Стивен КингОНО
Родной мой город, плоть моя от плоти,
Со мной — до гробовой доски.
Зачем вернулся Ты? Что ищешь?
Космополит — ты здесь чужой…
Простимся с белым днем
И канем мы во тьму.
Часть перваяТЕНЬ ПРОШЛОГО
Начнем!
Мы слишком долго ждали…
Раскрывшись, как цветы под солнцем,
Пчел, сладостных укусов,
Чтобы зайтись немым блаженством и…
Задохнувшись от восторга, сникнуть…
Рожденный в городе мертвых.
Глава 1ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ (1957)
1
Ужасные события, случившиеся двадцать восемь лет назад, которым не видно было конца, да и кончились ли они, еще неизвестно, — начались, насколько я знаю, с бумажного кораблика, свернутого из газетного листа и пущенного по сточной канаве, где бурлили потоки дождя.
Кораблик подпрыгивал, кренился, замедлял ход, но, обретя равновесие, снова летел стремглав в коварные водовороты по Витчем-стрит, держа курс к светофору, что стоял на перекрестке.
В тот день — это было осенью 1957 года — фонари светофора не включались, дома тоже остались без света. Всю прошедшую неделю шел дождь, а два дня тому назад задул сильный ветер. В большинстве районов Дерри вышла из строя электросеть, и к тому дню, о котором идет речь, ее еще не восстановили.
За бумажным корабликом бежал вдоль канавы мальчик в желтом непромокаемом плаще и красных галошах. Дождь понемногу стихал. Он глухо стучал по желтому капюшону, отдаваясь в ушах точно капли, бьющие по крыше сарая, — приятный звук, навевающий мысли об уюте. Мальчика в желтом плаще звали Джорджем Денбро. Его старший брат Уильям (большинству ребят из местной начальной школы и даже учителям он был известен под именем Билл Заика, учителя, разумеется, не называли его так в лицо) сидел дома: у него была тяжелая форма гриппа. Накануне его буквально выворачивало наизнанку от кашля, но теперь кашель немного пошел на убыль. Осенью 1957 года, за восемь месяцев до того, когда кошмар дал о себе знать в полную силу, и за двадцать восемь лет до конечной развязки событий, Биллу Заике было десять лет.
Кораблик, за которым бежал Джордж, сделал Билл. Он сворачивал газетный лист, полулежа в постели, опершись спиной на гору подушек, в то время как мама играла в гостиной на фортепьяно Fur Elise, а дождь беспрерывными потоками стекал по окнам спальни.
Впереди дома, фасадом обращенного к перекрестку и светофору, проезд по Витчем-стрит был закрыт. Там стояли чаны для варки гудрона и четыре пары выкрашенных в оранжевую краску строительных козел. На каждой паре виднелась трафаретная надпись: «Отделение городских работ. Дерри». За ними из сточных канав, забитых камнями, ветками и слипшимися палыми листьями, вытекала на мостовую вода. Она запустила свои жадные пальцы в гудрон и принялась отковыривать его — то было на третий день ливня. К полудню на четвертый день огромные куски дорожного покрытия плыли по пересечению двух улиц точно миниатюрные плоты. К этому времени многие горожане с явной нервозностью пошучивали насчет ковчегов. Отделению городских работ удалось сохранить движение на Джексон-стрит, однако на Витчем-стрит, начиная от строительных козел до самого центра города, проезда не было.
Но все сходились на том, что худшее позади. Река Кендускиг уже вошла в нормальное русло на Пустырях, но в центре города вода не доходила нескольких дюймов до верха парапета. Однако бетонные стены канала удержали ее. В настоящий момент несколько человек — и среди них отец Билла и Джорджа, Зак Денбро, — убирали мешки с песком, которые накануне они набросали на набережной в панической спешке. Вчерашнее наводнение и как следствие огромные убытки для городской казны можно было ожидать. Такие напасти случались и раньше. В 1931 году стихия обошлась в миллионы долларов, погибло двадцать три человека. Конечно, это было давно, но в Дерри еще оставалось немало свидетелей того наводнения — достаточно, чтобы посеять панику среди городских обывателей. Одну из жертв того наводнения нашли в двадцати милях к востоку, в Бакспорте. У этого несчастного джентльмена рыбы сожрали глаза, три пальца, пенис и большую часть левой ноги. В руках у него — если, конечно, то можно было назвать руками — нашли руль «форда», который этот бедолага продолжал сжимать.
