, что к горлу подкатывает тошнота. Он схватил бинт и поскорее завязал раны.
— Чертовски больно, — сказал Билл.
— Зачем держать руку под водой, смотри, ты весь мокрый.
Билл торжественно посмотрел сначала на повязку, потом на Ричи.
— Эттто бббыл кклоун, который притворился Джорджем, — сказал он.
— Точно, — отозвался Ричи. — Точно так же, как этот клоун притворился мамой, когда его увидел Бен. И он же притворился этой задницей, прокаженным, которого видел Эдди.
— Верно.
— А эээто дддействительно клоун?
— Это чудовище, — мрачно и бесстрастно ответил Ричи. — Чудовище, которое поселилось здесь, в Дерри, и которое убивает детей.
В субботу после всех этих происшествий с запрудой, разговора с мистером Неллом и ожившей фотографией Ричи и Беверли Марш столкнулись лицом к лицу не просто с чудовищем, а сразу с двумя. Они были страшные, но не опасные, они набрасывались на свои жертвы в кинотеатре «Аладдин», где на балконе сидели Ричи, Бен и Бев.
Один из этих монстров был оборотнем, которого играл Майкл Ландон. И несмотря на то, что он изображал оборотня, было видно, что ему холодно и что он покрылся гусиной кожей. Другим чудовищем был разбившийся гонщик, которого играл Гари Конвей, и потомок Виктора Франкенштейна воскресил его к жизни. Виктор скармливал все, что ему не надо, аллигаторам, которых он держал в подвале. В программе был также фильм с показом последних французских мод, с сообщением о недавних взрывах на мысе Канаверал и известные мультики, а также рекламы готовящихся аттракционов. Среди этих рекламируемых фильмов Ричи сразу отметил два, которые надо будет посмотреть: «Я вышла замуж за космическое чудовище» и «Капля».
Бен сидел и смотрел совершенно спокойно. Генри, Белч и Виктор раньше смеялись над Оле Хейсаком, и Ричи казалось, что только это его и тревожит.
Эти ребята сидели близко к экрану, грызли кукурузные хлопья каждый из своей коробки и улюлюкали.
Бен молчал из-за Беверли. Он просто терял рассудок от того, что она сидела рядом с ним. У него даже мурашки пробежали по телу, а если она ерзала на своем месте и поворачивалась так, что оказывалась еще ближе, то все его тело горело как в лихорадке. Когда она наклонялась, чтобы достать кукурузные хлопья, и ее лента касалась Бена, он замирал от восхищения. Потом, позднее, он подумал, что эти три часа, проведенные рядом с ней, были одновременно самыми долгими и самыми короткими часами в его жизни.
Ричи же не понимал, что Бен пребывает в муках телячьей любви, и был совершенно спокоен. В его книжке единственно, что было интереснее серии Френсис, говорящий Мул, это картины ужасов — дети в театре, зал набитый окровавленными детьми, которые кричат от ужаса и боли и визжат. Он, конечно, не связывал, то, что они смотрели сейчас, т. е. низкопробный фильм серии «Эмерикен Интернэйшнл», с тем, что происходило у них в городе. По крайней мере, в данный момент не связывал.
Он увидел рекламу субботнего сеанса «Двойного удара» утром в пятницу в «Новостях». Он тут же забыл, что плохо спал накануне ночью и что в конце концов, потеряв надежду на сон, он встал и зажег свет в чулане (вот уж точно — детская проделка), но уснуть так и не удалось. А на следующее утро все пошло своим чередом, вернее, почти все. Вдруг ему стало казаться, что у них с Биллом была общая галлюцинация. Но раны на руке у Билла не были галлюцинацией, разве что он порезался листками фотоальбома Джорджа. А вдруг и правда? Бумага довольно толстая, все может быть. И кроме того, не обязан же он думать обо всем этом постоянно, лет десять подряд. Конечно, не обязан.
