БИЛЛ ДЕНБОРО ПОБЕЖДАЕТ — I
1
«Я чертовски близок к космической скорости, — размышлял Билл Денборо. — Я теперь как пуля, выпущенная из ружья».
Но эта, в принципе, верная мысль, полная романтики, в данной ситуации не принесла ему удовлетворения. Фактически в первый же час после вылета «Конкорда»[29] из Хитроу (возможно, это случилось как раз в момент отрыва от земли) его прихватил тяжелый приступ клаустрофобии. Вдруг показалось неуютным и тесным пространство в салоне. Хотя кормили здесь по высшему разряду, но при выполнении своих служебных обязанностей стюардессы наклонялись, изгибались, раскачивались и были больше похожи на труппу гимнастов. Наблюдение за этим полным скрытого напряжения сервисом отрывало Билла от наслаждения изысканным столом.
Сосед по креслу ему не мешал — есть, во всяком случае. У него был другой недостаток: он оказался толстым и не слишком чистоплотным. Наодеколонившись продукцией Тэда Лапидуса, ему все же не удалось, как с отвращением заметил Билл, полностью забить запах немытого тела и терпкого пота. К тому же он постоянно забывал о своем левом локте, уже не единожды задев Билла.
Глаза его вытаращились на цифровые данные полета на табло стенки кабины. Теперь, когда «Конкорд» вошел в «крейсерский режим», табло показывало чуть выше двойки. Билл вынул из внутреннего кармана ручку и колпачком от нее принялся нажимать на кнопки карманного калькулятора, подаренного ему Одрой на Рождество. Получилось, что они летели со скоростью 18 миль в минуту. У Билла не было уверенности, что это — именно то, что ему хотелось узнать.
Из маленького и плотного как старый ртутный термометр иллюминатора выглядывало небо — не синее, а сумеречно-пурпурное, несмотря на полуденное время. В точке пересечения неба и моря линия горизонта слегка изгибалась. «А я сижу здесь, — думал Билл, — с «кровавой Мэри» в руке и немытым толстяком, уткнувшимся в бок, и наблюдаю кривизну пространства».
Он слегка усмехнулся, вероятно, при мысли, что мужчину, обнаруживающего нечто подобное, вряд ли может что-то напугать. Он-то как раз и был напуган — но, конечно же, не скоростью полета в этой тесной «британской пуле». Дело в другом: он почти физически ощущал, как на него обрушивается Дерри. Именно это обстоятельство вызывало клаустрофобию — почти зримое ощущение присутствия здесь Дерри, этакого огромного плотоядного животного, долго проспавшего в берлоге и наконец выбравшегося на поверхность. Ах Дерри, Дерри! Напишем ли мы ему когда-нибудь оду? Гулу фабрики, журчанию реки? Или его горделиво-спокойным улицам с ухоженными деревьями? Публичной библиотеке? Водонапорной башне? Басси-парку? Средней школе? Барренс?
Образы сменяли один другой как кадры в кино. Биллу казалось, что он двадцать семь лет просидел в театре в ожидании, и вот то, чего он ждал, наконец происходит… Кадры сменялись, но не как в безобидной комедии «Коньяк с мышьяком», а скорее как в «Кабинете доктора Калигари».
«А ведь все это я написал, — думал он с какой-то глуповатой веселостью. — И везде исходным пунктом или ключом был Дерри. Все так или иначе вытекало из событий того лета или предыдущей осени — когда был убит Джордж. Все, кто брал у меня интервью, касались этого вопроса… И никому я не сказал правды».
Локоть толстяка с неожиданной силой воткнулся Биллу в бок, когда тот брал свой стакан. Билл мысленно выругался.
«Откуда вы черпаете свои сюжеты?» Такой вопрос, как казалось Биллу, рано или поздно вставал перед любым автором приключенческих сюжетов; им приходилось отвечать — или делать вид, что отвечают — на него по крайней мере дважды в неделю. А уж ребятам, посвятившим, как он сам, всю жизнь созданию романов о том, чего не было и никогда не будет, приходится отвечать на него — или притворяться — значительно чаще.
«У литераторов проложена магистраль из подсознания, — отвечал обычно Билл, пренебрегая собственными (растущими из года в год) сомнениями, в том числе и насчет подсознания. — Но те, кто пишет об ужасах, углубляются в область… постподсознания, если угодно».
Весьма элегантно, но особого доверия не вызывает. Подсознание? Наверное, в этом что-то есть, но Билл почему-то считал, что спекулирующие этим словом «пускают пыль в глаза», «вешают лапшу на уши», «создают бурю в стакане воды» — как угодно, любая из метафор все равно не объяснит сути сновидений, смутных устремлений и «ложной памяти», которые в действительности не что иное, как мысленные испражнения. Но репортерской братии с их блокнотами и миниатюрными японскими диктофонами было необходимо нечто большее, и Билл по возможности подыгрывал им. Билл отдавал себе отчет в том, что труд беллетриста — тяжелый и неблагодарный. Это объяснять не приходилось. «Приятель, спроси что-либо полегче, например, кто резал сыр?»
«Ты всегда знал, что это риторический вопрос, — продолжал свою мысль Билл, — вплоть до звонка Майка. А теперь ты знаешь, как правильно его поставить: не откуда ты черпаешь сюжеты, а почему. Да, безусловно, магистраль и все такое прочее, но не в понимании Фрейда или Юнга; не изнутри идет эта отводная система, не из подземной каверны, полной ожидающих удобного случая морлоков. На другом конце трубы — ничего кроме Дерри. Только Дерри и…»
«…и кто это вышагивает по моему мосту?»
Билл вдруг вытянулся в струну и непроизвольно отставил свой локоть, упершись в бок толстяка.
— Будьте внимательней, — буркнул тот. — Вы меня толкаете.
— Подберите свои локти, и я п-постараюсь не з-задевать вас, — немедленно выплеснул накопившееся раздражение Билл. Толстяк одарил его кислым взглядом типа «что-за-чепуху-вы-мелете», но Билл не отвел глаз, и тот отвернулся, угрюмо бурча что-то под нос.
«Кто здесь?»
«Кто это ходит по моему мосту?»
Билл вновь посмотрел в иллюминатор и подумал: «До сих пор мы были на высоте».
В кистях и затылке покалывало. Одним махом он допил «кровавую Мэри». Кадры сменились.
«Сильвер». Его велосипед. Как он гонял на нем, названном в честь лошади «Одинокого Странника». 28-дюймовый «Шванн». «Ты когда-нибудь убьешься, Билл», — предупреждал его отец, хотя и не особенно настойчиво. После смерти Джорджа он сильно сдал. Раньше он был твердым. Строг, но справедлив. После случая с Джорджем его стало легко обвести вокруг пальца. Он проявлял отцовскую заботу, давал наставления, но делал это по привычке, бесстрастно. Казалось, он постоянно прислушивался, не вернулся ли Джордж.