Теперь, впрочем, страшиться нечего, вода убывает, а вступит в строй плотина Бангорской электростанции в верховье, река и вовсе станет безопасной. Так, во всяком случае, полагал Зак Денбро, работавший в Бангорской гидроэлектрической компании. Будут потом наводнения, не будут — не наша забота; главное — пережить нынешнее, восстановить электросеть и поскорее забыть эту суматоху. В Дерри забывать трагедии и бедствия стало своеобразным искусством. Со временем Биллу Денбро предстояло в этом убедиться.
Джордж остановился сразу за строительными козлами, у края глубокого оврага. Этот овраг проходил почти наискосок и заканчивался на другом конце улицы, около сорока футов вниз по склону, если считать от того места, где сейчас стоял Джордж. Когда по какому-то капризу течения кораблик швырнуло в стремнину, в широкую трещину, образовавшуюся в результате разлома дороги, Джордж рассмеялся — радостный детский смех прозвучал одиноко под серым унылым небом. Нетерпеливые потоки воды прорыли маленький канал вдоль трещины. Кораблик поплыл с одной стороны Витчем-стрит на другую, да так стремительно, что Джорджу, чтобы поспеть за ним, пришлось перейти на спринтерский бег. Из его галош с хлюпаньем грязными струями вытекала вода. Весело позвякивали пряжки; под этот звук Джордж Денбро бежал навстречу своей ужасной смерти. Чувство, переполнявшее его в ту минуту, было простым, светлым и чистым. Он был преисполнен любви к брату Биллу, но к любви примешивалось некоторое сожаление, что Билл не может сейчас видеть творение своих рук и бежать рядом с ним, Джорджем. Конечно, когда он придет домой, то постарается описать брату, как все было, но Джордж знал, что он никогда не сможет рассказать образно и интересно, как Билл, окажись тот на его месте. Билл много читал, у него был хороший слог; даже Джордж в свои шесть лет уже понимал, что Билл неспроста был круглым отличником и не случайно учителям нравились его сочинения. И дело тут было не в том, что Билл хорошо рассказывал. У него был хороший глаз — он умел видеть.
Идя по диагональному каналу, кораблик, казалось, вот-вот даст гудок. И хотя он сделан был из рекламного листа деррийской газеты «Ньюс», Джордж представил его противолодочным катером, как в фильме, который они с Биллом смотрели в кинотеатре «Алладин», — фильме про войну, где Джордж Уэйн сражался с японцами. Бумажный кораблик стремительно несся вперед, рассекая носом воду; направо и налево летели мелкие брызги. Вскоре он достиг сточной канавы на левой стороне Витчем-стрит. В этом месте в разломе асфальта бежал ручеек, тут образовался довольно большой водоворот. Джорджу казалось, что кораблик накроет волной и он опрокинется. И в самом деле, он угрожающе накренился, но устоял, выпрямился и понесся вниз к перекрестку. Джордж закричал от восторга и побежал опрометью вдогонку. Над его головой шумел в верхушках деревьев ветер, листья почти полностью облетели под напором стихии, которая была в тот год на редкость немилосердна.
2
Приподнявшись в постели, Билл доделал кораблик, щеки его по-прежнему пылали от жара (но жар, подобно Кендускигу, сходил на убыль). Но когда Джордж потянулся за корабликом, Билл отвел руку назад.
— Т-т-ты… в-вот что… п-принеси па-парафину.
— А что это? Где?
— В п-погребе на полке. Как спустишься вниз, в к-коробке, г-где написано «Залив». П-принеси еще нож и миску. И к-коробок спичек.
