Единственный способ уничтожить его — выстрел в окно. Я обшарил соседнее с больницей здание в поисках места с прямым видом на палату Рокко и нашел одно на последнем этаже. У него идеальный угол наклона к кровати. Осталось только достать винтовку и совершить задуманное. Я мог бы сделать это сегодня, но вместо того, чтобы выполнить задание, вернулся сюда, чтобы осмотреть еще одно окно. Несколько часов я стоял в тени, глядя на свет в спальне Равенны.
Я скучаю по ней. Скучаю по мелочам, например, когда она цепляется мизинцем за мой. По ее тонкому поддразниванию. По тому, как держу ее в своих объятиях. Вчера вечером едва не сдался и не пошел в ее спальню. Меня передернуло, как будто по телу прошел электрический ток, и все из-за желания обнять ее, вдохнуть ее пудровый аромат и коснуться ее мягких черных прядей. Я сходил с ума и едва сдерживал себя.
Я скучаю по Равенне, хотя она рядом.
Я говорил ей, что ненавижу ее. Несколько раз. Но на самом деле все не так. Не думаю, что когда-либо ненавидел по-настоящему. Я ненавижу себя.
Потому что влюбился в нее.
Сердце потерянного, одинокого паренька, которым я был, любило Натали, наши чувства зародились в стремлении выжить, будучи бездомными подростками. Я хотел защитить Натали, и это чувство постепенно переросло в заботу, а затем в любовь. В такую любовь, которая начинается как маленький лесной ручеек и постепенно перерастает в реку. Большую и непоколебимую, идущую своим путем. Целесообразная. Естественная.
Мои чувства к Равенне Пизано не похожи на лесной ручеек. Они словно чертов водопад. Неожиданные. Свирепые. Страсть, желание и прекрасное безумие. Я жажду ее больше, чем обреченный на смерть человек своего следующего вздоха.
Сердце мужчины, побывавшего в аду и вернувшегося обратно, мужчины, которым я стал, безнадежно влюбилось в женщину, которую планировал убить.
Свет в комнате Равенны гаснет, погружая ее во тьму.
Я должен взять свою винтовку, избавиться от Рокко и уйти. Уже завтра могу быть в Европе, вдали от этого города, наполненного дурными воспоминаниями. Подальше от нее.
Но я не двигаюсь с места, продолжая наблюдать за окном Равенны еще целый час, а потом отхожу от беседки и иду в особняк. Вместо того чтобы достать спрятанное оружие из-под половицы в своей комнате, я поднимаюсь по лестнице.
В длинном коридоре царит кромешная тьма. Подойдя к последней двери слева, берусь за ручку. Замираю, держась за кусок витиеватого металла, который так холоден под моими пальцами, но все равно терзает мою плоть. Я не должен быть здесь. Мне нужно развернуться и уйти. Неудивительно, что Равенна не хочет со мной разговаривать после всего, что я ей вчера рассказал. Да что со мной такое, какого черта я признался в своих планах ее убить? Она, наверное, до смерти напугана. Я мог бы хотя бы умолчать о том, что я киллер, но это вырвалось само собой, как будто мое подсознание хотело, чтобы она знала. С Равенной у меня возникло желание встать на колени и выложить все ужасные вещи, которые я совершил. И это пугает меня до ужаса.
Надо это прекратить. Закончить всё до восхода солнца. Мне понадобится три часа, чтобы собрать вещи, добраться до больницы и убить Пизано. К тому времени, когда кто-нибудь заметит, что он мертв, я уже уеду из страны. Да, я так и сделаю. Мне только нужно в последний раз взглянуть на Равенну.
Как можно тише поворачиваю ручку и вхожу в залитую лунным светом комнату. Равенна лежит в своей постели, спиной к двери. Спит.
Всего минуту или две, говорю я себе, присаживаясь на край кровати. Понаблюдаю за ней минутку, а потом уйду.
Несколько мгновений, предшествующих полному пробуждению, всегда кажутся мне загадочными. Граница между сном и явью сначала размыта, но по мере того, как ночные фантазии исчезают, постепенно просыпаешься, она становится все более и более твердой.
Он снова снится мне. Щебетали птицы, мы лежали на мягкой траве под жарким солнцем, и он проводил пальцами по моим волосам.
Я медленно открываю глаза, и мой взгляд фокусируется на виде, открывающемся через балконную дверь. Воробьи прыгают по железным перилам и радостно чирикают. Совсем как во сне.
И так же, как во сне, кто-то проводит пальцами по моим волосам.
— Прости, что разбудил.
Я на мгновение закрываю глаза и наслаждаюсь его прикосновением.
— Все в порядке.
— Прости, что напугал тебя.
Алессандро встает, и матрас подпрыгивает. Я не вижу его, так как все еще смотрю в противоположном направлении, но слышу его удаляющиеся шаги.
— Мне кажется, я никогда не боялась тебя, — шепчу.
Его шаги затихают.
— Даже после того, как я признался в намерении тебя убить?
Я переворачиваюсь в постели, а он стоит у двери спиной ко мне.
— Помнишь ли ты тот день в лифте? Когда лифт перестал работать и погас свет?
— Да, помню.
— Ты понял, что у меня паническая атака, и играл со мной в игру с цифрами.
— И что?