Билл заприметил велосипед через стекло витрины магазина на Сентер-стрит. Уныло согнутое седло казалось крупнее любого виденного им ранее; он был тусклым там, где другие сверкали; прямым, где другие изогнуты и гнутым — где другие были прямыми. Перед ним блестела табличка:
БЫВШИЙ В УПОТРЕБЛЕНИИ
И ниже, маленькими буквами: «готовы рассмотреть ваши предложения». На самом деле единственное предложение исходило от владельца магазина, и Билл сразу его принял, даже не подозревая о той роли, которую сыграет велосипед в его жизни. Назначенная цена — двадцать четыре доллара — показалась Биллу вполне приемлемой. Он расплатился за «Сильвера» своими накоплениями за последние 7-8 месяцев: день рождения, Рождество, выручка от подработки газонокосильщиком. Велосипед в витрине он заметил еще на День Благодарения. Ему представилась счастливая возможность проверить «Сильвера» в действии: снег уже основательно подтаял. У мальчика было приподнятое настроение, поскольку до прошлого года он и мечтать не мог о подобном. Мысль о велосипеде пришла ему в голову совершенно неожиданно в один из бесконечных вечеров после смерти Джорджа. Точнее, убийства Джорджа.
Вначале Билл действительно чуть не убился. Первая же поездка закончилась тем, что парень вылетел из седла при наезде на бордюрный камень в конце Кошут-лейн (Билла напугал не столько наезд на бордюр, сколько свободный полет — футов на шестьдесят в сторону Барренс). Он отделался пятидюймовым шрамом на левой руке между запястьем и локтем… Через неделю он ощутил себя достаточно оклемавшимся, чтобы гонять через перекресток Уитчем/Джексон на 35 милях в час. Маленький мальчик на грязно-сером мастодонте («Сильвером» — серебристым — его мог назвать лишь человек с буйной фантазией), треск спиц которого напоминал пулеметные очереди… Биллу не раз грозило превратиться в кусок мяса, будь проезжавшие через перекресток водители менее внимательны. В обыкновенный кусок сырого мяса — как Джорджи.
С наступлением весны ему удалось укротить «Сильвера». Родители не делали ему замечаний касательно возможных неприятностей. В первые несколько дней они намеренно не замечали его велосипеда. Для них это был просто экземпляр с облезшей краской, каким-то чудом избежавший городской свалки и, более того, по странному капризу стоявший в дождливые дни прислоненным к стене гаража.
Но «Сильвер» вовсе не был хламом. Пусть неказистый с виду, зато он летел как ветер. Приятель Билла — его единственный в то время настоящий друг Эдди Каспбрак — показал, как сохранить велосипед в хорошей форме, где затянуть крепежные болты и как проверять их надежность, где впрыскивать масло, как натягивать цепь, заклеивать камеру и пр.
«Ты должен покрасить его», — припомнил Билл брошенные однажды слова Эдди. Биллу же этого совсем не хотелось; по причинам, не совсем ясным даже ему самому, хотелось оставить «Шванн» в его первозданном виде. Велосипед был весьма своеобразен; такие обычно обладатели беспечно бросают прямо на газоне. Велосипед, прошедший огонь, воду и медные трубы… Гадкий утенок, но… все равно летел как ветер.
— Он выручал меня, — неожиданно произнес Билл вслух, рассмеявшись. Толстяк-сосед зыркнул на него неодобрительно: смех Билла, так шокировавший Одру, действительно был сродни лаю…
Да, он казался дешевкой со своей облезшей краской, старомодным багажником и древним резиновым рожком-сигналом, постоянно цеплявшимся за руль ржавым болтом величиной с детский кулак.
Но как «Сильвер» шел! Это надо было видеть!
Было чертовски приятно вспомнить, как «Сильвер» спас жизнь Биллу Денборо в конце июня 1958 — через неделю после того, как он встретил Бена Хэнскома, через неделю после повторной постройки запруды — с Беном, Эдди и пришедшими в Барренс Ричи Тозье и Беверли Марш; в тот день Ричи сидел сзади, на багажнике «Сильвера», и велосипед выручил их обоих. Билл отчетливо, в деталях помнил это… И тот чертов дом на Нейболт-стрит.
В тот день он был поистине неподражаем. Он гнал без оглядки, бежал от призрака с глазами, похожими на пару старых монет. Старый заросший дьявол с окровавленной зубастой пастью. Но это позже… И если тогда «Сильвер» спас их с Ричи жизни, то чуть раньше он спас жизнь Эдди Каспбрака — в тот день, когда Эдди с Биллом встретили в Барренс Бена, сидя у останков разрушенной запруды. В тот день Генри Бауэрс — их злой гений — разбил Эдди нос. У парня к тому же случился сильный приступ астмы, а его аспиратор иссяк. Вот так и пришлось «Сильверу» играть роль спасителя.
А теперь Билл Денборо, не садившийся на велосипед почти 17 лет, глядел в иллюминатор «Конкорда», и ему не верилось, что все это было в 1958.
«Вперед, «Сильвер», С ДОРОГИ-И-И!» — померещилось Биллу, и он прикрыл ладонью внезапно повлажневшие глаза.
Что с ним сталось, с «Сильвером»? Он не помнил. На этой части съемочной площадки было темно; предстояло принести дополнительный прожектор. А стоит ли?..
«Вперед!»
«Вперед, «Сильвер»!»
«Вперед, «Сильвер»!..»
2
— …С ДОРОГИ-И-И!.. — выкрикивал он. Ветер моментально подхватывал слова, унося их за спину как трепещущие бумажные ленточки. Они дышали силой и мощью, эти слова, вырывались с победным рыком. Они достаточно выражали его состояние.
Билл нажимал на педали, проезжая по Канзас-стрит вниз к центру города и медленно набирая скорость. «Сильвер» ехал очень неплохо, но его нужно было раскатывать. Вхождение «Сильвера» в разгон походило на разбег по взлетной полосе аэроплана, готового в определенной точке оторваться от земли. Поначалу не верится, что эта неуклюжая громадина вообще в состоянии подняться в воздух — сама идея кажется абсурдной. Но вот вдруг появляется тень на взлетной полосе, вызывая изумление: откуда бы ей взяться? И вот уже тень исчезает из поля зрения, а взлетевший аэроплан рассекает воздух — глянцевитый, изящный как мечта, ласкающая сознание…
Это как раз о «Сильвере»…
Билл преодолевал небольшую горку и вставал почти в полный рост для пущего ускорения. Он достаточно быстро усвоил этот прием (благодаря тому, что неоднократно получал болезненные удары в самое святое для мужчин место). Позднее, наблюдая эту картину, Ричи скажет: «Билл, наверное, предполагает, что наступит время, и он станет отцом. Ну что ж, черт возьми, пора бы побеспокоиться о будущей жене!»
Эдди Каспбрак помог Биллу опустить сиденье до упора, и оно почти не упиралось в зад, когда он «вставал» на педали. Его провожали добродушными улыбками и взглядами работавшие на своих огородах, которым мальчишка в седле этого уродливого монстра, вероятно, напоминал мартышку в цирке «Барнем и Бейли». «Ведь убьется, чудак, — наверно, думали люди, возвращаясь к своим делам. — Велосипед явно не по размеру. Да, собственно, мне-то что?»
3
Билл интуитивно понимал, что спорить с парнями, выскочившими из кустов, все равно что дразнить собак. Более эмоциональный Эдди, однако, раскрыл рот и тут же поплатился за это. Билл отлично знал репутацию этой неразлучной троицы. Несколько раз эти парни избивали Ричи Тозье, одного из приятелей Билла; правда, рассудительному Биллу казалось, что Тозье сам на это напрашивается: во всем был виноват его длинный язык.
Однажды в апреле Ричи имел неосторожность нелестно выразиться насчет воротников парней, поднятых как у Вика Морроу в «Школьных джунглях». Билл, игравший в шарики, пропустил фразу Ричи мимо ушей. Зато это услышали Генри и Ко… Задним числом до Билла дошло, что Ричи что-то сказал чужим голосом.
