ЗАПРУДА В БАРРЕНС
1
Бостон из окна экспресса в четверть пятого утра кажется городом, перенесшим в прошлом серьезную трагедию типа чумы или стихийного бедствия. С океана ветер доносил устойчивый запах соли. Предметы, движущиеся в предрассветном тумане, принимали причудливые очертания…
Взявший курс на север по Сторроу-драйв Эдди Каспбрак (он сидел за рулем черного «кадиллака» выпуска 1984, позаимствованного у Батча Каррингтона из «Кейп-Код Лимузин») размышлял, как легко узнаваем возраст города; возможно, ни в каком другом месте Америки он не чувствуется столь остро. Бостон — шкет в сравнении с Лондоном, дитя в сравнении с Римом, но по американским стандартам он — глубокий старик. Три столетия назад местом для Бостона выбраны были эти низкие холмы. Тогда еще не было валюты и налогов, не родились Пол Ревир и Патрик Генри[33].
Возраст города, его молчаливость и мглистый призрак океана — все вкупе сильно действовало на нервы Эдди. А нервничая, он постоянно тянулся к аспиратору и впрыскивал в себя очередную дозу жизнелюбия.
Раннее утро, пустынные улицы, как в повестях Лавкрафта[34] — об обреченных городах, древних пороках и чудовищах с труднопроизносимыми именами. Вокруг автобусной остановки «Кенмор-сквер» толпились «ранние пташки» — официантки, няньки, непроснувшиеся первые служащие с осунувшимися и мало что выражавшими физиономиями…
— Это нормально, — бурчал себе под нос Эдди, минуя очередную автобусную остановку — «Тобин-бридж». — Это хорошо, что они верны автобусам и плюнули на подземку. Подземка — дрянная затея. Будь я на их месте — тоже ни за что бы не поехал — ни под землей, ни в туннелях.
«Фу, черт, мысли-то какие неприятные! Если их не прогнать, то вскорости опять придется пользоваться аспиратором… О, какой чудесный подъем на Тобин-бридж! Какие монументальные постройки!..»
На кирпиче перед въездом на мост белело предостережение: «НЕ СТОИТ СПЕШИТЬ!»
Очередной дорожный указатель: «95-я — МЭН, Н.Г.[35], СЕВЕР НОВОЙ АНГЛИИ». Эдди неожиданно для самого себя поежился, проводив его глазами. Руки побелели, вцепившись в руль «кадиллака». Он был бы рад поверить, что это — симптом некоей болезни, пусть даже заразной, которую мать называла «ложной лихорадкой», но знал, что это не так. Виноват маленький городишко в Новой Англии, молча травивший его много лет назад днем и ночью; а теперь дорожный указатель обещает новую встречу с ним. Конечно, Эдди болеет, это уж несомненно, но не «ложной лихорадкой» и не заразен. Просто он отравлен собственными воспоминаниями.
«Я боюсь, — думал Эдди. — Вот в чем собака зарыта. Все дело в страхе. Нам надо каким-то образом его преодолеть. Мы способны этому противостоять, но вот как?»
Ах, как ему хотелось изгнать эти мысли из памяти! Все связанное с Дерри — в целях самосохранения.
Навстречу шел грузовик, гудя: «кадиллак» ехал с включенным дальним светом. Поглощенный своими мыслями, Эдди при его приближении автоматически переключил освещение, подчиняясь шоферской привычке. Невидимый шофер грузовика дважды мигнул в ответ — в знак признательности. «Эх, если бы все было так же просто и ясно», — подумал Эдди.
Он уже ехал по 95-й транснациональной. В северном направлении ехал мало кто; в этот ранний час значительно оживленнее казалось встречное направление — южное. Не зная дороги, Эдди вел машину по наитию, однако правильность его выбора позже подтверждалась дорожными указателями. Он интуитивно верно выбирал дорогу — так же, как интуитивно верно вышел из ситуации со встречным грузовиком или как однажды в глубоком детстве нашел нужную тропинку, выходящую из Барренс в город. И факт, что Эдди ранее не ездил через центр Бостона — города с наиболее курьезными дорожными развязками, — не играл для него серьезной роли.
Вспомнилось замечание Билла в его адрес тем далеким летом: «У т-тебя в г-голове к-компас, Э-эдди».
О, тогда он весь зарделся от удовольствия. Да и теперь, миновав на скорости 57 миль в час очередной указатель, он вспоминал об этом с огромным удовольствием. Он помнил, что готов был отдать жизнь за Билла, только попроси он его об этом.
Эдди смеялся — про себя, вслух лишь фыркнул. Однако именно это и рассмешило его. В последнее время у него было не слишком много поводов для веселья, и Эдди уж никак не предполагал, что развеселится и даже будет «заливаться» (выражение Ричи: «Смачно заливаешься, Эд!») в эту отнюдь не способствовавшую веселью поездку. Но уж если предположить, что Богу угодно, чтобы они совершили задуманное тем летом, то почему бы Ему и впрямь разок-другой за всю дорогу не предоставить Эдди возможность «заливаться»?
Он опять расхохотался, припомнив голос Ричи. Да, он терпеть не мог, когда его называли «Эдом», хотя в глубине души не возражал. Ричи всем придумывал клички; Бен Хэнском, например, стал у него «копной». Так было удобнее — представлять себя не имеющими ничего общего со страхами, надеждами и чаяниями своих родителей. Ричи тоже наверняка подозревал, как много для них порой значило быть совершенно другими, неузнаваемыми.
Эдди бросил взгляд на разменный автомат, встроенный в панель «кадиллака» — очень предусмотрительное изобретение. Не надо рыться в поисках мелочи, приближаясь к будкам с оплатой за проезд, — это сделает автомат.
Среди монет для размена были 2-3 серебряных доллара с изображением Сьюзен Б. Энтони. «Такие доллары, — размышлял Эдди, — можно обнаружить у водителей лишь в пределах Нью-Йорка, так же как двухдолларовые банкноты — в основном в кассах ипподромов». Эдди всегда имел при себе несколько — для проезда по мостам Джорджа Вашингтона и Триборо.
Серебряные доллары вызвали новые воспоминания. Не эти «сэндвичи» — медные фальшивки, а настоящие серебряные доллары с вычеканенной Госпожой Свободой в тонких одеждах. Серебряные доллары Бена Хэнскома. Да, но не Билл ли спас им тогда жизни одним из этих серебряных кружков? Эдди не был вполне уверен в этом, а может быть, просто не хотелось вспоминать…
«Там был мрак, — вдруг подумал он. — Я хорошо это помню. Там было темно».
Бостон остался позади; туман рассеивался. Впереди маячили МЭН, Н.Г. и СЕВЕР НОВОЙ АНГЛИИ. Впереди — Дерри и нечто в Дерри, что надо было похоронить еще 27 лет назад, а ОНО все живо. Нечто многоликое как Лон Чейни. Но что же это, в самом деле? Сорвут ли они, в конце концов, с Него все маски?
Да уж, ему есть что вспомнить.
Он отчетливо до мелочей помнит свою привязанность к Биллу. Тот никогда не насмехался над его астмой. Никогда не обзывал его «маминым сынком». И Эдди любил Билла как брата… или как отца. Билл всегда знал, что делать, куда идти, что смотреть, и никогда не поднимал на него голос. Гулять с Биллом было сплошным удовольствием… если бы еще не задыхаться при этом. А у него порой это случалось, и чертовски сильно… Гулять и «заливаться».
«Ты пуав, куолик», — припомнил Эдди того же Ричи Тозье и вновь расхохотался.
Их всех сплотила Биллова идея построить запруду в Барренс. Бен Хэнском показал им, как надо строить, и они неплохо воплотили в жизнь его замысел, — но идея-то изначально принадлежала Биллу. В конце концов они привели в ужас участкового копа мистера Нелла…
И хотя все — кроме Ричи — оказались свидетелями странных — и страшных — вещей, творившихся в том году в Дерри, Билл взял на себя смелость первым заявить об этом вслух.