Джордж послушно отправился в погреб. Он слышал, как мать играла на фортепьяно, но уже не Fur Elise, а что-то другое, эта вещь ему не очень нравилась. Музыка звучала сухо и беспорядочно, слышался также монотонный стук дождя о стекла окон на кухне. Это были приятные звуки, но при мысли, что надо спуститься в погреб, Джорджу стало не по себе. Он ненавидел погреб, особенно когда приходилось в него спускаться. Всякий раз казалось, что там, внизу, в темноте, таится что-то страшное. Конечно, глупо, но что поделаешь. Отец всегда стыдит его, уверяет, что все это глупости, и мама тоже. И что самое главное, так считает и Билл, но тем не менее…
Джордж боялся даже открывать дверь и зажигать свет: всякий раз возникало подозрение, что в глубине погреба кто-то прячется. Это было до того глупо, что он не осмеливался сказать об этом кому-либо. Однако всякий раз, когда он нащупывал выключатель, он словно чувствовал, как на запястье легонько опускается когтистая лапа, а затем рывком втягивает его в темноту, пахнущую грязью и отсыревшими, гнилыми овощами.
Глупо? Не то слово! Конечно, на свете нет таких кровожадных существ с лицом человека и с когтистыми волосатыми лапами. Но не проходило и дня, чтобы какой-нибудь сумасшедший не начинал убивать всех подряд. Иногда об этом рассказывал в вечерних новостях Чет Хантли. Конечно, были еще коммунисты, но ясно, что никакого психа в погребе не было. И тем не менее Джордж не мог отделаться от ужаса. В то бесконечное мгновение, когда он правой рукой нащупывал выключатель (левая мертвой хваткой сжимала дверной косяк), запах в погребе, казалось, усиливался и пропитывал собой буквально все в доме. Запахи грязи и гнилых овощей смешивались с запахом какого-то кровожадного страшилища, и от этой вони не было спасения. Запах некоего существа, которому не было названия. Оно таилось во тьме, готовое в любой момент выскочить и схватить тебя. Всеядное, оно больше всего на свете любило мясо мальчиков.
Итак, Джордж открыл дверь и начал нащупывать выключатель, вцепившись левой рукой в дверной косяк, зажмуря глаза и высунув кончик языка, похожий на засохший росток. Смешно? Не то слово! Смотри-ка, Джордж боится темноты. Маменькин сынок.
Из комнаты, которую отец называл гостиной, а мама — столовой, долетали звуки фортепьяно. Музыка казалась потусторонней, она доносилась точно издалека, как слышатся смех и говор на людном пляже измученному пловцу, борющемуся с сильным отливом.
Пальцы нащупали выключатель.
Щелчок — и ничего. Свет не зажегся.
Ах, черт! Нет же света!
Джордж отдернул руку от выключателя, точно от корзины, в которой кишат змеи, и отступил от двери. Сердце в груди колотилось. Ну, конечно, свет отключили — он совсем об этом забыл. Вот дьявол! Что теперь делать? Вернуться, сказать Биллу, что он не нашел коробки с парафином, потому что отключили свет? Что ему боязно: а вдруг, пока он будет стоять на лестнице, кто-нибудь затащит его во тьму, если не коммунист и не маньяк-убийца, то какое-нибудь существо еще страшнее их? Оно высунется между ступенями лестницы и схватит его за ногу. Скажут: у страха глаза велики. Кто-то, может, и посмеется над такими фантазиями, только Билл смеяться над ним не станет. Он придет в ярость. «Когда ты повзрослеешь, Джордж? — скажет Билл. — Тебе нужен кораблик или не нужен?»
Как будто уловив его мысли, Билл прокричал из спальни:
— Ты что, т-там умер, Д-джордж?
— Да нет. Сейчас найду, — тотчас отозвался Джордж. Он потер руки, пытаясь разгладить гусиную кожу. — Просто воды решил попить.
— Ты п-побыстрее.