— Что ты сказал, четырехглазый тошнотик? — заинтригованно вытянул шею Виктор Крисс.
— Я? Ничего, — на лице Ричи отразилось безграничное удивление. На этом можно было и закончить. Совершенно иную позицию занял рот Ричи: он понес как необузданная лошадь, добавив внезапно: — Слушать надо, козлы. Стряхните пыль с ушей.
Они рты поразевали от такой неслыханной наглости и рванулись к нему. Заика-Билл меланхолично отметил его запоздалый старт, предопределявший исход. Помогать было бесполезно: эти трое даже обрадовались бы наличию свежей жертвы как дорогому подарку.
Ричи понесся через детскую площадку, обогнув качели и уворачиваясь от сыпавшихся ударов, пока не уперся в тупик: ограждение между площадкой и примыкавшим к школьному двору парком. Он попытался было преодолеть его и был недалек от успеха, когда его настигли руки Генри и Виктора. Генри схватил за куртку, Виктор — за джинсы. Ричи суматошно заорал, когда его начали стаскивать. Очки слетели. Он нагнулся за ними, но Белч отбросил их ногой в сторону; впоследствии пришлось подклеивать дужку.
Билл вздрогнул и побрел к школе. Ему удалось встретить миссис Моран, одну из преподавательниц в четвертом классе, поспешившую предотвратить избиение. Однако было ясно, что Ричи основательно поколотят, прежде чем она доберется до места. Так и случилось: когда она подошла, тот уже ревел белугой.
Билл практически не сталкивался с ними. Ему, конечно, приходилось терпеть насмешки над его заиканием, но они редко бывали жестокими. Однажды в дождливый день, когда он собирался съесть свой второй завтрак в спортзале, Белч Хаггинс выбил кулек из его рук и поддел его ногой; внутри кулька что-то чавкнуло.
— О-ох, вот же н-нез-задача! — в притворном ужасе всплеснул руками Белч. — П-прости за з-з-завтрак, дружище! — и устремился в холл, где Виктор Крисс согнулся пополам от хохота над фонтанчиком с водой перед входом в раздевалку. Но это еще можно было пережить; с ним тогда поделился завтраком Эдди, а Ричи так просто был счастлив отдать Биллу традиционный компонент своего свертка — яйцо; он утверждал, что яйца надоели ему до тошноты.
Становиться на пути хулиганов было вредно для здоровья, а уж если такое происходило, нужно было, по крайней мере, не привлекать внимания.
Эдди об этом забыл; ему напомнили.
Ему еще не было так плохо, когда троица ушла к броду, хотя нос и кровил. Платок Эдди основательно намок, и Билл достал свой, предложив Эдди запрокинуть голову назад. Он вспомнил, что так делала его мать при кровотечениях из носа у Джорджи…
Как же болезненно вспоминать о брате…
Но когда последние шумовые эффекты «десанта» Генри исчезли, растворились в глубине Барренс и прекратилось кровотечение Эдди, дала о себе знать его астма. Парень стал задыхаться, тщетно пытаясь помочь себе руками; в груди захрипело.
— Черт побери! — выдохнул Эдди. — Астма! Помоги!..
Трясущейся рукой он царапал по карману с аспиратором, но когда сунул его в рот, флакон оказался пуст.
— Тебе лучше? — с надеждой спросил Билл.
— Он пуст, — прошептал Эдди, с тревогой и умоляюще посмотрев на Билла. «Я влип, Билл! Я влип!» — читалось в его взгляде.
Ненужный аспиратор выпал из руки. Кендаскейг, пофыркивая, размеренно катил свои воды, нимало не заинтересованный физическим состоянием Эдди Каспбрака. Он мимолетно подумал, что они-таки построили запруду; радостное оживление от сознания этого факта сменилось злобой на этих тупых вандалов.
— Н-не в-в-волнуйся, Эдди, — только и смог произнести он…
Следующие минут сорок он, беспомощный, просидел рядом с Эдди в ожидании, что приступ отпустит мальчика. К моменту появления Бена надежда сменилась страхом. Лучше Эдди не становилось, напротив: лицо покрывалось синевой. Аптека на Сентер-стрит, где Эдди получал препарат, была в трех милях. Что если, вернувшись, он обнаружит Эдди без сознания? Либо вообще…
(черт побери, не думай об этом)
…мертвым — настойчиво подсказывало сознание.
(как Джорджи мертвым как Джорджи)
«Не будь идиотом! Он не должен умереть!» — убеждал Билл самого себя. Нет, не может быть. Но вдруг он вернется и застанет Эдди в «комбе»? Билл знал кое-что о «комбах» — например, что название произошло от волн прибоя на Гавайях, где катаются на сёрфах. Какая разница, волна прибоя или волна, приливающая к мозгу? В телепередачах по медицине у ведущего Бена Кейси люди часто попадали в «комбы», а иногда и оставались в них.
Поэтому он сел в задумчивости, не желая бросать Эдди на произвол судьбы и вместе с тем понимая, что, оставшись с ним, ничем ему не поможет. Что-то суеверно подсказывало, что стоит лишь отойти, как Эдди окажется в «комбе». Тут-то его взгляд и наткнулся на живописную фигуру Бена Хэнскома. Билл знал Бена; тот приобрел скандальную известность благодаря габаритам своего живота. Бен учился в параллельном классе. Билл видел его на переменах стоящим — как правило, на отшибе, — уткнувшись в книгу и поедающим одновременно свой ленч из кулька размером с продуктовую сумку.
Глядя на Бена, Билл решил, что тот выглядит еще хуже, нежели Генри Бауэрс — еще более отталкивающе. В это верилось с трудом. Билл даже представить себе не мог, какой многосерийный поединок разыгрался между ними. Волосы парня торчали грязными, слипшимися пучками. Его свитер или шерстяная рубаха — теперь в этом сложно было разобраться — был разорван в клочья, тоже грязные и окровавленные. Джинсы на коленях зияли дырами.
Бен отпрянул, неправильно истолковав состояние Билла.
— Н-не убегай! — крикнул Билл, сделав руками жест, показывавший, что не имеет в мыслях ничего дурного. — Н-нам н-нужна п-помощь.
Бен приблизился на безопасное расстояние, готовый в любой момент удрать. Хотя вряд ли это удалось бы: ноги совершенно отказывались служить.
— Они ушли? Бауэрс и другие?
— Д-да-а… — протянул Билл. — С-слушай, т-ты м-можешь п-п-посидеть с моим другом, п-пока я слетаю за лекарством? У-у него а-а-а…
— Астма?
Билл кивнул.
Бен с трудом проплелся мимо остатков запруды и присел, поморщившись, на колено рядом с Эдди, лежавшим на спине с полузакрытыми глазами и тяжело вздымавшейся грудью.
— Его ударили? — спросил Бен. В глазах у него плескалась та же злоба, что охватывала при упоминании о компании Бауэрса и самого Билла. — Это Генри сделал?
Билл снова кивнул.
— Представляю себе. Ну иди. Я побуду с ним.
— С-пасибо.
— Не стоит. Ты знаешь, они ведь из-за меня здесь были. Ну давай. И по-быстрому, а то мама ждет меня к ужину.