Запруда.
Их запруда.
Эдди вспомнил Виктора Крисса: «Вам без нее спокойнее».
А на следующий день улыбавшийся Бен Хэнском заявил: «Мы могли бы…»
«Мы могли бы затопить…»
«Мы могли бы затопить весь…»
2
— …Барренс — стоит только захотеть.
Билл с Эдди недоверчиво переводили взгляды с Бена на то, что он принес с собой: несколько досок (стянутых со двора мистера Маккиббона — и вовремя, потому что хозяин все равно выбросил бы их с прочим мусором), кувалду и совковую лопату.
— Ну не знаю, — с сомнением покачал головой Эдди. — Вчерашняя получилась так себе. Ее все равно сносило течением.
— Эта получится, — посмотрел на Билла в ожидании решения Бен.
— Н-ну д-давайте п-п-попробуем, — заключил Билл. — Я п-пригласил утром Ричи Т-тозье. Он п-подойдет п-позже. М-может быть, и С-стэнли нам п-поможет.
— Какой Стэнли? — переспросил Бен.
— Урис, — ответил за Билла Эдди, продолжая буравить Билла пристальным взглядом. Тот выглядел необычно тихим; куда-то делся его вчерашний энтузиазм. Билл был бледен и казался каким-то отстраненным.
— Стэнли Урис? Не знаю такого. Он что — из начальной школы?
— Он нашего возраста, хоть и учится в четвертом. Позже пошел в школу по болезни. Тебе крупно повезло, что ты не родился Стэном. Его травили собаками.
— Он е-еврей, — пояснил Билл. — Из-за эт-того у н-него мало д-друзей.
— Ну да? — удивился Бен. — Неужели еврей? Это что… как турок или как египтянин? — уточнил он после секундного раздумья.
— Я д-думаю с-скорее как т-турок, — Билл поднял одну из досок, принесенных Беном — футов шести длиной и около трех шириной. — Мой папа говорит, что у е-евреев б-большие н-носы и много д-денег, но у С-с-с…
— У Стэна нормальный нос и ни гроша за душой, — докончил за Билла Эдди.
— Да, — произнес Билл, впервые за день улыбнувшись.
Заулыбались и Бен с Эдди.
Билл положил доску на место, встал и отряхнул джинсы. Пошел, сопровождаемый ребятами, к берегу. Глубоко вздохнул, засунув руки в задние карманы. Эдди почему-то был уверен, что Билл намерен сказать что-то серьезное. Тот поочередно оглядел ребят, остановившись на Эдди и уже не улыбаясь. Эдди насторожился.
Но Билл всего лишь спросил:
— Т-ты взял а-аспиратор, Эдди?
Эдди похлопал по карману:
— Загружен до упора.
— А ну-ка расскажи, как подействовал шоколад, — попросил Бен.
Эдди захохотал.
— Нормально!
К нему присоединился и Бен, лишь Билл улыбался несколько непонимающе. Эдди пришлось разъяснить ситуацию, чтобы еще раз посмеяться — уже всем троим.
— М-мама Эдди б-беспокоится, к-как бы с-сынок н-не разорил ее.
Эдди фыркнул, сделав вид, что собирается столкнуть Билла в реку.
— Смотри, козел, — отскочил Билл, подражая Генри Бауэрсу, — сверну башку — увидишь собственную жопу.
Бен схватился за живот от смеха. Билл продолжал улыбаться как-то рассеянно и отстраненно, переводя взгляд с Эдди на Бена.
— Чудаки, — проговорил он.
— Ну, — подтвердил Эдди, ощутивший, что они только-только находят общий язык. Его не покидало чувство, что в голове Билла рождается какой-то замысел, и он сейчас сформулирует его, но послышалось лишь продолжение:
— …глупые.
— Поправимо, — весело согласился Бен.
— Т-ты п-покажешь нам, как с-строить, или весь д-день б-будешь штаны п-просиживать?
Бен поднялся и оценивающе взглянул на умеренное течение реки. Кендаскейг в пределах Барренс был не очень широк, но тем не менее отразил их вчерашние попытки. Эдди с Биллом не имели в головах ясного плана запруды. Бен же улыбался как человек, знавший что-то новое, забавное… и не слишком сложное. Эдди подумал: «Я убежден — он знает».
— Окэй, — сказал Бен. — Снимайте обувь, иначе ножки замочите.
Тут же в голове Эдди возник образ мамы с голосом копа-регулировщика: «Не смей, Эдди! Не смей! Промочишь ноги — получишь простуду, воспаление легких, не делай этого!»
Билл с Беном уже сидели на берегу, сняв тапочки и носки. Бен суетливо закатывал джинсы. Билл, слегка ухмыляясь, смотрел в сторону Эдди; парню показалось, что его мысли уже прочтены; его охватил стыд.
— Т-ты идешь?
— Да-да, сейчас, — заторопился он, разувшись и сев рядом с ними на берег. Голос матери удалялся… мерк, будто кто-то зацепил ее багром и тащил по длинному коридору — подальше от Эдди…
3
То был один из чудесных дней, надолго запечатлевающихся в памяти. Легкий бриз унес из Барренс комаров и мух.
Небо ярко голубело, совершенно безоблачное; температура держалась чуть выше 20°. Аспиратор использовался лишь однажды; большую часть времени он, забытый, пролежал в заднем кармане.
Робкий и неуверенный вчера Бен Хэнском совершенно преобразился, охваченный идеей постройки запруды. То и дело он взбирался на берег, оценивая проделанную работу и что-то бормоча под нос.
Его грязные ладони оставляли заметные следы на джинсах. К одиннадцати часам его шевелюра, постоянно взъерошиваемая, представляла собой отдельные пучки грязных и спутанных волос.
Эдди, медленно входивший в рабочий настрой, поначалу был захвачен какой-то неопределенной идеей, но вскоре раззадорился, повеселел и наконец ощутил в себе странную смесь благоговения и восторга. Он так и не смог придумать этому названия, хотя честно старался — вплоть до самой ночи, лежа в постели и восстанавливая в памяти события прошедшего дня. «Порыв — вот что это было. Трудовой порыв, причем такой, что они с Биллом наверняка не испытывали раньше, да наверное, и Бен тоже…»
Он заметил, как постепенно увлекался Билл, приступив слегка враскачку, по-прежнему не в состоянии отвязаться от какой-то навязчивой мысли. Но, видимо, работа увлекла его, и вскоре он хлопал Бена по плечу, уверяя его, что «это колоссально». Парень фыркал от удовольствия.
Бен попросил ребят подержать доску, пока он будет забивать ее в русло реки.
— Ну вот, дело сделано, но ты… — обращался он к Эдди, — все равно поддерживай, чтоб не унесло течением.
Вдвоем с Биллом они принесли вторую доску, поставив ее в двух футах ниже по течению от первой. И вновь Бен работал кувалдой, пока Билл держал, а потом стал сыпать в пространство между досками землю с камнями, принесенные с берега. Эдди боялся, что река вымоет эту смесь, но Бен все таскал и таскал, пока вода между досками не стала светлеть: вымывание прекратилось. Перегородка между досками возникла менее чем за двадцать минут. Эдди дело их рук показалось оптическим обманом.
— Эх, если бы у нас был цемент… вместо камней и грязи… мы бы… горы свернули, — комментировал запыхавшийся Бен, отдуваясь и садясь на берег. Билл с Эдди рассмеялись, но Бен лишь усмехнулся со значением…
Вода захлестывала переднюю доску. Эдди забеспокоился и спросил Бена, что надо с этим сделать.
— А ничего. Пусть себе, — последовал ответ.
— Ничего?
— Угу.
— А почему?
— Ну как тебе объяснить? Ладно, сам увидишь.
— Откуда ты знаешь? — настаивал Эдди.