Джордж одолел четыре ступеньки и оказался вровень с полкой. Сердце стучало где-то в горле, точно горячий молоточек, волосы на затылке встали дыбом, глаза горели, руки похолодели. Казалось, в любой момент дверь погреба захлопнется сама собой, белесый свет, проникающий из кухни, померкнет — и он услышит Его, чудовище, а Оно куда страшнее всех коммунистов и маньяков, вместе взятых, страшнее японцев и даже гунна Атиллы, страшнее любого кошмара из фильмов ужасов. Оно глухо зарычит, а он, обезумев, замрет, застынет на месте. Оно прыгнет на Джорджа и расстегнет «молнию» его джинсов.
Из-за наводнения в погребе стояла необычайная вонь. Дом Денбро был расположен на возвышении, так что самого худшего им удалось избежать, правда, вода, просочившись в щели старого фундамента, затекла в погреб. Запах был неприятный, затхлый, и делать глубокие вдохи было невыносимо.
Джордж как можно скорее стал перебирать вещи на полке. Старые банки из-под гуталина «Киви», лоскуты для чистки обуви, разбитая керосиновая лампа, две почти пустые бутылки с «Виндексом» и старая плоская банка с воском, на крышке которой была изображена черепаха. Почему-то эта банка поразила Джорджа: почти полминуты он в гипнотическом изумлении разглядывал черепаху, затем швырнул банку на полку, и тут наконец ему попалась на глаза плоская коробка с парафином, на которой было написано слово «Залив».
Джордж схватил коробку и что было духу взобрался по лестнице, но почувствовал, что у него на спине выбилась рубашка и что в конечном счете это его погубит: чудовище, таящееся в темноте, подождет, пока он поднимется на верхнюю ступеньку, а затем схватит его сзади за рубашку и затянет во тьму.
Джордж выбрался в кухню и изо всех сил рывком захлопнул дверь. Стук отозвался по всему дому. Джордж привалился спиной к двери, закрыл глаза, по лбу и по рукам стекал пот, рука судорожно сжимала коробку с парафином.
Фортепьяно смолкло, и раздался голос матери:
— Джордж, а погромче нельзя хлопнуть? Хочешь тарелки разбить на кухонных полках?
— Прости, мама, — отозвался он.
— Джордж, копуша! Сколько можно ждать! — произнес брат из спальни. Говорил он, понизив голос, чтобы не слышала мама.
Джордж захихикал. Страх у него прошел, растаяв так же легко, как исчезает кошмарный сон, когда вы со стоном просыпаетесь в холодном поту. Вы ощущаете свое тело и испуганно озираетесь вокруг, убеждаясь, что это был всего лишь сон, и тотчас начинаете забывать его. Когда вы спускаете ноги на пол, сон наполовину стирается в памяти, когда, выйдя из душа, вы растираетесь полотенцем, то едва ли сможете вспомнить даже третью часть сна, и наконец после завтрака страшный сон исчезает бесследно. Но рано или поздно вам снова снятся кошмары, и страхи вновь оживают.
«Хм, черепаха, — подумал Джордж, направляясь к конторке, где в ящике хранились спички. — Где я прежде видел такую черепаху?»
Но он не мог припомнить и больше не любопытствовал. Джордж достал из ящика коробок спичек, с полки — нож, держа его острым концом от себя, как учил отец, достал из буфета в столовой небольшую миску. Затем вернулся в спальню Билла.
— Знаешь ты кто, Джордж? Попа, большая-пребольшая, — довольно добродушно произнес Билл и, расчищая место, отодвинул все, что стояло на ночном столике, — графин с водой, салфетки «Клинекс», книги и бутылочки с лекарством, запах которого будет на всю жизнь ассоциироваться у Билла с сильно заложенной грудью и сопливым носом. На столике стоял также радиоприемник «Филко», из него доносилась музыка: не Шопен и не Бах, а Литтл Ричард, только пел он так тихо, что сразу пропадала вся его грубоватая, стихийная мощь. Мать, обучавшаяся музыке в Джулимаре, терпеть не могла рок-н-ролл. Она ненавидела его лютой ненавистью.