Билл молча повернулся. Может, и надо было сказать парню, чтобы не принимал случившееся близко к сердцу — не его, в конце концов, вина, что Эдди не вовремя раскрыл рот. Сволочи вроде Бауэрса только и ждут момента. Для слабых они — как смерч или потоп. Можно было бы подбодрить парня, но Билл настолько расстроился, что на это у него могло уйти минут двадцать, может быть, самых критических для Эдди, который мог «впасть в комбу» (это тоже было заимствовано у Бена Кейси: не войти, а впасть).
Он заторопился вниз, напоследок обернувшись: Бен Хэнском угрюмо собирал прибрежные камни. До Билла не сразу дошел смысл: это были боеприпасы. На случай возвращения врагов…
4
Барренс не представлял загадки для Билла. Он здесь бывал часто — порой в одиночестве, чаще с Эдди, реже с Ричи. Всего района он не знал, но найти кратчайшую дорогу до Канзас-стрит мог без труда. Билл вышел к деревянным мосткам в месте пересечения улицы с одним из многочисленных безымянных ручейков канализационной системы Дерри, впадавших в Кендаскейг. «Сильвер» стоял «на стреме» под мостом, привязанный к одной из опор — так чтобы колеса не касались воды.
Билл отвязал веревку, сунул ее в карман, взгромоздил «Сильвера» на плечо и поплелся наверх, скользя, спотыкаясь, теряя равновесие и цепляясь велосипедом за все вокруг.
Наконец он сел в седло. И стал другим человеком…
5
— Вперед, «Сильвер». С ДОРОГИ-И-И!
О, это был совсем другой голос — уверенный. Голос не мальчика, но мужа. «Сильвер» набирал обороты медленно, сопровождая это заигрыванием с брюками Билла: «тлиньк-тленьк». Билл привстал на педалях, уцепившись за руль обратным хватом; так он походил на тяжелоатлета, пытающегося одолеть непомерно тяжелый снаряд. На шее от напряжения выступили жилы; на руках вздулись вены. Рот исказился гримасой трудной борьбы массы мальчика с массой и инерцией «Сильвера».
Ну что ж, попытка — не пытка.
Велосипед побежал резвее. Дома вдоль дороги, недавно ясно различаемые, стали сливаться в одну линию. Протекавший с левой стороны Кендаскейг перешел в канал. Миновав перекресток с Джексон-стрит, Билл уже на приличной скорости спускался к центру города.
Улицы и переулки мелькали, как в калейдоскопе; на счастье, вдоль дороги стояли стоп-сигналы. А возможность того, что в один прекрасный день какой-нибудь водитель плюнет на сигнал и размажет Билла по мостовой, им не рассматривалась. Да и приди ему это в голову — вряд ли бы он изменил маршрут или снизил скорость. Так, скорее всего, произойдет — позже, не в эту сумасшедшую весну и начало лета. Билл несказанно удивился бы, если бы его спросили, не одиноко ли ему; еще более удивил бы его вопрос, не ищет ли он смерти. «Что вы, к-конечно, н-нет!» — немедленно и с негодованием отверг бы он эту глупость; но это ни в малой степени не влияло на его стремительную гонку по Канзас-стрит, больше походившую на психическую атаку с криками «банзай!»
Теперь он проезжал по той части Канзас, что называлась Ап-Майл-Хилл. Он брал подъем с разгона, пригнувшись к рулю в попытке уменьшить лобовое сопротивление и постоянно нажимая на сигнал; рыжие волосы мальчика трепал ветер. Клацанье спиц перешло в рев. Гримаса напряжения превратилась в застывшую ухмылку наркомана… Дома по правую руку уступали место служебным постройкам (мелким магазинчикам и продуктовым лавкам), соревновавшимся за право считаться самыми грязными.
Билл еще раз издал традиционный клич.
Велосипед переехал через невысокий бордюр, и как обычно в подобных ситуациях, Билла тряхнуло, и ноги его потеряли педали, крутившиеся по инерции без его участия. Скорость на повороте упала до пятнадцати миль.
Все оставалось в другой жизни: его заикание, грустный и невидящий взгляд отца, бесцельно слонявшегося по гаражу, слой пыли на крышке фортепьяно: мать теперь не играла. В последний раз в ее исполнении Билл услышал три методистских траурных марша. Джордж, ушедший в своем жёлтом дождевике и прихвативший напарафиненный кораблик из газетной бумаги, мистер Гардинер, обнаруживший парнишку через двадцать минут захлебнувшимся и с оторванной рукой, безумный крик матери, — все это было позади. Билл становился «Одиноким Странником», Джоном Уэйном — кем угодно, но не кричал и не звал на помощь.
«Сильвер» ехал, с ним ехал и Билли-Заика Денборо; позади неслась их слитная тень. Они проскочили Ап-Майл-Хилл, сопровождаемые ревущим звуком спиц. Ноги Билла обрели педали, и он вновь принялся наращивать скорость, преодолевая усталость. Билл сжался в комок, пригнувшись к рулю, превозмогая самого себя.
Пересечения с Мейн-стрит, а затем с Сентер-стрит были пройдены на такой хорошей скорости, что мальчику даже не пришло в голову обратить внимание на стоп-сигнал и на красный свет светофора. В результате он чуть было не пропустил круговое движение у редакции «Дерри Ньюс».
Зыркнув влево-вправо, мальчик быстро оценил ситуацию в поисках дырок. Сделай он здесь ошибку, заикнись — можно сказать — и точно попал бы в аварию.
Дырку ему удалось найти; нырнул, проехал на красный, чудом избежав столкновения с «бьюиком». Оглянулся убедиться, что полоса свободна, и вновь припустил вперед. На перекрестке Билл увидел затормозивший грузовик. Мимолетный оценочный взгляд вправо поймал сначала придорожный плакат с Эйзенхауэром в Майами, затем наткнулся на рейсовый автобус «Дерри — Бангор». Билл чуть принял в сторону автобуса, рванувшись на скорости 40 миль в брешь между ним и грузовиком. В последнюю секунду он отвернул голову как солдат, отдающий честь, — предохраняя челюсть от удара о боковое зеркало автобуса. Его обдало горячим выхлопом. До слуха донесся тонкий писк резиновой ручки руля, чиркнувшей по соседней машине. Мельком парень заметил белевшее из окошка лицо водителя автобуса под фуражкой компании «Хадсон». Шофер погрозил пальцем и что-то крикнул. Билл догадался, что его поздравляют с днем рождения.
Трио старушек переходило Мейн-стрит у здания Новоанглийского банка — к лодочной станции. Услышав рев спиц, они подняли головы и застыли с раскрытыми ртами, когда в полуфуте от них молнией промелькнул маленький мальчик на огромном велосипеде.
Самое страшное осталось позади. Билл был близок к беде, но она миновала. Автобус не вышиб его из седла; он не убился и не вошел в «тесный контакт» со старушками с авоськами в руках; он умудрился не зацепить хвост грузовика-«доджа». Изрядно уставший, Билл поднимался в горку. Скорость упала; вместе с ней ушло что-то еще. Билл вымотался и уже не мог сопротивляться одолевавшим его думам и воспоминаниям. Они настигли мальчика, уцепились ему за рубаху, запрыгнули в ухо и проникли в мозг — точно кучка детишек, скатившихся с ледяной горки. Он представил, как они пихаются, занимая удобное место.
«Ну! Живее! Все собрались? Вспомним-ка о Джордже! Вот… Кто начнет?»
«Ты слишком много думаешь, Билл».
Нет, не то — у него слишком богатое воображение.
Свернув на аллею Ричарда, Билл докручивал последние метры к Сентер-стрит. Пот скатывался за ворот рубахи и падал каплями со лба. Привязав «Сильвера», он зашел в аптеку.