Бен молча пожал плечами. «Знаю, и все тут», — означал жест, и Эдди смолк.
После краткого отдыха Бен взял третью доску — раз в пять толще (он не рассказывал, как измучился тащить ее через весь город) — и тщательно подпер ей вторую, закрепив одним концом в русле. Получалась опора — точь-в-точь по вчерашнему чертежу.
— Окэй, — довольно произнес он. — Теперь мы можем отдыхать. То, что мы насыпали между досками, должно выдержать давление воды. Опора поможет.
— А вода не снесет? — опять полюбопытствовал Эдди.
— Никогда. Только укрепит.
— П-плохо т-тебе п-придется, если наврал, — подал голос Билл.
— Будь спок, — заверил Бен.
Билл с Эдди отступили. Доски запруды накренились, качнулись и… выстояли
— Черт возьми! — вырвалось у Эдди.
— П-порядок, — усмехнулся Билл.
— А теперь неплохо бы и перекусить, — предложил Бен.
4
Завтракали они сидя на берегу и почти не переговариваясь друг с другом, наблюдая лишь, как вода накатывает на доски и, встречая преграду, обтекает ее. Очертания берега, как заметил Эдди, уже изменялись: течением образовались промоины. Дальний берег подмывался; там образовывалось новое русло.
Перед запрудой бурлил водоворот. Вода заливала берег. Мощный поток побежал через траву и кусты. Эдди медленно усваивал идею Бена, но понимал, что запруда по существу действует. Бреши между досками и берегом с обеих сторон образовали шлюзы. Достигая досок, Кендаскейг вспухал. Вода с чавканьем скользила по камням и гравию, покрывая все большую территорию берега.
В нижнем течении поток успокаивался; тонкие ручейки вяло стремились к центру. Камни, бывшие раньше под водой, теперь сохли на солнце. Эдди с нескрываемым восхищением наблюдал эту картину. Ведь это же сделано их руками. Их. На глаза ему попалась прыгающая лягушка; пришло в голову, что она тоже удивлена таким поворотом дел. Эдди громко расхохотался.
Бен старательно укладывал в сумку пустую обертку из-под ленча. Эдди с Биллом изумило обилие продуктов, по-деловому раскладываемых Беном: два бутерброда с сыром, один с сарделькой, яйцо вкрутую (с солью в бумажке), два брикетика инжира, три шоколадки…
— А что сказала твоя мама, когда увидела тебя таким истерзанным? — поинтересовался Эдди.
— Х-м-м. — Бен оторвал взгляд от запруды и сытно рыгнул, прикрыв рот ладонью. — Я знал, что она после работы пойдет по магазинам, и мы не столкнемся. Принял ванну, вымыл голову. Выбросил рваные джинсы и свитер. Не знаю, заметила она или нет. Свитер, наверное, нет — у меня их несколько, но вот джинсы придется купить новые: она наверняка сунет свой нос в шкаф.
При мысли о деньгах лицо Бена вытянулось и стало угрюмым.
— А ч-что т-ты с-с-сказал о с-синяках?
— Что так обрадовался окончанию занятий, что свалился со школьных ступенек, — объяснил под взрыв хохота Бен. Билл даже закашлялся, подавившись куском кекса. Эдди, подвывая, похлопал его по спине.
— Ну я ведь действительно чуть не упал, — уточнил Бен, — когда Виктор Крисс толкнул меня в спину.
— М-мне б-было бы жарко в т-т-таком с-свитере, — заявил Билл, одолев наконец последний кусок кекса.
Бен состроил гримасу, не обнаруживая особого желания отвечать.
— Я толстый; мне так удобнее, — выдавил он наконец. — Я хочу сказать, в свитере.
— Из-за живота? — уточнил Эдди.
Билл фыркнул.
— Из-за т-т-т…
— Ну да, из-за титек, — покраснел Бен. — А что?
— Ну да, — согласился Билл, пытавшийся сгладить неловкость. — А ч-что т-такого?..
Неловкую паузу разорвала реплика Эдди:
— Смотрите, как темнеет вода с краев!
— О Боги! — Бен вскочил на ноги. — Течение подмывает камни. Дьявол, здесь так необходим цемент!
Опасность устранили быстро, и даже Эдди понял, что происходило: течение подмыло камни с краев запруды, вызывая оседание и в центре; все могло рухнуть.
— Надо укрепить края, — резюмировал Бен. — Это не остановит размыв, но замедлит его.
— Но если насыпать песка и ила, их же размоет, — засомневался Эдди.
— Обложим дерном.
Билл кивнул и в знак одобрения сложил пальцы ноликом:
— Т-так и с-сделаем. П-покажи где к-копать, Б-большой Бен.
— Бо-о-оже мой, кто это вспорол брюхо Барренс? — раздался позади них скрипучий голос.
Эдди обернулся, мельком заметив, как сжался в комок Бен, услышавший этот странный голос, как изогнулись в нитку от напряжения его губы. На тропе, которой вчера уходил Бен, стояли Ричи Тозье и Стэнли Урис.
Ричи подбежал первым, с интересом глянул на Бена и звонко чмокнул Эдди в щеку.
— Не смей! Ненавижу, когда ты это делаешь, Ричи!
— Ах, Эд, а я думал, что ты от этого в восторге, — явно рисуясь, сверкнул улыбкой Ричи. — Так о чем речь? О шматках дерна, если не ошибаюсь?
5
Впятером они закончили работу к четырем часам и присели на берегу повыше: место завтрака к тому времени оказалось под водой. Даже Бену верилось с трудом, что это сделали они. К чувству удовлетворения примешивалось откровенное изумление. Это был разгул фантазии. Ему как Мики-Маусу было известно, с чего начать… и неясно, как остановиться.
— Невероятно, — оценил Ричи Тозье, сдвинув очки на лоб.
Эдди недоверчиво посмотрел в его сторону, но парень не откалывал очередной номер, а просто смотрел в немом восхищении.
На дальнем краю, где совсем недавно был берег, уже образовался новый заболоченный кусок. Кустарники и папоротники вода заливала на фут. Даже с места, где были ребята, территория, отвоеванная рекой, казалась огромной. В то же время после запруды, еще утром бурный и мощный, поток становился спокойной узкой лентой…
Уже к двум часам дня расширившаяся заводь разбилась на несколько речушек с собственными берегами.
Все, кроме Бена, устремились на поиски новых материалов. Бен ходил кругами, методично уплотняя дерн. Строители вернулись без досок, но с четырьмя толстыми стальными прутами, грязной дверью «гудзон-хорнета» выпуска 1949 и куском ржавого листового железа. По указаниям Бена они принялись мастерить крылья свежевыстроенной дамбы, блокируя боковые утечки и корректируя наклон к потоку до оптимального.
— Перегородить такую хреновину, — покачал головой Ричи. — Да ты гений.
Бен благодарно улыбнулся.
— Да ничего особенного.
— У меня есть «Уинстон», — объявил Ричи. — Кто будет курить?
Он достал из кармана красно-белую пачку. Эдди, памятуя об астме, отказался; за ним и Стэн. Билл взял; после секундного размышления его примеру последовал и Бен. Ричи достал спички, дав прикурить Биллу и Бену. До своей сигареты огонь донести не удалось: дунул Билл.
— Спасибо, пожарник Денборо, — поджал губы Ричи.
Билл усмехнулся.
— Т-третьим н-не п-прикуривают. П-плохая п-примета.
— Плохой приметой для твоих предков было твое рождение, — съязвил Ричи, зажигая новую спичку. Он лег, положив руки под голову, и выпустил струю дыма. — Приятный у них вкус. Ты не находишь, Эд? — слегка повернул он голову.
