И она не спускала глаз с ванной.
Наконец она подошла к ванной комнате, приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Мать утром все вымыла, под раковиной и по краям умывальника крови стало гораздо меньше. Но в самой раковине остались темные разводы, на зеркале и обоях засохли кровавые пятна.
Беверли посмотрела на свое бледное отражение и вдруг с суеверным страхом подумала, что из-за крови на зеркале создается впечатление, что она истекает кровью. Она вновь задумалась: что теперь делать? неужели я схожу с ума? неужели это все существует только в моем воображении?
Неожиданно в трубе что-то забулькало.
Беверли закричала и вылетела за дверь. Еще пять минут спустя ее руки продолжали дрожать так сильно, что она чуть не разбила бутылку со средством для мытья окон, когда мыла стекла в гостиной.
Около трех часов дня, заперев квартиру и сунув ключ в плотный карман джинсов, Беверли Марш пошла по Ричард Эллей, узкой улочке, соединяющей Главную и Центральную улицы, и встретила Бена Хэнскома, Эдди Каспбрака и еще одного парня, которого звали Бредли Донован. Они играли в чеканку.
— Привет, Бев! — сказал Эдди. — Тебя наверняка мучили кошмары после вчерашних фильмов ужасов.
— Нет, — сказала Бев, присаживаясь на корточки, чтобы было удобнее наблюдать за игрой. — Кто тебе сказал?
— Соломенная Копна, — сказал Эдди, ткнув пальцем в Бена, который покраснел до корней волос без всякой причины.
— Фто за фильмы? — спросил Бредли, и Беверли сразу узнала его: неделю назад он приехал в Барренс вместе с Биллом Денбро. Они вместе учились в Бангоре в школе для детей с недостатками дикции. Беверли почти не обратила на него внимания. Если бы у нее спросили, она бы ответила, что Бен и Эдди гораздо интереснее его.
— Парочка фильмов ужасов, — сказала она и, подвинувшись ближе к играющим, оказалась между Беном и Эдди. — Играете?
— Да, — сказал Бен. Он мельком взглянул на нее и быстро отвел глаза.
— Кто выигрывает?
— Эдди, — ответил Бен. — Эдди просто ас.
Она посмотрела на Эдди, который с важным видом чистил ногти о рубашку, и хихикнула.
— Можно мне поиграть с вами?
— Хорошо, — сказал Эдди. — У тебя есть центовые монетки?
Она пошарила по карманам и достала три монеты.
— Черт побери, ты не боишься выходить из дома с такой кучей денег? — поинтересовался Эдди. — Я бы не рискнул.
Бен и Бредли Донован засмеялись, — Не все девчонки трусихи, — серьезно произнес Бен, и все снова засмеялись.
Бредли метал первым, затем бросал Бен и потом Беверли. Эдди как выигрывающий бросал в последнюю очередь. Некоторые монеты падали рядом со стеной, другие ударялись об стену к отскакивали назад. В конце каждого раунда игрок, чья монета оказывалась ближе к стене, забирал все четыре монеты. Через пять минут у Беверли было уже 24 цента. Она проиграла только один раунд.
— Девсенка мосенничает! — заявил Бредли и поднялся на ноги. Ему было больше не до смеха, и он со злостью смотрел на Беверли. — Девсенкам нельзя разресать…
Неожиданно Бен ударил его по ноге. Было очень странно видеть дерущегося Бена Хэнскома.
— Забери свои слова обратно!
Бредли посмотрел на Бена, открыв рот:
— Фто?
— Забери свои слова обратно! Она не мошенничает!
Бредли посмотрел на Бена, потом на Эдди и на Беверли, которая все еще сидела на корточках. Затем он опять посмотрел на Бена.
— Ты хоцесь, чтобы я расквасил твои зырные губы, ублюдок?
— Конечно, — сказал Бен и усмехнулся.
Что-то в его усмешке заставило Бредли с удивлением отступить. После ссоры с Генри Бауэрсом, которого он, Бен Хэнском, дважды побил, его, Бена, пытается запугать какой-то тощий Бредли Донован, у которого все руки в бородавках и который шепелявит, как кипящий чайник? Вот что прочел Бредли в его усмешке.
— Так, теперь вы всей бандой навалитесь на меня одного, — сказал Бредли, отступая назад. Его голос дрожал, на глазах выступили слезы. — Все, кто выигрывает, все мосенники!
— Забери обратно то, что ты сказал про нее, — сказал Бен.
— Да ладно, Бен, не обращай внимания, — сказала Беверли. Она протянула Бредли пригоршню медных монет.
— На, возьми, они твои. Я играла на интерес.
От унижения Бредли заплакал. Он выбил деньги из руки Беверли и побежал в конец Центральной улицы по Ричард Эллей. Остальные стояли и смотрели ему вслед с раскрытыми ртами. Отбежав на безопасное расстояние, Бредли обернулся и прокричал:
— Ты просто маленькая суцка, вот так! Мосенница! Мосенница! А твоя мать — слюха!
У Беверли перехватило дыхание. Бен бросился вдогонку за Бредли, но бесполезно. Бредли убежал, но Бен поклялся, что поквитается с ним. Он повернулся к Беверли, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Слова Бредли потрясли его не меньше, чем ее.
Она посмотрела на его обеспокоенное лицо, открыла рот, чтобы сказать, что с ней все в порядке и не стоит волноваться, (боль от палок и камней злого прозвища больней…) и снова вспомнила страшный вопрос матери
(он когда-нибудь трогал тебя?)