6
Из того, что говорили о мистере Кине, Билл выделил основное. Он считал аптекаря не слишком приветливым, но и не раздражительным. Мистер Кин не был занудой, однако Билл ни разу не замечал, чтобы тот улыбался.
Взволнованный Билл заикался сильнее и боялся, что если начнет рассказывать, то нескоро вернется к Эдди.
Потому когда мистер Кин сказал: «Привет, Билли Денборо, чем могу быть полезен?» — Билл взял проспект от витаминов и написал на обороте: «Мы с Эдди Каспбраком играли в Барренс. У него начался приступ астмы. Он задыхается. Не могли бы вы заправить его асспирадор?»
Написав, он толкнул проспект по стеклянной стойке к мистеру Кину; тот прочел, заглянул в смятенные глаза парня и произнес: «Хорошо. Подожди меня здесь и не прикасайся ни к чему руками».
Пока мистер Кин искал необходимое, Билл нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Показалось, что прошли не пять минут, а целая вечность — до того, как аптекарь принес пластмассовый пузырек Эдди. Он с легкой улыбкой вручил его Биллу: «Это снимет проблему».
— С-с-спасибо. П-правда, у м-меня…
— Все в порядке, сынок. У миссис Каспбрак здесь кредит. Я запишу это на ее счет и думаю, что она будет благодарна тебе за участие.
Успокоенный Билл поблагодарил аптекаря и быстро вышел. Мистер Кин обошел стойку, наблюдая как мальчик отъедет. Тот бросил в корзину багажника аспиратор и неуклюже оседлал велосипед. «Неужели он сможет уехать на этом чудовище? — подумал про себя мистер Кин. — Что-то сомнительно».
Но Денборо проворно нажал на педали, игнорируя седло. Забавный велосипед завилял из стороны в сторону. Аспиратор катался взад-вперед в пустой корзине.
Мистер Кин усмехнулся. Если бы это видел Билл, то наверняка утвердился бы в мысли, что аптекарь отнюдь не собирается претендовать на первенство в любезности. Это была скептическая ухмылка человека, способного удивиться чему угодно кроме человеческих качеств клиентов. Да, конечно, он добавит аспиратор в счет Сони Каспбрак, и она, как обычно, удивленно поднимет брови — скорее, с подозрением, нежели с удовлетворением: средство было исключительно дешевым. «В других аптеках все так дорого», — говорила обычно она. Миссис Каспбрак, по мнению аптекаря, представляла категорию людей, считающих все дешевое недоброкачественным. Он безусловно мог из нее выкачать определенную сумму за «Гидрокс» и порой уже склонялся к этому… Но зачем подыгрывать женской глупости? Ему этого не хотелось…
Дешево? Ну да. «Гидрокс» («применять по назначению врача» — такую этикетку он клеил на каждый пузырек аспиратора) был исключительно дешевым, но даже миссис Каспбрак вынуждена была признать, что, несмотря на дешевизну, он облегчает жизнь Эдди. А дешевым он был благодаря несложной комбинации кислорода с водородом с небольшим содержанием камфары — для придания смеси слабого лекарственного привкуса.
Другими словами, лекарство Эдди было водопроводной водой…
7
Обратная дорога показалась Биллу длиннее: пришлось взбираться вверх. На некоторых участках ему приходилось слезать с «Сильвера» и вести его «в поводу». У мальчика попросту не оставалось сил преодолевать горки в седле.
В 4.10 Билл привязал велосипед и пошел к реке пешком. Его обуревала череда дурных мыслей. Мог уйти Хэнском, бросив Эдди умирать. Могли вернуться хулиганы и избить обоих. Или… самое худшее: убийца детей мог прикончить их обоих. Как Джорджи.
Билл прекрасно понимал, что в слухах изрядная доза вымысла и обычной в таких случаях перестраховки. Парень хоть и заикался, но глухотой не страдал, хотя многим это казалось естественным с тех пор, как он стал говорить лишь при крайней необходимости. Некоторые полагали, что убийство его брата вовсе не связано с убийствами Бетти Рипсом, Шерил Ламоника, Мэтью Клеменса и Вероники Гроган. Другие с пеной у рта настаивали, что все дети — жертвы одного маньяка. Были и такие расклады: мальчиков, мол, убивал один человек, а девочек — другой…
Билл склонялся к тому, что все убийства на счету одного-единственного человека… если это человек. Время от времени он сильно сомневался в этом. И задумывался о странной жизни города тем летом. Был ли связан со смертью Джорджа тот факт, что родители совершенно не обращали на него, Билла, внимания, будто не замечали, что он еще жив, и такое отношение больно задевает его? Как это связано с другими убийствами? Внутренний голос нашептывал ему (определенно не его собственный — голос не заикался и рассуждал со спокойной уверенностью), убеждая, советуя поступать определенным образом и не иначе. Как эти убийства отражаются на жизни города? Неужели его всегда приветливые улицы станут своего рода молчаливой угрозой? Неужели эти таинственные случаи с детьми навсегда замкнут лица людей, оставив на них неизгладимую печать испуга?
Он не знал, но верил — как верил в то, что убийства — дело одних рук, — что Дерри на самом деле переменился, и смерть его брата послужила отправным моментом к этому. Самые черные очертания приобретала мысль, метавшаяся в сознании: все может случиться. Все что угодно.
Но когда Билл сделал последний поворот, все выглядело мирно. Бен Хэнском по-прежнему сидел рядом с Эдди. Тот тоже сел, сложив руки на коленях и запрокинув голову; из груди его по-прежнему доносился свист. Солнце почти село, отбрасывая на реку длинные зеленые блики.
— Ну ты даешь: быстро управился, — заметил Бен. — Я ожидал тебя не раньше, чем через полчаса.
— «С-сильвер» не п-подкачал, — с гордостью ответил Билл. Некоторое время они изучающе глядели друг на друга, затем дружелюбно заулыбались друг другу. Парень был неплохим, хотя и неимоверно толстым. И он согласился остаться. Несмотря на вероятность того, что Генри с остальными продолжают бродить, наводя ужас на округу.
Билл поймал взгляд Эдди с выражением немой признательности.
— Эт-то т-тебе. — Протянул ему аспиратор. Эдди немедленно засунул его в рот, нажал на триггер и конвульсивно задышал. Затем откинулся с закрытыми глазами, приходя в себя. Бен внимательно наблюдал.
— Дьявол! Ему совсем плохо, да?
Билл утвердительно кивнул.
— Я сначала перепугался, — сказал Бен низким голосом. — Совсем забыл, что надо делать, когда начинаются судороги и что-то в этом роде. Пытался вспомнить, что нам объясняли на семинаре «Красного Креста» в апреле. Все, что я мог сделать — это поставить распорку между челюстями, чтобы он не прикусил язык.
— Мне кажется, это п-припадок.
— Наверное, ты прав.
— С-скоро д-должно п-пройти. П-п-преп-парат п-помогает. Смотри.
У Эдди устанавливалось дыхание. Открыв глаза, он смотрел на ребят.
— Спасибо, Билл. Эта зараза меня чуть не доконала.
— Наверно, это началось, когда тебе нос расквасили, да? — поинтересовался Бен.
Эдди широко улыбнулся, облегченно вздохнул, встал и сунул аспиратор в задний карман.
— Я даже не думал об этом — думал о матери.
— Ну да? — не поверил Бен, нервно ощупывая лохмотья свитера.