Эдди автоматически отметил устремленный на Ричи взгляд Бена. В нем легко читались восхищение и интерес. Это легко объяснялось: даже Эдди, знакомый с Тозье уже четыре года, до сих пор не мог сказать даже приблизительно, каков Ричи на самом деле. В школе тот одинаково легко зарабатывал высшие и низшие баллы. Родители его регулярно за это песочили; парень давал бессчетные заверения исправиться и исправлялся… на четверть, дольше его не хватало. Один пункт не вызывал сомнений: Ричи не мог молчать дольше минуты, то есть практически его рот постоянно находился в движении. Так происходило и здесь, в Барренс. Но Барренс — это не страна, «Которой Никогда Не Было И Не Будет», да и они здесь — не аборигены, пришли от силы на четыре часа (он улыбнулся, представив себя в качестве местного жителя с аспиратором в кармане). Понятное дело, скоро они разойдутся. И тогда эта черта характера Ричи вызовет понятное недоумение у взрослых, что еще полбеды, или откровенное неприятие парней типа Бауэрса, а это уже грозит бедой.
Но здесь он мог себе позволить выступать на «ура». Бен Хэнском совершенно растерялся, когда Ричи плюхнулся перед ним на колени, распростер руки и принялся шлепать по грязи, отбивая поклоны. В то же время он вещал одним из своих Голосов.
Надо сказать, что этих Голосов у Ричи было в запасе чуть ли не дюжина. Как-то в дождливый день на чердаке Каспбраков, где Ричи и Эдди читали «Маленькую Лулу», Ричи поделился мечтой стать знаменитым чревовещателем. Он собирался превзойти в этом Эдгара Бергена; тогда его стали бы каждую неделю показывать в «Шоу Эда Салливэна». Эдди приветствовал это от всей души, но видел некоторые препятствия. Во-первых, большинство Голосов, исходящих от Ричи, были исключительно похожи на голос самого Ричи. Однако следует заметить, что Ричи раз от раза не становился менее забавным, даже напротив. Но, как правило, словесный понос (Голосом или Голосами) Ричи начинался в самых неподходящих местах. Во-вторых, «чревовещая», Ричи двигал губами, и не только произнося «п» или «б». В-третьих, смена Голоса, объявляемая Ричи, была едва заметной. И тем не менее его приятели были достаточно корректны, а может быть, просто ослеплены его талантом, чтобы обращать внимание на эти нюансы.
Поясные поклоны со шлепаньем ладонями по земле произвели сильное впечатление на Бена Хэнскома, даже лишив его на время дара речи. Ричи входил в роль Ниггера Джима.
— О пожалей меня бедного, Копна Калхун! — вопил Ричи. — Не бей меня, миста, са! Сжалься надо мной несчастным! Бог покарает тебя — в тебе три сотни пудов, 88 дюймов от титьки до титьки, ты как тяжелый танк, миста! Не тронь бедного негра, миста-а!
— Не обращай внимания, — прокомментировал Билл. — Р-ричи с-сходит с ума. У н-него б-бывает.
Ричи бросил взгляд в его сторону.
— Не встревай, Денборо, пока я не перекинулся на тебя.
— На п-папу с-своего п-п-перекинешься, — обрезал его Билл.
— Может быть, — согласился Ричи. — Но ты голова, — вновь обратился он к Бену. — Как тебе в голову пришло такое? А, Копна? Меня зовут Ричи Тозье-Многоголосый. — Он протянул руку. Сконфуженный Бен двинулся было пожать ее, но Ричи отдернул, и Бен ошарашенно заморгал. В последний момент Тозье все же пожал ему руку.
— Меня, к твоему сведению, зовут Бен Хэнском.
— Я знаю, видел тебя в школе, — кивнул Ричи. Он протянул руку в сторону заводи. — Должно быть, твоя идея. Слишком шикарно для этих мокрых куриц.
— Про себя, Ричи, — процедил Эдди.
— Ах, так это твое, Эд? Ну извини. — И он принялся отбивать поклоны перед Эдди.
— Прекрати, черт возьми, брызгать грязью! — прикрикнул Эдди.
Ричи поднялся и со смехом: «Прелесть! Прелесть!» — чмокнул Эдди в щеку.
— О дьявол, я же говорил — терпеть этого не могу!
— Серьезно, Эд, чья идея?
— Б-бен п-показал н-нам.
— Здорово, — крякнул от удовольствия Ричи и обернулся к стоящему поодаль Стэну Урису, наблюдавшему, засунув руки в карманы, за бенефисом Ричи. — А вот мистер Стэн Урис, — по-прежнему обращаясь к Бену, указал Ричи. — Стэн — еврей. Он убил Христа. По крайней мере, так утверждает Виктор Крисс. Мы со Стэном давно знакомы, и это позволяет мне сделать вывод, что он вполне может купить нам пива. А, Стэн?
— Я должен посоветоваться с отцом, — выразительным низким голосом отозвался Стэн. Ребята зашлись смехом. Эдди смеялся до слез.
— Блеск! — Ричи поднял руки как футбольный арбитр, дающий сигнал об окончании матча. — Нет слов! Грандиозно отбрил!
— Хай, — улыбнулся Стэн Бену, не обращая внимания на Ричи.
— Привет, — ответил Бен. — Мы вместе учились во втором. Ты был мальчиком, который…
— …все больше молчал, — закончил улыбнувшийся Стэн.
— Да.
— Стэн молчит, потому что рот набит, — пропел Ричи.
— З-заткнись, Ричи.
— Уговорил. Но все же напоследок скажу вам кое-что: вы промахнулись, господа. Долина затопляется. Первыми выходят женщины и дети
Даже не подумав закатать джинсы или снять обувь, Ричи прыгнул в реку и принялся замазывать дыры в ближайшем крыле, которое было слегка подмыто. Дужка очков, заклеенная пластырем, во время работы скользила по щеке. Билл переглянулся с Эдди. Да, вот таков он, Ричи. Это в его духе. Но без его чудачеств было бы скучнее.
Ребята провозились с запрудой еще с час. Ричи с готовностью выполнял указания Бена, ставшие более осмысленными: коллектив вырос, и это налагало ответственность. Закончив, Ричи салютовал Бену, щелкая в воде пятками. Даже в такой ситуации он не мог удержаться от разыгрывания миниатюр одним из Голосов — немецкого коменданта, англичанина Батлера, вероятно лорда, сенатора с Юга (то ли Леггорна, то ли Фоггорна), удивительным образом трансформировавшегося в полковника Бьюфорда Кисдрайвела, диктора кинохроники.
Работа не просто шла под знаком подъема — она била ключом. И к пяти часам, когда вся команда присела отдохнуть на берегу, диагноз Ричи подтвердился: они провернули большое дело. Дверь автомобиля, ржавый кусок жести и прутья арматуры неплохо держали запруду, предотвращая вымывание дерна и камней. Билл, Бен и Ричи устроили перекур; Стэн просто отдыхал. Случайный прохожий так и подумал бы, что парень просто глядит в небо. Но Эдди прекрасно понимал, что Стэн смотрит не в небо, а в листву, сверяя тамошних пернатых представителей со своей книжкой-идентификатором (мысленно, конечно). Сам Эдди просто сидел у воды, скрестив ноги и ощущая приятную усталость, разливавшуюся по всему телу. Все вместе выглядели дружной компанией, и им неплохо работалось — именно чувствуя локоть приятеля. Эдди вряд ли смог бы это вразумительно объяснить, но приподнятого настроения у него было не отнять.
Он случайно зацепил взглядом Бена, неумело державшего наполовину истлевшую сигарету и отплевывавшегося, будто курить ему было не в радость. В конце концов парень выбросил окурок в грязь, встретил взгляд Эдди и мучительно покраснел.
Когда Эдди перевел взгляд на Билла, лицо того ему не понравилось. Задумчивые серые глаза вперились куда-то в деревья на дальнем берегу реки. Мрачно-отрешенный вид Билла свидетельствовал о чем-то, еще не известном другим.
Будто прочтя мысли приятеля, Билл обернулся. Эдди улыбнулся другу, но тот остался серьезен; он выбросил окурок и оглядел остальных. Даже Ричи был занят собственными мыслями и молчал — явление столь же редкое, как лунное затмение.