— Я не попа, — объявил Джордж, усаживаясь на край постели и расставляя на столе принесенные вещи.
— А то кто же! — возразил Билл. — Ты даже не попа, а дырка в заднице, большая-пребольшая, вот ты кто.
Джордж попытался представить себе мальчишку с огромной дыркой в заднице: задница, ноги и ничего больше. Он захихикал.
— У тебя в попе дырка больше, чем жерло пушки, — тоже захихикав, сказал Билл.
— А у тебя больше, чем целый штат, — отвечал Джордж, после чего дружественные чувства минуты на две сменились враждебными.
Братья стали шепотом обмениваться репликами, понятными лишь мальчишкам. Посыпались взаимные обвинения: у кого больше дырка в заднице, у кого грязнее и так далее. Наконец Билл сказал одно неприличное слово. Он обвинил Джорджа в том, что у него самая говнистая дырка в попе, и оба мальчика расхохотались. Смех у Билла перешел в приступ кашля. Когда наконец он успокоился (при этом лицо Билла приняло сливовый оттенок, что весьма встревожило Джорджа), фортепьяно вновь смолкло. Мальчики с тревогой посмотрели в сторону гостиной, ожидая, что сейчас заскрипит стул и послышатся шаги матери. Билл прикрыл рот рукой, заглушая последний приступ кашля, и молча показал на графин с водой. Джордж налил ему стакан, и Билл его выпил.
Вновь послышались звуки фортепьяно — и снова Fur Elise. Билл Заика навсегда запомнил эту мелодию. Даже спустя многие годы у него всякий раз на руках и на спине выступали мурашки, и с упавшим сердцем он вспоминал: «Мама играла эту вещь, когда погиб Джордж».
— Ты больше не будешь кашлять, а, Билл?
— Не б-буду.
Билл достал из коробки салфетку, глухо кашлянул, сплюнул мокроту на салфетку, скрутил ее и бросил в корзину для мусора, битком набитую использованными салфетками, затем открыл коробку с парафином и вытряхнул комок на ладонь. Джордж пристально наблюдал за его действиями, не задавая вопросов и не обронив ни одного замечания. Биллу не нравилось, когда Джордж говорил под руку, а Джордж уяснил, что если он будет помалкивать, Билл обязательно объяснит, что и как надо делать.
Билл отрезал ножом небольшой кусок парафина, положил его в миску, зажег спичку и опустил ее сверху на парафин. Мальчики уставились на желтый язычок пламени. Тем временем затихающий ветер бросил в стекло пригоршню дождевых капель.
— Надо предохранить корабль от воды, а то он намокнет и пойдет ко дну, — пояснил Билл.
Когда рядом был Джордж, он заикался почти незаметно, иногда заикание совсем пропадало. В школе, однако, оно порой становилось столь сильным, что Билл не мог выговорить ни одной фразы. Разговор прекращался, и учителя отводили смущенные взгляды, а Билл упрямо пытался выдавить из себя слово; покрасневшее его лицо почти сливалось по цвету с рыжими волосами, глаза превращались в щелки. Как правило, ему удавалось выдавить из себя слово, но иногда оно застревало в горле. Когда Биллу было три года, его сбила машина, и он ударился о стену дома. Семь часов он лежал без сознания. По словам мамы, после этого он и стал заикаться. Иногда у Джорджа было такое чувство, что папа да и сам Билл не верят ее объяснению.
Кусок парафина почти полностью растопился в миске. Спичка догорала, огонек сделался синим и наконец погас. Билл сунул палец в растопленный парафин и, прошипев от боли, произнес с виноватым выражением на лице:
— Горячо.
Подождав несколько секунд, он снова опустил палец в парафин, затем принялся обмазывать борта кораблика, после чего они стали молочно-тусклы.
— Можно я тоже помажу? — попросил Джордж.
— Ладно, только смотри не закапай одеяло, а то мама тебя убьет.
Джордж опустил палец в парафин — он был уже не такой горячий — и принялся обмазывать другой борт кораблика.