— Да стоит ей только каплю крови увидеть на рубахе — она сразу потащит меня в приемный покой.
— Но почему? Ведь все же прошло? Я помню, был похожий случай, когда парнишка — его звали Скутер Морган — разбил нос, упав со «шведской стенки». Но его отвезли в больницу, потому что кровотечение не прекращалось.
— И что? — спросил не знавший об этом Билл? — Он н-не у-умер?
— Да нет, просто неделю не ходил в школу.
— Для нее не играет никакой роли, идет кровь или нет, — мрачно заявил Эдди. — Все равно потащит с собой. Она решит, что нос сломан и кости застряли в черепе. Да мало ли какая чепуха придет в голову!
— А у т-тебя действительно к-кости застряли? — Разговор принимал интересный оборот.
— Послушать мою мать — так и есть. — Эдди вновь повернулся к Бену. — Она таскает меня в больницу раза два в месяц. Я уже возненавидел это место. Знаешь, как-то раз ей предложили оплатить одно место в приемном покое вперед.
— Ну и ну, — заключил Бен. Мать у Эдди явно со странностями. Парень по-прежнему бессознательно теребил — теперь уже двумя руками — остатки свитера. — А почему ты не откажешься? Сказать, например: «Ах, мама, я прекрасно себя чувствую и хочу остаться посмотреть телевизор».
— М-м-м… — только и промычал Эдди.
— Ты ведь Б-бен Хэнском, так?
— Да. А ты — Билл Денборо.
— Д-да. А это Э-э…
— Эдди Каспбрак, — закончил за Билла Эдди. — Терпеть не могу, когда ты спотыкаешься на моем имени, Билл.
— П-прости.
— Ну что ж, я рад, что встретил вас обоих, — заключил Бен. Это прозвучало слегка натянуто. Повисла неловкая пауза. И все же молчание было скорее дружелюбным.
— За что они тебя? — нарушил его Эдди.
— Они всегда к к-кому-н-нибудь цепляются. Н-ненавижу п-подонков.
Бен помолчал, внутренне восхитившись вырвавшимся у Билла словом — из тех, что его мать называла «ругательствами». Бен никогда не произносил бранных слов вслух, хотя и написал однажды (маленькими буквами) на телеграфном столбе в канун «Дня Всех Святых».
— Бауэрс сидел рядом со мной на экзамене. Хотел списать, а я не дал.
— Ты умрешь молодым, — восхищенно изрек Эдди.
Заика-Билл чуть не подавился смехом. Бен окинул его проницательным взглядом и, решив, что тот смеется отнюдь не над идеей (хотя как он это определил, было загадкой), улыбнулся в ответ.
— Вполне возможно. Как бы то ни было, Бауэрс остался на второй год, и они решили отыграться на мне. И вот итог.
— П-похоже, они к-круто об-бошлись с т-тобой, — сказал Билл.
— Я попал сюда с Канзас-стрит. Скатился с холма, — Бен ухмыльнулся, повернувшись к Эдди. — Думаю, мы еще встретимся в приемном покое. Когда мама увидит, что под этими лохмотьями, она наверняка потащит меня в больницу.
Теперь рассмеялись все трое. Бену это было крайне неудобно: израненное тело болезненно реагировало на сокращение мышц, но психологическая разрядка была просто необходима. От хохота он сполз на землю, гулко шлепнувшись задницей в грязь. Смех сближал ребят. С Беном такое происходило впервые: не скупые смешки исподтишка, а веселье — как равного партнера.
Билл тем временем подтянул брюки, распустил рубаху и, засунув руки в карманы, принялся раскачиваться на носках. Понизив голос и совершенно не заикаясь, он выдал: «Прибью, козел. И пикнуть не успеешь. Мажем — я башкой колю орехи. Ты у меня будешь писать уксусом и какать бетоном. Меня зовут Колотушка Бауэрс, я — босс всех подонков Дерри».
Эдди катался по берегу, подвывая. Бен давился слезами и соплями, уткнув в колени голову.
Бен уселся на корточки рядом с ними: понемногу веселье стихло.
— Что хорошо, — изрек Эдди, — так это что мы можем долго не увидеть здесь Бауэрса, если он остался на второй год.
— А вы сюда часто приходите? — Эта мысль посетила Бена впервые — из-за репутации Барренс (зыбучий песок, москиты величиной с воробья…). Солнце, клонившее к закату, высвечивало красивый вид.
— К-конечно. З-здесь з-здорово. И н-никто н-не м-мешает. М-мы ч-часто сюда п-приходим. А Бауэрс с к-к-компанией с-сюда не ходят.
— Вдвоем с Эдди?
— И Р-р-р-… — Билл потряс головой. Его искорежило как мокрое полотенце. Однако Бен отметил, что, имитируя Бауэрса, он не заикался. — Ричи! — выкрикнул наконец Билл и, помедлив, продолжил. — Ричи Т-тозье б-бывает с нами. Но он с папой с-собирался п-почистить ч-ч-ч…
— Чердак, — закончил за него Эдди, бросив в воду камень: «плюм-с».
— Я его знаю. Значит, вы часто здесь бываете? — Удивительное дело: эта мысль никак не хотела отвязываться.
— Д-достаточно. П-почему бы и т-тебе не п-прийти завтра? М-мы с Эдди пытались сделать з-з-запруду…
Бен не сразу нашелся; его озадачила простота и безыскусственность предложения.
— Может быть, вместе что-нибудь сообразили бы, — добавил Эдди. — У нас плохо получалось.
Бен поднялся на ноги и зашагал к реке, отряхивая по пути грязь с израненного тела. Отдельные куски бывшей запруды еще виднелись с обеих сторон, но большую часть река успела унести.
— Надо сделать дощатые перегородки, — размышлял Бен вслух. — Несколько в ряд… как хлеб в сэндвичах.
Билл с Эдди в изумлении уставились на парня. Бен присел на корточки.
— Глядите, — позвал он. — Вот здесь и здесь. Ставим их параллельно, так? Затем, чтобы не снесло водой, пересыпаем изнутри песком и камнями…
— М-мы, — промычал Билл, запнувшись.
— А?
— Сделаем.
— Угу, — буркнул Бен, почувствовав неловкость от этого «мы» — и вдвойне от того, что ребята наверняка это заметили. Но все равно он ощущал себя счастливым и не мог припомнить, когда такое было в последний раз. — Конечно. Мы сделаем. Она будет стоять, если вы… если мы заполним пространство между перегородками камнями и песком. Река попытается снести перегородку и наверняка наклонит ее и захлестнет; может снести и вторую, но… мы поставим третью… вот, глядите.
Мальчик взял палку и начертил на земле схему. Билл и Эдди склонились над чертежом с пристальным вниманием.
— Ты когда-нибудь уже строил запруду? — поинтересовался Эдди с почти благоговейным уважением.
— Никогда.
— Н-но откуда т-ты з-знаешь, как надо?
Бен с удивлением взглянул на Билла.
— По-моему так. А как же еще?
— Откуда т-ты з-знаешь? — настаивал Билл. Бену удалось в неподдельном интересе уловить нотку сомнения. — К-как это объяснить?
— Я так считаю, — просто сказал Бен, нисколько не рисуясь, и вновь взглянул на чертеж, будто черпал свою убежденность именно оттуда. Он в жизни не видел водонепроницаемых перемычек, да и их чертежей тоже, и уж совершенно не был уверен, что они выглядят именно так.
