— Я не смогу, папа, — сказал Ричи, но испугался, что отец будет непреклонен.
— Два доллара.
— Два доллара за все газоны! — вскричал Ричи с искренней болью. — Это самый большой газон во всей округе, папа!
Бент вздохнул и снова взял газету. Ричи был виден заголовок на первой странице: «Исчезновение мальчика рождает новые страхи». Он сразу вспомнил о Джордже Денбро, о его странном альбоме — наверное, все это была галлюцинация. Да и кроме того, это было вчера, а сегодня — все другое.
— Полагаю, что тебе не так сильно хочется смотреть эти фильмы, как ты говоришь, — произнес Бент из-за газеты, потом он взглянул на Ричи поверх газеты, изучая его. Он изучал его так, как изучает крупный картежник картежника-любителя.
— Когда такую работу выполняют Кларки вдвоем, ты им даешь по два доллара каждому.
— Да, это правда, — согласился Бент. — Но, насколько мне известно, они не собираются завтра в кино. Хотя, может, и собираются, но тогда они рассчитывают на свои деньги, и они не суют нос не в свои дела, не следят за тем, как живут их соседи. А ты наоборот, хочешь и в кино пойти, и деньги получить, и сунуть нос куда не надо. А живот у тебя болит от того, что ты съел за завтраком пять блинов да еще два яйца, а потом выпил целую бочку жидкости. Ну что? — сказал Бент и, не дожидаясь ответа, снова погрузился в чтение галеты.
— Зря ты наговариваешь на меня, — сказал Ричи и повернулся к матери за поддержкой. Мать в это время ела тост.
— Ты-то знаешь, что это наговор — обратился к ней Ричи.
— Да, дорогой, знаю. Вытри яйцо на подбородке.
Ричи вытер подбородок.
— Три доллара, если я скошу все газоны к твоему приходу сегодня вечером, пойдет? — обратился он к газете.
Отец выглянул из-за газеты.
— Два пятьдесят.
— О Господи! — сказал Ричи. — Опять двадцать пять — Мое сокровище, — сказал Бент из-за газеты, — Решай. Мне хочется прочитать информацию о боксе.
— Ладно — согласился Ричи, — Когда твои близкие хватают тебя за глотку или за другие места, они делают это со знанием дела. Чертовски здорово это у тебя получается.
Потом он косил траву и, подражая героям фильмов, говорил разными голосами.
Он закончил косить газон перед домом, за домом и с боков в пятницу к трем часам, поэтому в субботу утром в кармане его джинсов уже лежали два доллара и пятьдесят центов. Вот она, чертовская фортуна. Он позвонил Биллу. Билл сказал, что ему нужно пройти исследование у логопеда. Ричи выразил сочувствие Биллу и произнес голосом Билла, заикаясь так же, как он:
— Пппошли ииих к чччерту, дддружище Бббил.
— Хватит смеяться надо мной, Тозиер, — сказал Билл и повесил трубку.
Потом Ричи позвонил Эдди Каспбраку, но у Эдди настроение было еще хуже, чем у Билла. Его мать, сказал он, купила проездные билеты на автобус, и они должны посетить тетушек Эдди в Гавене, Бангоре и Хампдене. Все три тетушки были толстые, как миссис Каспбрак, и все три не замужем.
— Они будут щипать меня за щеки и говорить, что я вырос, — сказал Эдди.
— Это способ узнать, какой ты хороший Эд. Им, наверное, нравиться смотреть на тебя. Точно так же, как и мне, — ты мне тоже понравился, когда я увидел тебя первый раз.
— Ты прямо как проститутка, Ричи.
— Чтобы узнать человека, нужно какое-то время, Эд, ты же знаешь их всех. Вы собираетесь на следующей неделе в Барренс?
— Думаю, что да, если другие пойдут. Не хочешь поиграть во что-нибудь со стрельбой?
— Может быть. Но… Пожалуй, у нас с Биллом есть что сказать тебе.
— Что?
— Вообще-то это дела Билла. Ну пока. Желаю поразвлечься у тетушек.
— Очень смешно.
Третий звонок был к Стэну, но старик Стэн был в немилости у своих домашних за то, что разбил окно. Он играл в летающие тарелки, для чего использовал пирожковую тарелку. Тарелка, конечно, разбилась с громким треском. Ему пришлось ходить в виноватых весь уикэнд и еще, вероятно, следующее воскресенье. Ричи посочувствовал ему и спросил, пойдет ли он в Барренс на следующей неделе. Стэн сказал, что, вероятно, пойдет, если, конечно, отец не придумает для него какую-нибудь работу или не продолжит его наказание.
— О Боже, Стэн, и все из-за какого-то окна, — сказал Ричи.
— Да, но большого окна, — сказал Стэн и положил трубку.
Ричи уже собирался уйти из гостиной, как вдруг вспомнил о Бене Хэнскоме. Он полистал телефонный справочник и нашел нужную страницу. Арлен Хэнском была единственной дамой среди всех Хэнскомов, которые были в списке, поэтому Ричи решил, что ему нужен именно ее телефон, и позвонил, чтобы поговорить с Беном.
— Я бы с удовольствием пошел, но уже потратил все свои деньги, — сказал Бен с сожалением; ему было стыдно вспомнить, что все свои деньги он потратил на всякую чепуху — леденцы, содовая вода, чипсы и т, п.
Ричи тянул резину (ему не хотелось идти в кино одному), потом сказал:
— У меня полно денег. Ты можешь потом мне отдать.