— Много не мажь, слышь ты, дурила! — сказал Билл. — Хочешь, чтобы в первом же рейсе он затонул?
— Прости.
— Да ладно, что уж. Просто поосторожней немного.
Джордж домазал борт и взял кораблик в руки. Он явно потяжелел, но ненамного.
— Остыл, — заметил Джордж. — Пойду погуляю, пущу его на воду.
— Валяй, — сказал Билл. На лице у него появилось усталое выражение: Биллу все еще нездоровилось.
— Жалко, ты не можешь со мной, — вздохнул Джордж. Ему действительно было жалко. Билл иногда принимался командовать, но он почти никогда не давал оплеух, а главное, с ним было интересно, он выдавал потрясающие идеи. — Все-таки твой кораблик.
— Надо говорить «судно», — мрачно поправил его Билл.
— Ясно, — держа бумажный кораблик в руках, переминался с ноги на ногу Джордж.
— Плащ надень, а то просквозит, схватишь грипп, будешь валяться в постели, как я. Хотя, наверно, ты все равно от меня заразишься.
— Спасибо, Билл. Классное судно, — ответил Джордж. И он сделал то, чего не делал давно и от чего Билл уже отвык, — нагнулся и поцеловал брата в щеку.
— Точно сейчас заразишься, дурила, — предостерег Билл, но, конечно, ему стало веселее. Он улыбнулся Джорджу. — Положи эту фигню обратно. А то мама рассердится.
— Ладно.
Джордж отнес миску на место, предварительно положив кораблик на коробку с парафином, которая лежала в миске.
— Д-джордж!
Джордж обернулся и посмотрел на брата.
— Осторожней там!
— Ладно, — отозвался Джордж и наморщил лоб. Как-никак, его предостерегала не мама, а старший брат, что случалось с ним так же редко, как и с Джорджем, когда он целовал Билла в щеку. — Постараюсь.
Он вышел. Больше Билл уже не видел своего брата.
3
Итак, Джордж бежал за корабликом по левой стороне Витчем-стрит. Он бежал быстро, но вода текла еще быстрее, и кораблик несся неудержимо. Мальчик услышал нарастающий рев и увидел, что ярдах в пятидесяти вниз по склону вода из канавы низвергается в водосточный люк.
Это было длинное темное полукружье у края тротуара. Джордж видел, как ветка с облетевшими листьями, с темной гладкой корой, отливающей точно котиковый мех, мчится в открытую пасть люка. Она на мгновение застряла у входа, а затем скользнула внутрь. Скоро и кораблик окажется в люке.
— У, черт! — в смятении вскричал Джордж.
Он побежал со всех ног, на мгновение ему показалось, что он догонит кораблик, но неожиданно поскользнулся и растянулся на мостовой. Джордж ссадил колено и заплакал от боли. Лежа в луже, он видел, как кораблик дважды обернулся вокруг своей оси, затем угодил в водоворот и скрылся в люке.
— Тьфу, дьявол! — вскрикнул Джордж и стукнул кулаком по мостовой. Он ушиб кулак и снова захныкал: так по-глупому упустить кораблик!
Он поднялся, подошел к люку, стал на колени и заглянул вниз. Вода падала в темноту с глухим бульканьем. Этот звук внушал страх. Он напомнил Джорджу о…
— О! — вырвалось у него, и он вздрогнул.
Снизу на него смотрели два желтых глаза: такие глаза всегда являлись его воображению, когда он спускался в погреб, правда, никогда наяву он их не видел.
«Это какое-то животное, — подумал он, — просто животное. Может, это кошка. Упала и не может выбраться».
Тем не менее Джордж готов был дать деру. Нет, он убежит через секунду-другую, когда преодолеет страх, который вызвали у него два желтых глаза. Он почувствовал, что пальцы его упираются в щебенку, их обтекала холодная струйка воды. Джордж поднялся на ноги, попятился, как вдруг из люка послышался вполне рассудительный и довольно приятный голос:
— Привет, Джордж.