Эдди уже знал это выражение лица Билла: приятель успокаивался, собирался с духом, чтобы меньше заикаться. Ему вдруг страшно захотелось помешать Биллу, точнее, чтоб помешал Ричи. Почему-то он был уверен, что Билл намерен сказать что-то ужасное, что в корне изменит атмосферу их работы и испортит настроение. Рука Эдди машинально потянулась к аспиратору и пальцы, сжавшие его, побелели от напряжения.
— Ребята, я х-хочу с-сказать вам к-кое-что, — обратился Билл.
Все взоры повернулись к говорившему. «Ну брякни же что-нибудь, Ричи! — молил про себя Эдди. — Рассмеши, отвлеки его, схохми — неважно что, лишь бы он замолчал. Что бы это ни было — не хочу слышать, не хочу, чтобы все переменилось, не хочу расстраиваться».
А кто-то нашептывал ему неприятным писклявым голосом: «Вздую за четвертак».
Эдди поежился и попытался прогнать писклявый призрак, но воображение услужливо подсунуло ему мрачный дом на Нейболт-стрит со двором, заросшим плющом и подсолнухами.
— Валяй, Большой Билл, — откликнулся Ричи. — А в чем дело?
Билл открыл было рот (вызвав тревогу Эдди), но тут же закрыл его (у Эдди отлегло) и вновь сосредоточился (сильно расстроив Эдди).
— Б-будете с-смеяться — н-ничего не скажу, — с видимым трудом произнес Билл. — Эт-то к-кажется н-н-невероятным, но клянусь, я н-не п-п-придумывал. Т-так б-было на самом деле.
— Мы не будем смеяться, правда? — обвел взглядом парней Бен.
Стэн и Ричи утвердительно кивнули.
Эдди подумал про себя: «А мы будем, Билли, мы посмеемся и скажем: какая чушь! Так почему бы тебе не замолчать?» Но он, конечно, не осмелится сказать это вслух — все же это Большой Билл. И Эдди грустно кивнул: нет, он не станет смеяться. Ситуация оказывалась совсем не смешной.
Компания расселась поудобнее над запрудой, построенной ребятами под техническим руководством Бена, попеременно глядя то на территорию, уже освоенную рекой, то на оставленное ей пространство, где все больше обнажалось старое русло, то на Билла, внимая его рассказу о фотографии из школьного альбома Джорджи — как Джордж подмигнул ему, и как из альбома, отброшенного Биллом в дальний угол комнаты, потекла струйка крови. Рассказ дался Биллу с большим трудом и, закончив, он рискнул поднять на ребят красное и потное лицо. Эдди не слышал, чтоб Билл раньше заикался так сильно.
Конец рассказа был встречен слегка недоверчивыми и сильно испуганными взглядами. Эдди отметил эту смесь эмоций на лицах Бена, Ричи и Стэна. Да уж, навел страху Билл. И снова ему захотелось встать и выкрикнуть: «Что за чушь ты мелешь! Не верю в это, слышишь ты, и не жди, что тебе хоть кто-нибудь поверит! Не станет подмигивать фото! И книги не могут кровоточить! Ты с ума сошел, Большой Билл!»
Конечно же, он промолчал, и выражение страха на его лице ничем не отличалось от других. Он прекрасно знал об этом; даже в зеркало не стоило смотреть.
«Вернись, парень, — шептал в его голове хриплый голос. — Пойдем со мной!»
«Нет! — мысленно простонал Эдди. — Пожалуйста, уходи, не хочу думать об этом…»
И неожиданно для себя Эдди увидел нечто новое — не в лице Ричи; по крайней мере, он не успел заметить, — а в лицах Стэна и Бена. Он прекрасно понял это выражение, оно было хорошо знакомо ему: можно было держать пари, что то же написано теперь на его лице — признание.
«Пойдем со мной…»
Дом № 29 по Нейболт-стрит стоял на отшибе, старый и заброшенный, глубоко осевший, с заросшим сорняками подворьем. Из высокой травы перед домом сиротливо торчало колесо перевернутого трехколесного велика.
С левой стороны плешь в зарослях позволяла видеть каменный фундамент и окна подвала. В одном из этих окон шесть недель назад Эдди заметил лицо прокаженного…
6
По субботам, лишенный компании, Эдди гулял в районе железнодорожных пакгаузов. Это никак не объяснялось: просто ему нравилось — и все тут.
Он оставлял велосипед на Уитчем-стрит и затем шел на северо-запад по дороге № 2, пересекавшей Уитчем, минуя через милю церковную школу на углу Нейболт-стрит и дороги № 2. Школа представляла собой обветшавшую деревянную постройку с массивным крестом наверху и лозунгом: «ПРИВОДИТЕ К НАМ ВАШИХ МАЛЫШЕЙ» с позолоченными буквами высотой по два фута каждая. Иногда по субботам из церкви доносились музыка и пение. Исполнитель евангелической музыки по стилю больше напоминал Джерри Ли Льюиса, нежели церковного пианиста, да и пение имело уж больно светский оттенок, несмотря на фразы типа «священный Сион», «кровь агнцев», «обретем Иисуса нашего»… По мнению Эдди, поющие имели достаточно времени, чтобы их церковные гимны не напоминали «Лотту, танцующую шейк». Но ему все равно нравилось. Иногда он даже садился ненадолго в траву с книжкой в руке, прислушиваясь к музыке изнутри.
Когда репетиций не было, Эдди без остановки гнал к заросшей автостоянке в конце Нейболт-стрит, где прислонял велосипед к забору и наблюдал за проходившими поездами: по субботам их было достаточно. Мать рассказывала, что до войны с Кореей на станции Нейболт даже останавливались пассажирские поезда. «Если ты едешь на север, — говорила она, — то конечный пункт — Браунсвилл. Оттуда уже можно попасть в Канаду либо к побережью. На юг — Портленд, Бостон, а уж дальше — вся страна… Но теперь пассажирские поезда здесь не останавливаются. Да никто и не поедет поездом, если можно сесть в автомобиль. Не езди один», — заканчивала обычно несколько неожиданно она.
Но через Дерри ходили товарняки. Они везли на юг дерево, бумагу, картофель, а на север, в крупные города — Бангор, Миллинокет, Мачайас, Преск-Айл, Хоултон — мануфактуру. Восхищенным взглядом провожал Эдди составы со сверкающими «фордами» и «шевроле», следовавшие в северном направлении. «Однажды и у меня будет такой, — мечтал мальчик. — Может, даже и лучше. Например, «кадиллак».
Отсюда паутиной растекались 6 маршрутов: 2 на север — северный и бангорский, 2 на запад — южный и мэнский западный, 1 на юг — через Мэн в Бостон (и дальше по стране) и еще один на восток — к южному побережью штата.
Как-то года два назад к ногам глазевшего Эдди пьяный железнодорожник из медленно идущего поезда выбросил корзину. Эдди отпрянул, хотя она упала футах в десяти от него. Внутри шевелилось что-то живое. «Последний рейс, парень! — крикнул пьяный. Достав коричневую фляжку из джинсовой куртки, он допил остатки и бросил фляжку вслед за корзиной, показав на нее Эдди. — Возьми домой мамке! Привет с побережья!..» — Эдди прослушал нецензурное окончание фразы: поезд удалялся.
Эдди не сразу рискнул подойти к корзине и наклониться. Залезать в нее было боязно. Там ползало что-то скользкое. Железнодорожник посоветовал оставить содержимое себе — значит он оставит. Но… маме все же надо показать. Мать удивилась даже больше, чем представлял себе Эдди. Она даже вскрикнула — не от ужаса, а от восторга. В корзине оказалось четыре омара больше чем на два пуда. Она приготовила их на ужин и была несказанно удивлена, когда мальчик наотрез отказался есть.