А дальше Ричи Тозиер поступил так, как поступают многие дети и что совсем не выносят взрослые (такой стиль жизни быстро отправил бы их в дурдом). Он встал, съел огромное количество блинов на завтрак, просмотрел рекламы фильмов ужасов, которые печатаются на специальной странице, сообщающей о том, где и как можно развлечься, сосчитал свои деньги, обнаружил, что их довольно мало, и начал приставать к отцу.
Его отец, дантист, вышел к столу уже готовый к работе — в своем белом халате, раскрыл спортивную страницу и налил себе вторую чашку кофе. Это был довольно приятный человек с узким лицом. Он носил очки в металлической оправе, голова его сзади начинала лысеть. Потом, в 1973 году, он умер от рака гортани. Он взглянул на рекламу, на которую указывал Ричи.
— А, фильм ужасов, — сказал Бентворт Тозиер.
— Да — усмехнулся Ричи.
— Хочешь пойти, что ли? — спросил Бентворт Тозиер.
— Да.
— Чувствую, что если ты не попадешь на этот дрянной фильм, то просто умрешь от огорчения.
— Вот именно. Умру от огорчения в страшных конвульсиях. Трах! — Ричи упал со стула на пол, схватившись за горло и высунув язык. Этакий своеобразный способ выражения.
— О Господи! Ричи, прекрати, пожалуйста, — попросила мама, которая стояла у плиты и жарила ему яичницу, потому что ему недостаточно было блинов на завтрак.
— Послушай, Ричи, — сказал отец, когда Ричи поднялся и снова сел на стул. — Я, кажется, забыл дать тебе денег в понедельник. Наверное, именно поэтому тебе понадобились деньги в пятницу.
— Ну…
— Идет?
— Ну…
— Понимаю, это слишком глубокая тема для мальчика с таким жалким умишком, — сказал Бентворт Тозиер. Он поставил руку на стол и подпер ею подбородок. На своего единственного сына он смотрел с обожанием.
— Куда это годится? — Ричи вдруг заговорил голосом Тудли, английского дворецкого. — Ну я сделал это, не так ли! Пип-пип. Привет, и все такое. Это мой вклад в войну. Что нам всем надо сделать — так это выбить обратно этого проклятого немца, правда? Этого мокрого ежика! Этого…
— Эту кучу дерьма, — подхватил Бент и потянулся за земляничным вареньем.
— Избавьте меня от ругани за завтраком, пожалуйста, — обратилась к мужу Мэгги Тозиер, которая как раз в это время принесла яичницу для Ричи.
— Не понимаю, как тебе не противно забивать голову всей этой чепухой? — сказала она Ричи.
— Ах, мама, — ответил Ричи. Внешне он был как бы раздавлен, а в душе торжествовал. Он мог читать мысли своих родителей, как по книге — любимой зачитанной книге, и он прекрасно знал, что он получит то, чего добивается — деньги и разрешение пойти днем в субботу в кино.
Бент наклонился к Ричи и широко улыбнулся.
— Думаю, я правильно понял тебя, — сказал он.
— Правда, папа? — ответил Ричи и улыбнулся ему в ответ… несколько натянуто.
— О, да. Ты знаешь, как выглядит наш газон, Ричи? Ты представляешь себе наш газон?
— О, конечно, сэр, — ответил Ричи опять голосом Тудли. Пытаюсь представить его себе. Такой нестриженный, да?
— Угу! — согласился Бент. — Вот ты и приведи его в порядок, Ричи.
— Я?
— Подровняй его, Ричи.
— О'кей, папа, конечно, — сказал Ричи, но тут же в его голове возникло ужасное подозрение. А что если отец имеет в виду не только главный газон перед домом?
Улыбка Бентворта Тозиера стала еще шире — ни дать ни взять хищная акула.
— Все газоны, о мой злосчастный отпрыск: перед домом, за домом и с боков. А когда ты закончишь, я положу тебе в руку две зелененькие бумажки с изображением Джорджа Вашингтона.