Странный вопрос — прост до бессмысленности, полон какой-то угрожающей недоговоренности, темен, как старый кофе. Вместо того, чтобы сказать «злого прозвища больней», она разрыдалась.
Эдди было неловко смотреть на нее, он достал из кармана аспиратор и сделал несколько вдохов. Потом он наклонился и начал собирать рассыпавшиеся монеты. Его лицо было растерянным и озабоченным.
Бен поначалу инстинктивно шагнул к ней, собираясь обнять ее и утешить, но потом остановился. Она была слишком хорошенькой. Он чувствовал себя совершенно беспомощным.
— Не переживай, — сказал он, понимая, насколько по-идиотски звучат его слова, но не мог придумать ничего другого. Он слегка обнял ее за плечи (она закрыла лицо руками, чтобы он не видел ее мокрые от слез глаза и пятна на щеках), но потом убрала их, как будто их прикосновение обожгло ее. Бен так сильно покраснел от смущения, что казалось, его вот-вот хватит апоплексический удар. — Не переживай, Беверли.
Она опустила руки и в бешенстве завизжала резким пронзительным голосом:
— Моя мать не шлюха! Она… она официантка!
Ее слова были встречены полным молчанием. Бен уставился на нее, открыв рот. Эдди поднял глаза от булыжной мостовой и застыл с полной пригоршней мелочи. Неожиданно все трое истерически захохотали.
— Официантка! — гоготал Эдди. Он имел очень слабое представление о том, кто такие шлюхи, но сравнение было слишком нелепым. — Она в самом деле официантка?
— Да!
Да! Официантка! — задыхаясь от смеха, прокричала Беверли.
От смеха Бен с трудом держался на ногах. Он грузно опустился на мусорный бак. Под его тяжестью крышка бака провалилась, и он свалился на землю. Эдди показал на него пальцем и застонал от смеха. Беверли помогла ему подняться.
Над их головами распахнулось окно, и женский голос пронзительно закричал:
— Дети! Убирайтесь отсюда! Люди пришли с ночной смены и хотят отдохнуть! Исчезните!
Взявшись за руки, они побежали по Центральной улице, продолжая смеяться.
Они сложили деньги в общий котел, и у них оказалось сорок центов, как раз на два коктейля в аптекарском магазине. Так как старый мистер Кин был брюзга и не разрешал детям моложе двенадцати лет есть продукты из автоматов (он уверял, что автоматы морально разлагают детишек), они купили коктейли в двух вощеных бумажных стаканчиках, пошли в Бассей-парк, уселись на траву и выпили их. У Бена был с собой кофе, а у Эдди — клубника. Беверли сидела между мальчиками, с соломинкой во рту и вертелась, как пчелка на цветке. К ней снова вернулось прекрасное настроение, впервые после вчерашнего вечера. Водосток, извергающий фонтаны крови, довел ее до душевного истощения, но теперь она пришла в себя. На это время, во всяком случае.
— Я так и не понял, какая муха укусила Бредли, — неловко сказал Эдди, как бы извиняясь за него перед Беверли. — Он никогда раньше не позволял себе ничего подобного.
— Ты защитил меня, — сказала Беверли и неожиданно поцеловала Бена в щеку. — Спасибо.
Бен снова вспыхнул.
— Ты же не мошенничала, — пробормотал он и залпом, тремя огромными глотками, выпил остатки кофе.
— Еще немного, старик? — спросил Эдди, и Беверли засмеялась, схватившись за живот.
— Хватит, — сквозь смех выдавила она. — У меня уже болит живот от смеха. Пожалуйста, не надо больше.
Бен улыбался. Вечером перед сном он снова и снова будет проигрывать мгновение, когда она поцеловала его.
— С тобой действительно все в порядке? — спросил он.
Она кивнула.
— Это были не его слова. Даже то, что он сказал о моей матери. Все дело в том, что случилось вчера вечером, — она заколебалась, посмотрела на Бена, потом на Эдди и снова на Бена. — Я… я должна кому-нибудь рассказать обо всем. Или показать. По-моему, я расплакалась из-за того, что испугалась, что схожу с ума.
— Кто тут сходит с ума? — раздался чей-то голос.
Это был Стэнли Урис. Он был маленьким, худеньким и сверхъестественно опрятным, чересчур опрятным для одиннадцатилетнего мальчика. Он был одет в белоснежную рубашку, аккуратно заправленную в новенькие джинсы, волосы были причесаны, носки высоких кроссовок не по-спортивному чисты, он казался самым маленьким взрослым на свете. Но стоило ему улыбнуться, как это впечатление сразу же рассеивалось.
Теперь она не скажет, что собиралась сказать, подумал Эдди, потому что его не было с нами, когда Бредли обругал ее мать.
Но после минутного колебания Беверли заговорила. Стэнли был совсем не похож на Бредли. Он мог остановить это, а Бредли не мог.
Стэнли — один из нас, подумала Беверли и удивилась, что при воспоминании о вчерашнем вечере ее руки сжались в кулаки. Вряд ли мой рассказ их обрадует, подумала она. Ни их, ни меня, ни кого-либо.
Она приготовилась рассказывать. Стэн уселся рядом с ними, его лицо было спокойным и невозмутимым. Эдди предложил ему последнюю ягоду, но Стэн только покачал головой, не спуская глаз с Беверли. Никто из мальчиков не проронил ни слова.