— А что, по-твоему, едят Рокфеллеры в своем Бар-Харборе? — с негодованием восклицала она. — А другие «шишки» в ресторанах Нью-Йорка? Ореховое масло и сэндвичи с джемом? Омаров, Эдди, как мы! Ну-ка сделай милость, поди сюда…
Но Эдди не пошел — по крайней мере, матери не удалось его убедить. Возможно, все и было так, как она говорила, но желание их отведать все же не пробудилось. В глазах мальчика эти скользкие твари царапались по днищу корзины и краям. Бр-р-р… Мать продолжала нахваливать их, пока Эдди не потянулся за аспиратором. Лишь после этого его оставили в покое. Он ушел читать в спальню, а мать позвонила подруге — Элеоноре Дантон. Через некоторое время они уже хихикали над светской хроникой в старых экземплярах «Фотоплей» и «Скрин Сикретс», поедая салат из омаров.
На следующее утро, когда Эдди собирался в школу, мать еще возлежала, издавая сочный храп с присвистом корнета (это пришлось бы по душе Ричи; он наверняка схохмил бы что-нибудь). От омаров в салатнице оставались лишь слабые следы майонеза.
Это действительно оказался последний поезд южной линии; позднее он выяснил у главного кондуктора в Дерри мистера Брэддока, что произошло. «Компания разорилась, — отвечал мистер Брэддок, — только и всего. Ты что, газет не читаешь? Так часто бывает в этой чертовой стране. Ну давай мотай отсюда — детям здесь не место».
Еще долго после этого случая Эдди прогуливался вдоль четвертого пути: маршрута к южному побережью, прислушиваясь к возникавшему в памяти монотонному перечислению магических названий: Кэмден, Рокленд, Бар-Харбор (а слышалось Баа-Хабаа), Уискассет, Бат, Портленд, Огенквит, Беруик… Он ходил долго, пока не уставали ноги, и быстро прораставшие между рельсами сорняки приводили его в уныние.
Однажды его отвлек крик чаек (наверно, эти жирные птахи имели большее касание к помойкам, нежели к океану, но Эдди предпочитал второе), и он провожал их взглядом, мысленно крича вслед.
В другой раз он заглянул в открытую ветром и примерзшую в таком положении створку ворот на территорию складов. Осмотревшись, вошел внутрь, памятуя о мистере Брэддоке и опасливо озираясь (Эдди не хотелось оказаться вышвырнутым в любой момент). Раньше там бывали водители грузовиков, иногда подвозившие праздно шатавшихся ребят на небольшие расстояния.
Теперь же вокруг царила тишина. Пустовала дежурка с разбитым камнем стеклом. Сторожей здесь не было с 1950 года. Даже мистер Брэддок прогонял детей самостоятельно, а ночной патруль четыре-пять раз за ночь направлял фары старенького «студебекера» на входную дверь — тем дело и кончалось.
Хотя оставались бродяги. Именно они и беспокоили Эдди — небритые, помятые, с грязными лапищами и обметанными губами. Эти железнодорожные «зайцы» иногда спрыгивали с поездов, проезжая Дерри, или ехали дальше, делая здесь пересадку. Иногда у них не хватало пальцев. И почти всегда они были пьяны и требовали сигарет.
Один из таких вылез из подвала дома № 29 по Нейболт-стрит, высказав пожелание «вздуть» Эдди за четвертак. Здоровые ноги унесли мальчика. Эдди враз похолодел и в горле у него пересохло. У бомжа не хватало ноздри. Вместо нее была красная запаршивевшая борозда.
— У меня нет денег, — икнул Эдди, седлая велосипед.
— Ну хоть за дайм, — прошелестел бомж, придвигаясь. На нем висели дряхлые фланелевые штаны со следами блевотины на отворотах. Расстегнув молнию, он подошел вплотную. По физиономии, давно не бритой, пробежала грязная ухмылка. Подвижный красный нос внушал омерзение.
— У меня… ничего нет, — прошептал Эдди, вдруг подумав: «Боже мой, это же прокаженный! Если он дотронется до меня, я тоже могу заболеть!» — Чувство самосохранения заставило его нажать на педали. Он слышал, как бродяга кинулся вдогонку, шлепая шнурками по пространству, где раньше стояли ящики с солью.
— Пойдем со мной, пацан! Вздую задарма! Вернись!
Эдди прилип к велосипеду, задыхаясь от напряжения. Грудная клетка разрослась и тянула вниз. Мальчик пытался набрать скорость, когда рука бомжа зацепила багажник. Велосипед залихорадило. Эдди через плечо заметил преследующего бродягу (НАСТИГНЕТ!!!); гримаса на его физиономии, обнажившая черные дыры вместо зубов, выражала крайнее возбуждение.
Несмотря на тяжесть в груди, Эдди нажимал на педали, замирая в ожидании момента, когда рука бомжа схватит его за плечо, сдернет с «роли» в пыль, а уж там… Бог знает что может произойти. Мальчик уже не смел оглядываться, пока не доехал до церковной школы. Бродяга отстал.
Эдди почти неделю приходил в себя, переживая событие, затем поделился случившимся с Ричи Тозье и Биллом Денборо, когда все втроем листали комиксы на чердаке.
— Это не проказа, чудак — это «сиф», — авторитетно заметил Ричи.
Эдди перевел взгляд на Билла, пытаясь определить, не разыгрывает ли его Ричи; он никогда не слышал о болезни с названием «сифт». Да и мина у Ричи была такая, будто он только что это придумал.
— Что за штука такая этот «сифт», а, Билл?
Посерьезневший Билл наклонил голову.
— «Сиф», а н-не с-сифт. С-сокращение от с-сифилиса.
— А это что?
— Этим заболеваешь при траханьи, — сказал Ричи. — Ты хоть знаешь, что это такое, Эд?
— Конечно, — ответствовал парень, надеясь, что если и покраснел, то не слишком заметно. Он уже знал, что должно произойти, когда он станет старше и когда его член будет «вырабатывать вещество». Винсент («Буджерс») Тальендо растолковал это мальчику как-то на перемене. Согласно его толкованию, трахаться — значит тереть свой член напротив живота девчонки, пока он (член — не живот) не затвердеет. Затем еще немного, и начнешь «получать ощущение». На вопрос Эдди, что это значит, Буджерс неопределенно помотал головой и промямлил, что это, мол, нельзя описать, надо только прочувствовать. Он добавил, что можно добиться этого в своей ванне, намыливая пенис. (Единственное, чего, попробовав, добился Эдди, — ему нестерпимо захотелось писать.) В любом случае, продолжал Буджерс, после того, как «получаешь ощущение», из пениса вытекает «вещество». Это бывает у ребят постарше, а старший брат Тальендо говорил, что по-научному оно называется «сперма». И когда ты «получаешь ощущение», надо взять свой пенис и нацелить его в низ живота девчонки, чем быстрее — тем лучше. Сперма попадает внутрь, и будет ребенок. «А девчонкам нравится это?» — поинтересовался Эдди, испытавший некоторое потрясение, у Тальендо. «Мне кажется, да», — неуверенно ответил Буджерс…
— Слушай сюда, Эд, — отвлек его от воспоминаний Ричи, — вопросы будешь задавать потом. Бывают женщины с такой болезнью. Мужчины тоже, но женщины чаще. Так что если мужчина заразится от женщины…
— Или от д-другого, если они п-педики, — вставил Билл.
— Да. Суть в том, что «сиф» можно получить только от заразного.
— А как это выглядит? — поинтересовался Эдди.
— Гнить начинаешь, — ответил Ричи, не вдаваясь в подробности.
У Эдди от ужаса расширились зрачки.
— Да уж, это не сахар, — добавил Ричи, заметив вытянувшееся лицо Эдди. — Сначала проваливается нос. Встречаются совершенно безносые сифилитики. Затем отваливается член.
— П-перестань, — попросил Билл. — Я т-только ч-что п-позавтракал.
