— Почему их так называют? — спросил Ника.
— Потому что они очень воинственны и нападают порой на больших рыб. Бесстрашные рыбки.
— Боец должен быть бесстрашным…
— Внимание, — замахал руками Кузя. — Сейчас наш Игорек приведет подходящий пример из приключенческой литературы.
— А что, Буссенара «Капитан Сорвиголова» читали? Эх, вы!..
— Не читали, — буркнул Ника. — А как называется вон та, черная рыбка — тоже вуалехвостка?
— Нет. Это рыбка-телескоп.
Родин долго и нудно рассказывал о нравах различных рыб и основательно всем надоел, только один Игорь слушал внимательно. Кузе наскучил ихтиологический экскурс, он встал с цементной стенки бассейна и подмигнул ребятам:
— Ах, до чего же я люблю рыб!..
— И я тоже, — поддакнул Ника.
— В сметане, в масле, фаршированных, маринованных и особенно уху!
— И я тоже… — повторил Ника.
Родин обиделся. Замолчал. Потом достал из вещевого мешка кусок хлеба.
— Покормлю их. Кто теперь о них позаботится?
Родин бросал в воду крошки. Рыбки стайкой бросались к хлебу, хватали его и, плеснув хвостом, стремглав уходили в глубину. И так тихо было кругом, что ребятам казалось, что войны никакой нет, что все недавнее прошлое — тяжелый кошмарный сон, который никогда не повторится. Перестрелка прекратилась, только где-то вдали в бледном вечернем небе звенел жаворонок.
Родился новый звук. Он возник в бледнеющем вечернем окаймленном багровой полоской заката небе. Он приближался, рос, настойчиво лез в уши.
— Ложись!
Андрей толкнул Кузю, пригнул к земле Копалкина и вместе с ним плашмя распластался на траве у самой цементной стенки бассейна. Через какую-то долю секунды одиночная мина, провыв над головами, с треском плюхнулась в бассейн.
Взметнулся к небу фонтан зеленой воды, завыли, раздирая воздух, осколки. Когда взрыв отгремел, ребята стали подниматься, отряхивались и смущенно поглядывали на Боброва. Валька не ложился, он продолжал стоять на том же месте, где и стоял, с самым независимым видом и курил папиросу. Андрей даже подивился спокойствию товарища. Если б он знал, сколько это стоило Валентину! Еще больше восхитился поступком Боброва Игорь Копалкин.
«Он хладнокровен, как индеец из племени могикан», — думал Игорь, восторженно оглядывая Валентина.
Бобров действительно немного смахивал на индейца. Смуглый, черноглазый, прямой нос с горбинкой, атлетическая, тонкая в талии фигура — Игорю на самом деле казалось, что перед ним ожившая иллюстрация к роману Фенимора Купера.
— Смотрите, смотрите! — Андрей указал на бассейн.
Мина уничтожила маленький грот, разметала водоросли, повредила стенки бассейна, обнажила кирпичную кладку. Десятки рыбок, растерзанных осколками, оглушенных взрывом, перевернувшись вверх брюшками, плавали на поверхности. Красивая золотая рыбка-вуалехвост, пробитая осколком, сочилась кровью.
Ребята хмуро смотрели на уничтоженный бассейн.
— Пойдем, — негромко сказал Бобров и сбросил с плеча пук водорослей. — Война продолжается.
Ночью никто не спал. Противник не подавал признаков жизни, но полковые разведчики, вернувшись из поиска, сообщили, что гитлеровцы накапливаются за лесом Рота укрепляла позиции, рыла траншеи, соединяя их ходами сообщения. Быков понимал, что удержаться здесь можно будет недолго слишком слаба оборона, нет почти противотанковых средств, зато танкоопасных направлений вполне достаточно для того, чтобы выбить обороняющихся.
Андрей прилег на дно окопа, положив под голову вещевой мешок. В нем находились котелок и пара белья — лежать было неудобно. Андрей смял белье комком и положил на котелок. Земля была теплая, песчаная. В темном небе мерцали крупные звезды. Андрей вспомнил о матери, о родных и знакомых, вспомнил Лару.
Наверху зашуршало, послышались шаркающие шаги, в окоп скатились комочки земли — подошел связной красноармеец.
— Подымайтесь, братки!
— Немцы? — встревожился Родин, выскакивая из соседнего окопчика.
— Какие немцы! На собрание шагом марш!
Комсомольцы собрались в городском сквере. Возле зарослей акации поставили стол, принесли садовые скамейки. Многие сидели прямо на траве. Собрание открыл Бобров. Его избрали комсоргом еще под Можайском, когда рота гордо именовалась самокатной. Валентин был честен, прям и смел. Комсомольцы его уважали. На повестке дня стояло несколько вопросов. Первый вопрос — прием. Приняли двух пулеметчиков. Узкий лучик карманного фонарика скользнул по третьему листку.
— Копалкин, — негромко вызвал Бобров, — подойди сюда.
Игорь, волнуясь, вышел вперед и замер.
— Расскажи биографию, — попросили из темноты.
— Слушаюсь. Родился в 1924 году, отец — рабочий, мать — домохозяйка, окончил девять классов Ильинской средней школы. Ну вот… вот и вся… автобиография.
— Устав знаешь?
— Да, мне Валя объяснял.
— Какой еще Валя? — насмешливо спросил Каневский.
— Товарищ Бобров, комсорг…
— Основная обязанность комсомольца в чем заключается?
— Защищать родину, бить фашистов.
— Что ж, — заметил политрук Светильников, — правильно.