— Ладно, — положил ему руку на плечо Билл. — Встретимся з-завтра.
— Во сколько?
— М-мы с Эдди б-будем з-здесь в пол-д-девятого…
— Если только мы с мамой не пойдем в больницу, — вздохнул Эдди.
— Я принесу доски, — предложил Бен. — Их много у старика в соседнем доме. Я прихвачу несколько.
— Еды тоже прихвати, — посоветовал Эдди. — Что-нибудь легкое, типа сэндвичей.
— Окэй.
— У т-тебя есть ружье?
— Духовушка; мама подарила на Рождество, но она с ума сойдет, если увидит, что я ушел с ней.
— П-принеси, — попросил Билл. — М-может, постреляем.
— Хорошо, — улыбнулся Бен. — Ну ладно, ребята, мне пора бежать.
— Нам т-тоже.
Из Барренс они выходили вместе; Бен помог Биллу вытащить «Сильвера» из-под моста. Эдди брел чуть поодаль, подкашливая и с неудовольствием осматривая рубаху со следами засохшей крови.
Билл попрощался и нажал на педали, одновременно издав традиционный боевой клич во всю мощь легких.
— Экая громадина, — подумал Бен вслух.
— Вот именно, — откликнулся Эдди. Впрыснув дозу из аспиратора, он задышал ровнее. — Билл часто берет меня с собой. И несется с такой скоростью — просто не успеваешь испугаться. Он нормальный парень. — Последняя реплика никак не вязалась с посмурневшим выражением; лишь глаза выдавали преклонение перед Биллом. — Разве ты не знаешь, что случилось с его братом?
— Нет, а что?
— Убили прошлой осенью. Какая-то сволочь. Оторвали руку точно крыло у мухи.
— Боже праведный!
— Билл тогда меньше заикался. Теперь это заметнее. Ты видел?
— Ну… да.
— Но голова у него светлая — ты понял, да?
— Да.
— И ты, если хочешь подружиться с Биллом, никогда не заговаривай с ним о его брате. И не задавай вопросов, а то он просто замкнется в себе.
— Конечно не буду, — пообещал Бен. Он уже припомнил какие-то смутные слухи, связанные с убийством мальчика прошлой осенью, и спрашивал себя, имела ли в виду его мать это убийство или только последовавшие. — Это ведь произошло, когда было наводнение?
— Да.
Мальчики дошли до угла Канзас и Джексон, где их дороги расходились. Детвора помельче играла в салочки и в мяч. Мальчишка в широких синих шортах и енотовой шапочке важно прошагал мимо Бена и Эдди; хвост свешивался ему на глаза. Он крутил обруч и выкрикивал: «А ну, кто хочет покрутить хула-хуп?»
Они проводили парнишку взглядами, и Эдди заметил, что ему пора закругляться.
— Подожди-ка, — задержал его Бен. — У меня появилась идея, как ты можешь избежать приемного покоя.
— Ну-ка, ну-ка, — с сомнением и надеждой подхватил Эдди.
— У тебя есть никель?
— Нет, только дайм. А что?
Бен разглядывал засохшую кровь на рубашке Эдди.
— Зайди в лавку и купи молочную шоколадку. Половинкой испачкаешь рубашку; тебе хватит. А матери скажешь, что просто неосторожно ел шоколад.
Эдди засиял. После смерти отца зрение матери ухудшилось, но она то ли из тщеславия, то ли оттого, что не водила машину, отказывалась от очков. А засохшая кровь и молочный шоколад выглядят приблизительно одинаково. Может быть…
— Это должно сработать, — произнес он, довольный.
— Только не говори ей, что это я тебе подсказал, в случае чего…
— Договорились. До скорого, аллигатор.
— Окэй.
— Не так, — настаивал Эдди. — Ты должен отвечать: «Пока, крокодил!»
— О! Пока, крокодил.
— Порядок. — Эдди заулыбался.
— Знаешь что? — заявил Бен. — Вы отличные ребята.
Эдди покраснел и занервничал.
— Да ладно тебе, это все Билл, — выдавил он и исчез.
Бен проводил его взглядом до угла Джексон-стрит и повернул к дому. В трех кварталах от него на автобусной остановке маячили три слишком хорошо знакомые фигуры. Ему чертовски повезло: они не смотрели в его сторону. С бьющимся сердцем Бен отступил за угол. Через пять минут подошел автобус «Дерри — Ньюпорт — Хейвен». Когда он отъехал, Бауэрса с Белчем и Виктором на остановке не было.
Дождавшись, пока автобус скроется за поворотом, Бен побрел домой…
8
Вернувшись домой, Билл Денборо встретил холод отчуждения. Это было, к сожалению, не впервые…
Отец с матерью смотрели в гостиной телевизор, почти не разговаривая между собой и сидя на разных концах кушетки. Было время, когда дверь в комнату распахивалась настежь, и голоса и смех порой перекрывали звук телевизора. «Заткнись, Джорджи!» — рычал Билл. «А ты не жри всю кукурузу! — огрызался Джордж. — Ма, скажи Биллу, чтоб он оставил мне». «Билл, дай ему кукурузы, Джордж, не зови меня «ма», так зовут овец…» Или его отец рассказывал анекдот, и все, включая маму, смеялись; даже Джордж, не понимавший смысла, смеялся вместе со всеми.
Тогда отец с матерью сидели также на разных концах, но между ними помещались братья. Билл еще предпринимал робкие попытки садиться между родителями после смерти Джорджа. Но все оказывалось напрасным: их было не разморозить. И он понуро уходил, чтобы этот холод не проник в него и не захватил все его существо.
— Х-хотите п-послушать с-свежий школьный анекдот? — попытался он однажды отвлечь их. Это было несколько месяцев назад.
Молчание. По телевизору убийца умолял брата-священника отпустить ему грехи.
Отец Билла оторвался от журнала и непонимающе посмотрел на Билла, вскоре вновь уткнувшись в журнал. На обложке мальчик увидел фото охотника, валявшегося в сугробе и с ужасом наблюдавшего за рычащим белым медведем. «Потрепанный Убийцей из Белой Пустыни», — так называлась статья. Биллу пришло в голову: «Я знаю, где это. Белая Пустыня — пространство на кушетке между отцом и матерью».
Мать тогда вовсе не отреагировала на его появление.
— О том, сколько народу нужно, чтобы з-завернуть ш-шуруп, — гнул свое Билл. На лбу выступили капельки пота; так бывало и в школе, когда его вызывали отвечать, и на лицах учителей читалось плохо скрываемое нетерпение. Голос — собственный — казался Биллу слишком громким. Эхо произносимых слов отдавалось в голове.
— Н-ну, вы з-знаете с-сколько?
— Один — чтобы держать шуруп, и еще четыре — поворачивать дом, — механически ответил Зак Денборо, листая журнал.
— Что ты сказал, дорогой? — спросила мать.
Билл уселся в холодном поту. Ему и было холодно, потому что он остался единственной книжкой на полке; Джорджи тоже был рядом, но незримо; его нельзя было ущипнуть или поделиться с ним кукурузой. Джорджи был бестелесен. Его однорукий призрак оказывался бледным и молчаливым; он вверг в прострацию родителей; именно этот Джорджи и был реальным убийцей из «Белой Пустыни». И Билл убегал от этого холода, напускаемого невидимым братом, в свою комнату, падал навзничь на кровать и рыдал в подушку.