— Правда? Ты дашь мне?
— Конечно, — ответил Ричи с удивлением, — Почему бы и нет?
— О'кей — счастливо закричал Бен. — Это просто здорово. Два фильма ужасов! Что ты скажешь насчет фильма об оборотне?
— Пойдет.
— Старик, я обожаю фильмы про оборотней!
— Слушай, Хейстак, не обмочи штаны от восторга.
Бен засмеялся.
— Давай встретимся около «Аладдина», о'кей?
— Да, годится.
Ричи повесил трубку и задумчиво посмотрел на телефон. Ему вдруг пришло в голову, что Бен Хэнском очень одинок. Поэтому он почувствовал себя героем. Посвистывая, он побежал наверх, чтобы прочитать комиксы перед фильмом.
День был солнечный, ветреный и прохладный. Ричи, пританцовывая, шел по центральной улице к кинотеатру «Аладдин», мурлыча себе под нос и прищелкивая пальцами в такт. У него было хорошее настроение. Когда он шел в кино, у него всегда было хорошее настроение, — он любил уходить в волшебный мир, в волшебные мечты. Он жалел тех, кто не мог, как он, пойти в кино и получить удовольствие, тех, у кого были разные дела и обязанности в это время, — например Билла, которому надо было идти к логопеду, Эдди, которому надо было ехать к теткам, старика Стэна, который в это время будет скрести ступеньки и подметать гараж из-за пирожковой тарелки, которая полетела не налево, как ему хотелось, а почему-то направо.
На Центральной улице он увидел девушку в бежевой юбке в складку и белой блузке без рукавов, которая сидела около аптеки Шука. Она ела фисташковое мороженое, по крайней мере, оно было похоже на фисташковое. Ее ярко-рыжие волосы, которые казались то совершенно медными, то вдруг совсем светлыми, падали ей на плечи. Ричи знал только одну девушку с таким цветом волос.
Это была Беверли Марш.
Ричи очень нравилась Бев. Да, она здорово нравилась ему, но не в смысле секса. Он был просто в восторге от ее внешности (и он знал, что не только он; поэтому такие девицы, как Садли Мюллер и Грета Бови, ненавидели Беверли страшным образом, они были еще слишком малы, чтобы понять, что могут многого достигнуть совсем простым способом… и поэтому вынуждены были соперничать во внешности с девушкой, которая жила в трущобах Нижней улицы), но больше всего он ее любил за то, что она была крутой и обладала чувством юмора.
И у нее всегда были сигареты. Короче говоря, она нравилась ему потому, что была прекрасным парнем. И все же он пару раз поймал себя на том, что пытается рассмотреть, какое у нее белье под дешевыми выношенными юбками, а ведь за парнями он так не наблюдает, правда?
И Ричи пришлось признать, что если она и была парнем, то парень этот был чертовски хорош.
Приближаясь к скамейке, на которой она сидела и ела мороженное, Ричи представил себе, что он Хамфри Богарт, что на нем пальто, перепоясанное ремнем, и шляпа. Он просто перевоплотился в Хамфри Богарта, почувствовал, что он и есть Хамфри Богарт — по крайней мере, для самого себя. Нужно еще только говорить немного в нос.
— Привет, милочка, — сказал он, пробираясь к ее скамейке и следя за уличным движением. — Автобус здесь ждать бесполезно. Нацисты отрезали нам отход. Последний самолет будет в полночь. Поэтому я… Хотя я как-нибудь переживу.
— Привет, Ричи, — сказала она, повернувшись к нему, и он увидел синяк на ее правой щеке, похожий на тень вороньего крыла. Его еще раз поразила ее красота… только сейчас ему пришло в голову, что она прелестна. Раньше ему казалось, что прекрасные девушки бывают только в кино. Теперь он понял, что это бывает не только в кино и что одну из таких красивых девушек он знает. Может, он это понял только из-за синяка, который контрастировал с ее красотой. Он вдруг понял, что у нее прекрасные серо-синие глаза, губы естественного красного цвета, прекрасная свежая кожа без всякой косметики, а на носу крошечные веснушки.
— Ищешь что-нибудь зелененькое? — она дерзко вскинула голову.
— Тебя, моя прелесть, — ответил Ричи, — Ты превратилась в прекрасный свежий лимбургский сыр. И когда мы привезем тебя из Капабланки, ты попадешь в самую лучшую больницу, которую только можно купить за деньги. Ты у нас побелеешь снова. Клянусь своей матерью.
— Болтун ты, Ричи, совсем это не похоже на Хамфри Богарта, — сказала она с легкой улыбкой.
Ричи сел рядом с ней.
— Ты собираешься в кино?
— Нет, у меня нет денег, — сказала она. — Можно мне посмотреть твою йо-йо?
Он засмеялся:
— Но мне придется забрать эту игрушку обратно. Она должна спать, а не крутиться.
Она продела палец в петлю шнура, Ричи поправил очки, чтобы лучше видеть, что она будет делать дальше. Она повернула руку ладонью вверх, игрушка заплясала на ее руке. Она сняла йо-йо с указательного пальца. Когда она сгибала палец, игрушка оживала и по шнуру снова взбиралась на ее ладонь.
— О, вот это да, глядите-ка, — сказал Ричи.
— Детская штучка, — сказала Бев. — Вот посмотри. — Она снова опустила йо-йо вниз, дала ей немного успокоиться, а потом йо-йо снова запрыгала по ее руке.