— Но, бэби, это ж наука, — покровительственно заметил Ричи.
— А какая разница между сифилитиком и прокаженным? — вклинился Эдди.
— Проказы от траханья не бывает, — уверенно заявил Ричи и расхохотался, глядя на озадаченных Эдди и Билла.
7
С того дня дом № 29 по Нейболт-стрит занял прочное место в воображении Эдди. Вид заросшего подворья, покосившегося крыльца, забитых досками оконных проемов вызывал нездоровую смесь любопытства и боязни. И полтора месяца тому назад он-таки припарковал свой «роли» (правда, не доходя четырех домов по этой стороне) и пошел по траве к крыльцу дома.
Стук сердца стал ощутимее и во рту пересохло: теперь, когда он выслушал рассказ Билла о фотографии из альбома и сопоставил ощущения Билла в комнате Джорджа со своими собственными, казалось, в них было нечто схожее. Они выходили из-под контроля. Получалось, что Эдди кто-то толкает туда.
Причем не ноги вели Эдди к дому, а сам дом, молчаливый и загадочный, приближался к Эдди.
С пакгаузов слабо доносились звуки работавшего дизеля и металлический лязг. В депо ремонтировали подвижный состав.
Эдди машинально потянулся за аспиратором, хотя астма не давала о себе знать с той силой, как в день встречи с бомжем без ноздри. Не давала покоя лишь тревожная мысль, что дом подкрадывается к нему.
Эдди заглянул под крыльцо. Там было пусто. Ничего удивительного. Весна ведь, а бродяги просачиваются в Дерри с конца сентября по ноябрь. В это время еще можно найти работу на фермах, если более-менее прилично одет. Еще продолжалась уборка картофеля и яблок, утеплялись на зиму окна, ремонтировались крыши…
Бомжа под крыльцом не было — лишь многочисленные следы указывали на чье-то присутствие здесь раньше. Пивные банки, бутылки, пустая посуда из-под виски. Грязное одеяло торчало поверх кирпичного фундамента как дохлая собака. Газетные клочки, старый башмак… и запах мусорной свалки. Поверх всего — толстый слой прошлогодней листвы.
Помимо своего желания Эдди сунулся под крыльцо. Толчки сердца отдавались в голове гулким эхом, застилая время от времени глаза белым туманом.
Запах был отвратительный — смесь кислятины, пота и прелой листвы, которая даже не шуршала под ногами, а вместе с обрывками газет издавала вздохи.
«Я бомж, — бессвязно проносились мысли у Эдди. — Я бомж и странствую по железным дорогам. У меня нет денег, нет дома, но есть бутылка и место для ночлега. На этой неделе я буду убирать яблоки и картофель, а когда снег посыплется на землю как деньги в банк, — ну что ж, я залезу в вагон товарняка, пропахший сахарной свеклой, усядусь в углу, подстелив сена, глотну, пожую и, глядишь, скоро буду в Портленде или Бинтауне, и если по пути меня не ссадят, то сам пересяду на южное направление и отправлюсь туда, где еще собирают апельсины и лимоны. Уж если ехать — так туда, где сейчас туристы. Черт меня побери, если это не так! Я всего лишь одинокий старый бродяга, бедный как церковная мышь и бесприютный; но одного у меня не отнимешь: моей болезни, что разъедает мою плоть. Каково, когда кожа шелушится и выпадают зубы! Я все равно что подбитое гнилое яблоко, которое червяк точит и точит изнутри…»
Эдди брезгливо отшвырнул ногой одеяло. За ним оказалось окошко подвала: одна створка разбита, другая залеплена грязью. Эдди, будто загипнотизированный им, склонился: ближе, ближе… Его окутал нежилой запах, застарелый и спертый. Он придвинулся вплотную к черневшей пустоте, откуда вот-вот должен был появиться прокаженный, а Эдди совершенно не готов к сопротивлению из-за приступа астмы. Картинка, нарисованная воображением, напугала его до такой степени, что легкие отказывались функционировать; появился этот ненавистный свист в груди.
Только он двинулся назад, как появилось чье-то лицо. Так мгновенно, так внезапно (хотя он и ждал чего-то интуитивно), что крик застрял у Эдди в глотке; глаза блуждали; рот самопроизвольно раскрылся. Но это оказался не бродяга с провалившимся носом, хотя какое-то сходство было. Ужасавшее сходство. Но это существо… вовсе не было человеком.
Кожа на его лбу висела складками. Через желтоватую слизь просвечивала белая кость. Нос представлялся хрящом над двумя пламенеющими дырами. Один глаз излучал голубое свечение; глазница другого была заполнена мутной темно-коричневой массой. Нижняя губа существа казалась куском ливера; верхняя практически отсутствовала. Глумливая ухмылка открывала торчащие зубы.
Существо протянуло одну руку через разбитое окно, уцепившись другой за уцелевшее стекло — с явным намерением разбить его; руки, скрюченные, в нарывах, совершали беспорядочные движения.
Вздыхая и подвывая, Эдди продолжал отодвигаться. Дышалось с трудом, а сердчишко вообще казалось инородным предметом, пытавшимся выбраться из западни. Взгляд Эдди случайно упал на лохмотья одежды существа, поблескивавшие неожиданным серебристым оттенком. Это находилось в явном противоречии с каштановой массой волос.
— Как насчет «вздуть», а, Эдди? — прокаркало явление, ухмыляясь подобием рта. — Сунешь Бобби четвертак, и увидишь — он мастак, — пропело существо, подмигнув. — Это я, Эдди, — Боб Грей. Давай-ка познакомимся поближе… — И его рука сжала плечо Эдди. Тот тоненько пискнул.
— Все в порядке, — пробормотало существо. Эдди как в кошмарном сне смотрел на выбиравшуюся из окна подвала фигуру. На череп существа посыпалась трухлявая древесина из оконной рамы. Ногти царапали прелую листву и землю. Серебристые лохмотья (костюма?) выбирались наружу. Неестественно мерцавший глаз неотступно глядел на Эдди, будто гипнотизируя.
— Я сейчас, Эдди, я мигом, — каркало оно. — Тебе понравится с нами здесь, внизу. Твои друзья уже здесь.
Рука протянулась, и в каком-то уголке сознания мальчика, где застыл безумный и безгласный крик, промелькнула тенью уверенность, что Эдди тоже будет прокаженным, если эта рука дотронется до его голой ноги. Мысль вывела мальчика из оцепенения. Отталкиваясь руками и коленями, он пополз к выходу, повернувшись к призраку задом. Солнечный свет узкими лучами падал сквозь щели в ступеньках на лицо Эдди; оно становилось от этого полосатым. Голова задела ступеньку; в волосы насыпалась труха. Оглянувшись через плечо, мальчик увидел, что существо наполовину выбралось из подвала.
— Нехорошо убегать, Эдди, — позвало оно.
Эдди забился в дальний угол под крыльцом. На пути возникла сетчатая майка. Солнце отбрасывало сквозь нее алмазные блики на лоб и щеки Эдди. Мальчик, не раздумывая, поднырнул под нее; она с треском порвалась, и Эдди с ходу влетел в розовый куст, продрался насквозь, поднялся во весь рост, даже не ощутив иголок, с разных сторон вошедших в тело.
Он удирал на полусогнутых, вытащив на бегу аспиратор из кармана и вдохнув живительную смесь. Да что же в самом деле происходит? Он думал о прокаженном, а его сознание… ну да…
(представило)
…показало ему фильм-ужас наподобие субботних представлений с Франкенштейном и Вольфманом. Конечно, так и есть! А он, осел, напугался!
Теперь можно было позволить себе нервный смешок над собственным излишне богатым воображением… Но вдруг из подвала показались изъязвленные лапы, и когти с яростью зацарапали по розовым кустам, раздвигая и ломая их, оставляя на земле кровавый бисер.
Эдди заорал.