Джордж мигнул, снова посмотрел в люк. Он едва поверил своим глазам: это казалось какой-то сказкой, фильмом, где животные говорят и танцуют. Если бы он был на десять лет старше, то счел бы это какой-то галлюцинацией, но ему было не шестнадцать, а шесть.
В водосточном люке сидел клоун. Свет внизу довольно тусклый, но его было достаточно, чтобы рассеялись последние сомнения. Да, это был клоун, точно из цирка или с экрана телевизора. Он представлял собой нечто среднее между Бозо и Кларабеллой (причем он это или она, Джордж поручиться не мог). Кларабелла вообще не произносила слов — она дудела на рожке по субботам в утренней программе «Хауди-дуди», и ее понимал один только Буффало Бой, их разговор всегда смешил Джорджа. Лицо клоуна, сидевшего в водосточном люке, было белым, по бокам лысой головы торчали пучки рыжих волос, большой кукольный рот был ярко накрашен и широко улыбался. Если бы Джордж дожил до следующего года, он наверняка вспомнил бы о Рональде Макдональде, а не о Бозо или Кларабелле.
В руке у клоуна была связка разноцветных воздушных шаров, ярких, точно спелые фрукты.
В другой руке он держал кораблик из газетной бумаги.
— Хочешь кораблик, Джордж? — с улыбкой спросил клоун.
Мальчик улыбнулся. Он не мог не ответить улыбкой на улыбку этого клоуна.
— Конечно, хочу, — произнес он.
— «Конечно, хочу»! — со смехом передразнил его клоун. — Отлично, отлично! А шарик не хочешь?
— Шарик? Конечно! — Джордж потянулся вперед, но затем неохотно отдернул руку. — Папа говорит: нельзя брать вещи у посторонних.
— Умница у тебя папа, — улыбаясь, произнес клоун.
«И как я мог подумать, что глаза у него желтые! — отметил про себя Джордж. — Они ярко-голубые, с искринкой, как у мамы и Билла».
— Очень умный у тебя папа, — продолжал клоун. — Ну что же, давай знакомиться. Меня, Джорджи, зовут мистер Боб Грей, а еще меня величают Мелочником или Танцующим клоуном. Ну, как надо знакомиться? Мелочник, Джордж Денбро — прошу любить и жаловать. Джордж, это Мелочник, очень приятно. Ну вот мы и познакомились. Теперь ты меня знаешь и я тебя знаю. Пл-л-авильно?
Джордж прыснул со смеху.
— Правильно, — сказал он, снова потянулся к люку и снова отдернул руку. — А как вы сюда забрались?
— Грозой меня сюда сдуло, — сказал Мелочник, Танцующий клоун. — Весь цирк наш сюда сдуло. Чуешь, Джордж, пахнет цирком?
Джордж наклонился над люком. И вдруг запахло орехами. Каленым арахисом! И еще уксусом. Белым уксусом, которым заливают жаркое, еще пахло карамелями, жареными пончиками и оглушительно — звериным пометом. Слышался также аромат древесных опилок. Но в то же время…
В то же время откуда-то из глубины доносился запах дождевого потока и прелых листьев; там, внизу, бродили какие-то тени. Запах был влажный, гнилостный. Пахло погребом.
Но другие запахи были сильнее.
— И правда пахнет, — сказал он.
— Хочешь получить свой кораблик, Джорджи? — спросил Мелочник. — Я потому снова спрашиваю, что ты, как мне кажется, не очень горишь желанием. — Клоун улыбнулся и протянул кораблик.
На Мелочнике был мешковатый костюм из шелка, с огромными оранжевыми пуговицами. На животе болтался искристо-синий галстук, на руках — большие белые перчатки, какие носили Микки Маус и Дональд Дак.
— Конечно, хочу, — сказал Джордж и заглянул в люк.
— А шарик? У меня есть красный, синий, зеленый, желтый и голубой…
— А они полетят?
— Полетят, говоришь? — переспросил клоун с широкой ухмылкой. — Полетят-полетят! На-ка, возьми леденцов.
Джордж протянул руку. Клоун схватил ее.