— Вопросов больше нет?
Ребята молчали. Конечно, в мирной обстановке, в школе, вопросы несомненно нашлись бы, но здесь, на фронте, о чем спрашивать?
— Как проявил себя в бою?
— Пока ничего. Не теряется, — ответил за Игоря Бобров.
А Светильников заметил, как бы про себя:
— Еще и боев настоящих не было.
— Есть предложение принять Игоря Копалкина в комсомол. Ставлю на голосование: кто за это предложение, прошу поднять руку… Тьфу, забыл, что ночь на дворе… Кто против, назовите свои фамилии.
Грянули взрывы, ахнув, раскололось небо — фашисты начали артподготовку. Мины летели сериями, рвались с треском, расцвечивая темноту вспышками пламени. Когда огонь утих, комсомольцы поднялись с земли.
— Голосую! — громко крикнул Бобров. — Кто против?
В кустах стонали раненые, кто-то явственно произнес сдавленным от муки голосом:
— Горыть… пэче… Ой, не можу…
— Вызвать санитаров, — приказал Светильников. — Перевязать раненых — и в тыл.
— Против нет? — крикнул Бобров. — Воздержавшихся нет? Поздравляю, Игорь. Собрание окончено — по местам!
Но гитлеровцы этой ночью в атаку не пошли. Они предпочли дождаться рассвета. И всю ночь обстреливали передний край, держа красноармейцев в непрерывном напряжении. Отделение Иванова вело редкий огонь по противнику. Андрей вместе с Никой Черных и Захаровым забрались на крышу ближайшего дома — оттуда была хорошо видна позиция фашистов. Гитлеровцы стреляли трассирующими пулями — светящиеся пунктиры тянулись от опушки леса к городу, вонзались в его тело.
— Следи, откуда стреляют, — сказал Андрей. — Бей по вспышкам.
— Ладно, — отозвался шепотом Ника.
Захаров сердито дернул плечом:
— Не учи, сами знаем!
Андрей обернулся к нему:
— Ленька, неужели ты до сих пор злишься на меня?
— А ты как думал? Такую подлость не сразу забудешь.
— Что? — хрипло произнес Андрей. — Да за эти слова я тебе знаешь, что сделаю!
— Плевать мне на тебя, трус!
Осторожно положив винтовку, Андрей бросился на Захарова — они покатились по крыше, гремя черепицей.
— Сбесились! — гаркнул Ника, разнимая их. — Ленька, перестань! Андрей, оставь его!
Фашистский крупнокалиберный пулемет дал длинную очередь. Тяжелые бронебойные и зажигательные пули хлестнули по крыше, и дом вспыхнул, как свечка.
— Ребята, вниз! — крикнул Ника и первым спрыгнул с трехметровой высоты.
Андрей и Ленька Захаров поспешили за ним. Дом пылал и, по-видимому, служил неплохим ориентиром — гитлеровцы усилили огонь, засвистели пули.
— Бежим в траншею!
— Стой! — спохватился Андрей. — Я винтовку забыл на крыше! — и бросился к дому прихрамывая (он спрыгнул с крыши неудачно и подвернул ногу).
«Не успею, — лихорадочно стучало в висках. — Сгорит оружие. Позор!»
Ника и Ленька, не сговариваясь, подбежали к дому. Захаров ловко полез вверх по водосточной трубе, едва удержался и через мгновение очутился на пылающей крыше. Темный силуэт на фоне яркого пламени был заметен издалека и несколько пуль просвистели над его головой, но Захаров уже разыскал винтовку товарища, швырнул ее Нике и скатился вниз.
— Возьми свое оружие, герой, — буркнул Захаров, не глядя на Андрея, — и больше не бросай — дураков нет за тобой ухаживать.
— Спасибо…
— Плевал я на твое спасибо!
— Будет вам грызться, — вмешался Ника. — Ишь, какие антагонисты! Пошли к окопам, покуда нас не подстрелили.
В траншее их встретил спокойный, как обычно, Иванов.
— Целы? Не спалил вас Гитлер?
— Куда ему!
— Так. А это что за украшение? — Иванов ткнул пальцем в Андрея.
У того под глазом расплывался солидный синяк. В рассветном сумраке синяк выглядел особенно неприглядно.
— Упал, — потупился Андрей. — Ушибся.
— Понятно. Упал. А когда падал, на чей кулак наткнулся? Драку сочинили?
— Лейтенант идет! — шепнул Черных, стараясь отвлечь Иванова.
Бельский рассеянно оглядел притихших бойцов и негромко сказал:
— Приготовьтесь. Сейчас пойдем.
Рассветало Из-за зеленой кромки леса показалось солнце. Дрожащие косые лучи осторожно скользили по земле, точно ощупывали ее. С земли поднимались полосы тумана — плыли, колыхались, таяли. Рота Быкова застыла в обороне. Сам командир находился вместе с бойцами Бельского.
Быков подошел к позиции пулеметчиков. Здоровенный Григорий Тютин, по обыкновению, что-то жевал, а нервный, порывистый Каневский курил папиросы одну за другой.
Здесь и застала старшего лейтенанта вражеская артподготовка. Быков пригнулся в окопчике. Оспины на его лице обозначились резче — отлила кровь. Каневский уткнулся головой в песок, и только Тютин неторопливо спрятал в карман хлеб и, продолжая жевать, медленно спустился в окопчик.
Когда артиллерийский огонь стих, Бельский скомандовал тонким голосом:
— Приготовиться к отражению атаки!