Существо вылезло на свободу. Оно было в наряде клоуна: Эдди углядел клоунский костюм с крупными оранжевыми пуговицами, застегнутыми сверху донизу. Заметив Эдди, оно ухмыльнулось. Гнилая пасть раскрылась, высунулся язык. Мальчик вскрикнул, но вряд ли кто-нибудь слышал этот крик, задохнувшийся и приглушенный дизелем, работавшим в пакгаузах. Язык почти трехфутовой длины развернулся стрелой подобно ленте из рулона; он был грязным; его покрывал толстый слой желтоватой пены. Поверх пены местами выступали вздувшиеся пузыри.
Только что зазеленевшие с приходом весны розовые кусты почернели от прикосновения существа.
— Вздую, — пообещало существо, поднимаясь на ноги.
Эдди устремился к велосипеду. Все происходило почти как и раньше, с той лишь разницей, что он был скован страхом как в ночном кошмаре и, как бы быстро ни бежал, казалось, что стоит на месте. Ох уж эти вещие сны, когда нечто преследует по пятам! А каким смрадом дышит чудовище, догонявшее Эдди!..
Опять мелькнула надежда: возможно, это как раз и есть призрак из сновидений. Проснуться бы в кровати, пусть в поту, пусть в ознобе, пусть в слезах… Но живым. Спасенным… Но надежда оказалась мертворожденной.
Мальчик не сделал попытки сразу оседлать «роли», а бежал некоторое время рядом, ударяясь о педали. Эдди казался утопающим — и не в воде, а в самом себе: он захлебывался собственным дыханием.
— Вздую, — жарко шептало существо. — Приходи, Эдди, в любое время. И друзей приводи.
Волосы, затылок и морщинистые руки существа — все было в паутине из подвала. Эдди влез на велосипед и закрутил педалями, не думая об астме, не обращая внимания на судорожное дыхание и не оборачиваясь… Так он ни разу и не обернулся до самого дома, а обернувшись, конечно же, никого кроме двух ребят, игравших в мяч, не заметил.
И ночью ему, вытянувшемуся в кровати с зажатым в руке аспиратором, всматривающемуся в игру теней на потолке, примерещился голос: «Нехорошо убегать, Эдди»…
8
— Фью, — со значением присвистнул Ричи, и это стало первым откликом на рассказ Билла Денборо.
— Д-дай-ка еще с-сигарету, Ричи.
Ричи щедро выдал последнюю из пачки, позаимствованной из отцовского письменного стола, и даже дал прикурить.
— Ты уверен, что это не сон, Билл? — спросил Стэн.
Билл потряс головой.
— Н-не с-сон.
— Все верно, — упавшим голосом подтвердил Эдди.
Билл зорко взглянул на него.
— Ч-что т-ты с-сказал?
— Я сказал «верно», — с вызовом повторил Эдди. — Это не сон. Это правда. — И без остановки, даже не подозревая, что это когда-нибудь случится, он рассказал про столкновение с существом у подвала дома № 29 по Нейболт-стрит. Дважды в течение рассказа он вставлял в рот аспиратор, а после рассказа его худенькое тело сотрясли рыдания.
Ребята смотрели на мальчика с сочувствием, даже Стэн участливо погладил его по спине. Билл неуклюже ткнул Эдди в бок, когда другие в смущении отводили взгляды.
— Все в п-порядке, Эдди. Окэй.
— Я тоже видел, — вторгся в их сознание ровный и настойчивый голос Бена Хэнскома с едва заметным испугом.
Эдди поднял на него беззащитные заплаканные глаза.
— Что видел?
— Клоуна. Он не был похож на твоего, по крайней мере, мне так показалось. Он был… он казался усохшим. — Бен помедлил, дернул головой, уставившись на собственные пальцы, растопыренные на слоноподобных ногах. — Мне показалось, что он — как мумия.
— Как в кино? — уточнил Эдди.
— И да, и нет, — протянул Бен. — В кино мы смотрим фальшивку. Хоть и сложно, но можно заметить, что все подстроено, так? Ну, например, по излишне стерильным бинтам. Но этот… на мой взгляд был как настоящая мумия. Будто только что вылез из пирамид. Кроме одежды.
— К-к-какой одежды?
Бен пристально посмотрел на Эдди.
— Серебристого костюма с большими оранжевыми пуговицами, застегнутыми спереди сверху донизу.
Эдди застыл с открытым ртом. Обретя дар речи, он возмутился.
— Если ты издеваешься, так и скажи. Я… я все еще под впечатлением того… из подвала.
— Я не шучу, — отрезвил его Бен и начал свой рассказ. Он говорил медленно, тщательно подбирая слова, начав со своей помощи миссис Дуглас в подсчете и расстановке книг и закончив собственными дурными мыслями. Рассказывал он, не глядя на ребят. Казалось, его смущает собственное поведение. Так и не поднял головы, пока не закончил.
— Тебе приснилось, — сделал уверенный вывод Ричи. Увидев, как Бен растерянно заморгал, он продолжил. — Не принимай близко к сердцу, Копна, но ты же сам говоришь, что шарики не могут плыть против ветра…
— Равно как и фотографии не подмигивают, — отрезал Бен.
Ричи с тревогой посматривал то на Бена, то на Билла. И если в рассказе Бена его смущало одно, то в истории Билла — совсем другое. Да и отношение к Биллу как к лидеру не позволяло усомниться в его словах. Никто не высказывал сомнений вслух: в этом не было нужды. Хотя бы потому, что Билл оставался человеком, в голове которого всегда роились идеи, кто мог докопаться до сути и помнил то, о чем другие давно забыли. Мальчики молчаливо признавали первенство Денборо и его право взять на себя ответственность. Только это последнее заставляло Ричи поверить в его историю, казавшуюся бредовой чепухой. Но… как же в свете этого не хотелось верить в рассказы Бена и Эдди!
— С тобой ведь такого не было, а? — приставал к нему Эдди.
Ричи хотел было что-то сказать, помотал головой, помялся и пробурчал:
— Самое странное, что я видел в последнее время, — как Марк Прендермит мочился в Маккаррон-парке.
— А с тобой, Стэн? — обернулся к мальчику Бен.
— Нет, — быстро ответил Стэн, глядя в сторону. Худенькое личико побледнело; бледно выглядели и губы, нервно сжавшиеся в узкую полоску.
— Ч-что-то б-было, да, С-стэн? — вцепился в него Билл.
— Я же сказал «нет»! — Стэн поднялся и зашагал к берегу, засунув руки в карманы. Дойдя до берега, он остановился, глядя на воду, бьющую в построенное ребятами сооружение.
— А ну-ка, Стэнли! — выкрикнул Ричи тонким фальцетом: один из Голосов должен был принадлежать Грэнни Гранту. Подражая ему, Ричи хихикал и слегка прихрамывал, однако не переставал при этом быть Ричи Тозье. — Ну-ка, Стэнли, расскажи старому Грэнни о пла-а-ахом клоуне, и получишь пирожок. Ну-ка расскажи…
— Заткнись! — крикнул раздраженный Стэн, повернувшись к Ричи, отпрянувшему в изумлении. — Можешь ты заткнуться?
— Без вопросов, босс, — притихший Ричи сел на место, все еще в изумлении глядя на Уриса («Эк его разобрало»). Щеки Стэна запунцовели, но он был не столько разъярен, сколько растревожен.
— Все в порядке, — мягко произнес Эдди. — Не бери в голову, Стэн.
— Это был не клоун, — выдавил Стэнли, последовательно оглядев ребят. Казалось, он что-то преодолевает внутри самого себя.
— Т-ты м-можешь говорить, — проникновенно предложил Билл. — М-мы п-поймем.
— Это был не клоун. Это…
Его прервал хриплый от виски голос мистера Нелла, заставивший ребят подскочить на своих местах от неожиданности:
— Мать пресвятая Богородица! Вы только гляньте на этот бардак! Бо-о-оже праведный!