Комната Джорджи не изменилась со дня его смерти. Зак Денборо упаковал игрушки ребенка в коробку; Билл предполагал, что это предназначено для «Армии Спасения». Шарон Денборо увидела его, несущего коробку, и ее руки как две белых птицы взметнулись вверх, зарывшись в волосы. Билл, увидев ее истерическое выражение лица, привалился к стене; ноги не слушались его. Мать походила на сумасшедшую Эльзу Ланчестер в «Невесте Франкенштейна».
— Не СМЕЙ брать его игрушки! — возопила она.
Зак вздрогнул и, круто развернувшись, понес коробку обратно в комнату, не произнеся ни слова. Он даже расставил все по своим местам. Билл увидел склонившегося над кроватью отца (мать регулярно перестилала постель Джорджа, правда, раз в неделю вместо двух); голова Зака уткнулась в сильные руки. Вид плачущего отца привел Билла в еще большее смятение. Ему пришло в голову, что несчастьям не будет конца, пока все не рухнет.
— П-п-папа…
— Уйди, Билл, — глухим сдавленным голосом произнес отец. Спина его сотрясалась от рыданий. Билл не осмеливался подойти ближе. — Уйди, оставь меня.
Билл повернулся и на цыпочках стал подниматься, прислушиваясь к тонкому и беспомощному голосу матери, бившейся в истерике на кухне. «Как они отдалились от меня!» — Эту мысль Билл прогнать не смог…
9
Вечером первого дня летних каникул Билл на деревянных ногах и с бешено колотящимся сердцем зашел в комнату Джорджа. Он здесь бывал часто и подолгу, но не потому, что ему нравилось; притягивало незримое присутствие брата. Войдя, Билл с трудом отделался от ощущения, что вдруг откроется дверь шкафа, и среди рубашек и брюк, висящих на своих местах, появится Джорджи в желтом дождевике и без одной руки. Глаза у него будут навыкате и незрячими, как у зомби. Он выйдет из шкафа, и звук шаркающих галош направится через комнату к кровати, на которой сидит Билл… Дохнуло мертвящим холодом.
Билл сидел на постели, переводя взгляд с репродукций на стенах на модели с письменного стола Джорджи, не в силах подняться — из боязни, что его «хватит кондрашка». Но что-то необходимо было сделать, как-то нейтрализовать призрак Джорджа. Нельзя, чтобы смерть Джорджа так влияла на живых. И дело вовсе не в том, чтобы забыть о Джордже, а просто найти способ переступить через этот кошмар. Он понимал, что родителям это не удалось, и для себя эту задачу придется решать в одиночку.
Хотя приходил он в комнату, конечно же, не ради себя — ради Джорджа. Он любил брата, и вдвоем им было совсем неплохо. О, как они играли в индейцев. Билл подарил Джорджу лассо, и младший брат, оседлав старшего, погонял его вниз по лестнице к кухне, где они поедали… кажется, остатки лимонного пирога. Когда же это было? Теперь Джорджа нет, а этот оборотень… просто кошмар.
Да, порой он избегал Джорджа. Не слышал его голоса — намеренно, не замечал — не старался заметить — его пристального взгляда, нацеленного на старшего брата в надежде, что тот решит любую проблему… И что еще странно: порой Биллу казалось, что он убеждает сам себя в любви к брату — из боязни призрака брата, прячущегося в шкафу или под кроватью. Пытаясь примирить две столь далеких друг от друга эмоции — любви и страха, — Билл верил, что найдет нужное решение.
Этим он не делился ни с кем: такого рода мысли, на его взгляд, были непоследовательными и бессвязными. И все же связь между ними была; это Билл чувствовал сердцем.
Он просматривал то, чем при жизни пользовался Джорджи: книжки, иногда игрушки.
Альбом с фотографиями он не брал с декабря.
Теперь же, после встречи с Беном Хэнскомом, Билл открыл шкаф (откуда опять вылез призрак в окровавленном дождевике, с намерением схватить Билла за руку) и достал альбом с верхней полки.
МОИ ФОТОГРАФИИ: тиснение золотом на обложке. Ниже, на полоске бумаги (слегка пожелтевшей), приклеенной «скотчем», тщательно выписанное: ДЖОРДЖ ЭЛМЕР ДЕНБОРО, 6 ЛЕТ. Билл с участившимся сердцебиением отнес альбом на кровать Джорджа. Трудно было бы объяснить причину, по которой он вновь взял альбом. Особенно после того, что произошло в декабре…
«Только взглянуть, и все. Только убедиться в том, что тогда тебе причудилось. Что была лишь игра твоего воображения…»
Да, наверно, в этом все дело.
Но Билл подозревал, что именно в альбоме зарыта собака. Эта безумная мысль держала его в постоянном напряжении. О том, что он видел или считал, что видел…
Он открыл альбом, заполненный фотографиями, подаренными Джорджу родителями, тетями и дядями. Джорджа не заботило, что было на этих фото, — лишь сам факт, что они были. Когда ему не удавалось очередное вымогательство, он не слишком печалился, перебирая старые фото, медленно перелистывал страницы, вглядываясь в черно-белый «кодак». Здесь была их мать, молодая и ослепительно красивая; отец в восемнадцатилетнем возрасте, в компании двух столь же молодых парней, снятых верхом на убитом олене; дядя Хойт — на камне, с пойманной щукой; тетя Фортуна, заснятая на сельскохозяйственной выставке в Дерри с корзиной помидоров; старинный «бьюик», церковь, дом, дорога из ниоткуда в никуда… Все эти фото, подаренные неизвестно кем, по неясным причинам хранились в альбоме покойного брата.
Билл отметил самого себя в возрасте трех лет — в больнице с повязкой на голове, спускавшейся к нижней челюсти. Это когда его зацепило автомобилем на Сентер-стрит. Билл мало что помнил о времени, проведенном в больнице, — разве что взбитые сливки и ужасные головные боли в течение трех дней…
А вот все их семейство на газоне у дома: Билл держит за руку мать, а Джорджи, совсем малыш, спит у отца на руках…
Альбом не кончался на этом, но остальные листы пустовали, последней была школьная фотография Джорджа за октябрь прошлого года — за десять дней до его гибели. На Джордже — рубашка с вырезом; вьющиеся волосы прилизаны; Джорджи улыбается, обнаруживая отсутствие двух молочных зубов, на месте которых уже ничто не вырастет («разве что после смерти», — подумал Билл, внутренне содрогнувшись).
Некоторое время он в упор смотрел на фото и уже хотел закрывать альбом, когда повторилась декабрьская ситуация…
Глаза Джорджа вдруг ожили. Они поймали глаза Билла. Натянутая улыбка на фото превратилась в кошмарную гримасу. Правый глаз подмигнул: «Скоро свидимся, Билл. В моем шкафу. Может быть, этой ночью».
Билл отбросил альбом. Руки зажали рот, готовый исторгнуть крик ужаса.
Альбом, ударившись о стену, упал на пол и раскрылся. Страницы переворачивались сами собой, будто их перелистывала чья-то невидимая рука. Вновь открылась фотография на той ужасной странице — фото «одноклассников выпуска 1957/58».
С фото потекла струйка крови.
Билл примерз к месту, язык прилип к гортани, волосы встали дыбом, по коже побежали мурашки. Вместо крика из горла вырвалось лишь нечленораздельное мычание.
Струйка крови пересекла альбом и начала растекаться по полу.
Обретя способность двигаться, Билл в мгновение ока выбежал из комнаты, хлопнув дверью…