Джордж увидел, что лицо его вмиг изменилось.
После того, что предстало его глазам, даже самые страшные фантазии насчет чудовища в погребе показались ему сладкими грезами. От одного прикосновения когтистых пальцев Джордж лишился рассудка.
— Полетят-поплывут, — пропело страшное существо в водосточном люке, хрипло посмеиваясь. Оно цепко сжало руку Джорджа и дернуло ее на себя, увлекая в гибельную темноту, где с ревом проносились дождевые потоки, несущие в реку, а дальше в море мусор и хлам. Джордж выгнул шею, не давая вовлечь себя в кромешную темноту, и завопил изо всех сил. Вопли его полетели в белесые дождевые облака, нависшие над Дерри. Крики мальчика были пронзительными, душераздирающими. Жильцы домов на Витчем-стрит подбегали к окнам и выскакивали на веранды.
— Поплывут-поплывут, Джорджи, — прорычало страшное существо. — И когда ты ко мне спустишься, ты тоже поплывешь…
Джордж ударился плечом о бетонный бордюр. Дейв Гарднер, находившийся неподалеку — в этот день из-за наводнения он не пошел на работу, — увидел только маленького мальчика в желтом непромокаемом плаще; он кричал и барахтался в канаве, полной грязной воды, лицо его заливали потоки грязной жижи, а крики вскоре перешли в какие-то булькающие звуки.
— У меня здесь все плавает, — насмешливо прошептал мерзкий голос. Послышался звук распарываемой одежды, все тело прожгла адская боль — и Джордж Денбро потерял сознание.
Дейв Гарднер первым подоспел на место происшествия, и хотя он прибежал через сорок пять секунд после первого крика, Джордж Денбро был уже мертв. Гарднер схватил его сзади за плащ, вытащил на мостовую… а когда перевернул тело Джорджа, то и сам закричал от ужаса. С левой стороны плащ Джорджа был весь облит кровью. Из раздробленного плеча, где когда-то была рука, в водосточный люк текла кровь. Из разодранной одежды выглядывала обглоданная красная кость. Глаза мальчика неподвижно смотрели в белесое небо, их уже заливал дождь.
Пошатываясь, Дейв Гарднер направился к толпе зевак, сбежавшихся на истошные крики.
4
«В люке и в канализационной трубе не могло никого быть! — впоследствии горячо уверял репортера шериф округа, кипятясь от ярости, мучительно не находившей выхода. — Геркулеса и то унес бы этот поток». Унес он и бумажный кораблик Джорджа. Он мчался по темным бетонным коридорам, а те ревели и звенели от напора воды. На какое-то время кораблик приткнулся к мертвому цыпленку, воздевшему свои желтые, как у рептилии, лапы к сочившемуся влагой потолку. Затем где-то у пересечения труб, к востоку от центра, цыпленка отнесло течением влево, а кораблик Джорджа устремился прямо.
Спустя час, когда матери Джорджа давали успокоительные средства в кабинете неотложной помощи при местной больнице, а Билл Заика, ошеломленный, бледный, сидел в своей комнате на постели, слыша, как из гостиной, где еще недавно, когда Джордж выходил на улицу, звучали аккорды Fur Elise, теперь доносятся хриплые судорожные рыдания отца, — кораблик точно пуля, выпущенная из ружья, вылетел из бетонного желоба и помчался по шлюзу в какой-то безымянный ручей. Когда спустя минут двадцать он вошел в бурлящие воды вздувшейся реки Пенобскот, небо уже понемногу расчищалось и на нем показались голубые полосы. Ливень прошел. Кораблик зачерпывал воду, качался из стороны в сторону, но не тонул: братья хорошо промазали его борта парафином. Не знаю, где он нашел свой конец и нашел ли, быть может, ему удалось выйти в море и он плавает по сей день и будет плавать вечно, точно волшебный корабль из какой-нибудь сказки. Единственное, что я знаю: он был еще на плаву и на волнах бурного потока миновал окраины Дерри, где уже перестал представлять интерес для нашего повествования.