— Алессандро, я провела несколько месяцев с человеком, который находил огромное удовольствие в том, чтобы мучить меня. Как психологически, так и физически. Психологические пытки, может, и не оставляют видимых шрамов, но раны, которые они наносят, гораздо страшнее. — Я пригвождаю его взглядом. — Ты меня почему-то ненавидел. Я не знала тогда почему, но видела это в твоих глазах. Ты мог бы просто смотреть, как я схожу с ума, и молчать. Но ты этого не сделал, несмотря на свою ненависть ко мне.
Алессандро смотрит в пол.
— Я так старался тебя ненавидеть. Поверь мне. Но в итоге я возненавидел себя.
Я чувствую боль и стеснение в груди. Эта боль настоящая, а не какой-то отголосок в сердце. Если бы все было иначе, я бы попыталась бороться за него. Но с призраками невозможно бороться. Понятно, что он очень любил свою жену. И, вероятно, любит до сих пор. Эта любовь поддерживала его в течение восьми лет, пока Алессандро планировал свою месть. Мне невыносимо быть его утешительницей. С другим мужчиной я, может быть, и смирилась бы. Но не с Алессандро. И не могу смириться с тем, что он станет ненавидеть себя за то, что был со мной.
Есть вопрос, который преследует меня с тех пор, как Алессандро рассказал мне о своей жене. Я боюсь ответов на него, но не могу и дальше выносить неизвестности.
— Когда был со мной, ты представлял себя с ней?
Алессандро оглядывается через плечо.
— Нет, — говорит он, захлопывает дверь и выходит из комнаты.
Мягкий звук защелки кажется таким окончательным.
Глава 19
Я беру стакан с минеральной водой, который мне подал официант, и делаю глоток, притворяясь, что слушаю женщину, сидящую рядом со мной. Она — невестка одного из силовиков «Коза Ностра», но я не помню, кого именно и как ее зовут. Не знаю точно, зачем я пришла на этот бранч. Это были какие-то поминки, организованные миссис Нателло, и я могла их пропустить. Но пришла, потому что мне нужно отвлечься.
Если Алессандро придерживается сделки, которую он заключил с человеком в больнице, у него осталось всего три дня, чтобы убить Рокко и уехать из города. Зная, что мой муж скоро умрет, я должна была бы беспокоиться. Но я ничуть не взволнована. Если и остались какие-то следы сочувствия, которые Рокко не смог из меня выбить, то они исчезли в тот момент, когда Алессандро рассказал мне о своей жене и о том, что с ней сделал мой муж. И все же, не считая всего остального, жизнь этого человека до сих пор под вопросом. Так неужели я плохой человек, раз меня не волнует, что теперь станет с Рокко?
Я перевожу взгляд на солярий миссис Нателло и восхищаюсь видом за стеклянными панелями, которые согревали нас и защищали от мороза. Конечно, летом отсюда должна быть видна зеленая лужайка. Сейчас же предстаёт белоснежный пустой газон, железный забор, окружающий участок, и дорога на другой стороне. Пейзаж и ненастная погода соответствуют настроению в моей душе.
Мой взгляд падает на группу мужчин в глубине комнаты. Алессандро и несколько телохранителей стоят на страже. Как обычно, его поза неподвижна, но глаза постоянно в движении, он оценивает ситуацию, как ястреб. Остальные охранники переговариваются между собой, не обращая внимания на то, что происходит с гостями вечеринки.
Госпожа Нателло не пользуется большой популярностью, так что эта встреча — событие довольно низкого уровня с точки зрения иерархии «Коза Ностра». Здесь нет громких имен. В основном силовики и их жены, но я заметила трех мужчин, которые иногда работают с Рокко. Похоже, они скорее служащие, чем бизнесмены. Рокко избегает использовать солдат дона Аджелло, когда ему нужно решить какую-то свою проблему так, чтобы об этом не узнала вся семья в Нью-Йорке, особенно босс.
Казалось бы, мелочь, но Алессандро ведет себя так, словно ждет появления врага на поле боя. Он ничего не оставляет на волю случая. Мне это в нем нравится. Он стоит на своих принципах и не позволяет никому их нарушить. А что, если бы все его внимание было направлено на меня? Что бы я чувствовала, если бы он был моим? Не только телом, но и душой. Если бы мы встретились в другой жизни, у нас мог бы быть шанс. В этой жизни мы встретились слишком поздно. Его сердце уже занято другой.
Я щипаю себя за переносицу, кожу покалывает, будто мой разум пытается что-то сказать мне. Неужели Алессандро действительно уйдет сегодня? Боже, как же мне будет его не хватать.
Алессандро поворачивается, и находясь в противоположных углах банкетного зала, мы сталкиваемся взглядами на кратчайший миг. С тех пор как он вышел из моей комнаты сегодня утром, я избегала встречаться с ним глазами. Потому что боль невыносима. Как сейчас — пульсирующая боль в груди, когда думаю, не наш ли это последний взгляд.
Подходит миссис Нателло и спрашивает, понравилась ли мне закуска. На ней платье, которое я купила в прошлом месяце и отдала маме продать ей. Платье стоило четыре тысячи долларов, но миссис Нателло заплатила маме только половину этой суммы.
— Равенна, дорогая, я никогда раньше не видела тебя с распущенными волосами. Вот так сюрприз, — говорит миссис Нателло.