В жестоком бою русские отступили от туров, но Воротынский сумел вновь поднять воинов в атаку. Свирепая битва развернулась в тесном городском рву, быстро наполнявшемся трупами. Михаил Иванович Воротынский, имевший крепкие доспехи, был сильно порублен и ранен в лицо. Когда на подмогу пришёл со свежими силами Алексей Данилович Басманов-Плещеев, люди Воротынского уже вновь закрепились на краю рва.
Следующим действием по замыслу битвы, которую желал наблюдать Иван Грозный, была установка туров прямо во рву. Это должны были сделать люди Воротынского, всем же остальным полкам «заповедал царь никак же не приступать ко граду». Для облегчения своей задачи стрельцы сделали маленький подкоп под турусы у Арских ворот и 30 сентября, в день намеченного наступления, произвели хорошо рассчитанный взрыв: турусы взлетели на воздух и рухнули не на осаждающих, а за городские стены, перебив множество казанцев.
Временно взрыв ошеломил защитников города, так что даже стрелы с их стороны перестали летать. Воеводы воспользовались этим, чтобы спешно утвердить туры по всему рву у Царских, Арских, Аталыковых и Тюменских ворот. Московский царь благосклонно наблюдал за работами. Вскоре его взгляд усладился мужественной вылазкой казанцев из всех ворот. «И была сеча зла и ужасна, — писал летописец, — … и сгустившуся дыму, и покрыл дым град и людей».
Видя, что невозможно стоять во рвах под жестоким обстрелом и непрерывными вылазками, чёрный от порохового дыма и смоляной гари Михаил Иванович Воротынский повёл воинов на залитые кровью стены, где казанцы стояли в рост, расстреливаемые из пушек и мушкетов. Вскоре крестоносные знамена стрелецких полков и цветастые хоругви дворянских сотен затрепетали на стенах и башнях. В рукопашном бою неприятель был сброшен со стен и отступил вглубь города.
Царь Иван Васильевич получил донесение Воротынского, что казанцы поражены по всей линии и понесли огромные потери:
— Пусть царь велит остальным полкам со всех сторон наступать на город. Мы уже вступили в Казань!
«И повелел царь воеводам, также и есаулов посылает многих, а велит из города и (со) стен людей высылать» — потому-де, что войско к штурму не приготовлено.
Как не приготовлено? — вправе удивиться читатель, помнящий, что осаждавшие стояли в ежеминутной готовности отражать постоянные вылазки казанцев. Полкам было второй раз приказано не приходить на помощь уже ворвавшимся в Казань воинам. Но одно дело — приказ стоять на месте, а другое — отдать завоеванное кровью.
Несмотря на все усилия царских есаулов, воины отступали неохотно. Часть ратоборцев покорилась царю и отошла, сжигая за собой стены и башни Казани. На Арской башне и прилегающих стенах, где стояли Воротынский и Басманов, русские отказались отступать. Прикрывшись с внутренней стороны города деревянными щитами и турами, они двое суток подряд отражали бешеные атаки противника, вплоть до общего штурма.
Укреплениям Казани был нанесен огромный ущерб. Башни и стены у Царских, Талыковых и Ногайских ворот выгорели до основания, заполнявшие их земля и камни просыпались во рвы. В других стенах зияли пробоины. Пользуясь временным бездействием осаждающих, казанцы спешно возводили новые стены и копали рвы.
Накануне общего штурма царь послал в Казань вестника с предложением покориться и выдать «изменников», тем самым сохранив себе жизнь. Казанцы единодушно отвечали:
— Не просим пощады. На стенах и в башне Русь — и мы иную стену поставим. Вместе или умрём, или отсидимся.
В это время царь был занят росписью воевод, кому где следует наступать, и составлением наказов о том, что воеводы должны помогать друг другу. Впрочем, ничего нового по сравнению с уже имевшейся расстановкой полков под стенами он не придумал. По плану штурм должен был начаться в воскресенье 2 октября 1552 года ровно в три часа дня. К досаде Ивана Васильевича, воеводы постоянно мешали разыгрывать сложившийся в его голове план.
С утра, как только войска картинно выстроились вокруг Казани, воевода Воротынский поспешил сообщить, что немец Размысл уже закатил в подкопы порох, а из города это видели:
— И невозможно до третьего часу мешкать!
Царь велел поскорее вести утреннюю службу в церкви и отправил личный полк вперед, дожидаться своего прихода: ведь царский лагерь стоял в отдалении от города. После службы Иван Васильевич отправился в опочивальню и «плакася на долг час» уже наедине, перед домашней иконой.
Войска ждали. Государь вышел наконец из шатра и сел на коня, но поехал не к войскам… а вновь в церковь: «и помолися со слезами, и повеле начати молебен». Облачённый в латы царь демонстрировал свою набожность, приводя в восторг льстецов. Но воеводы не ждали. Видя, что казанцы вовсю используют упускаемое русскими время для укрепления города, кто-то из воевод (скорее всего, Воротынский) отдал приказ взрывать подкопы.
Когда дьякон в церкви возглашал евангельскую строку: «и будет едино стадо и един пастырь», — храм покачнулся от взрыва. Стена справа от Арских ворот взлетела на воздух. Царь продолжал молитву. Второй взрыв, вырвавший угловую башню крепости у реки Булак, где были Ногайские ворота, потряс землю сильнее первого.
Тучи земли, бревен и исковерканных тел поднялись на огромную высоту. Громовой крик «С нами Бог!» прокатился по российскому воинству, и оно со всех сторон бросилось на штурм. Призвав Аллаха и пророка его Мухаммеда, казанцы единодушно устремились в бой с криками: «Все помрем за Юрт!» — Так называли они свою Родину, ханство.
По плану московского царя российские полки были растянуты по всему обводу казанских укреплений, а не сосредоточены против проломов. В то время как Воротынский и Серебряный с небольшими силами уже пробивались по казанским улицам, многие полки час за часом штурмовали крепкие стены и башни.
Расчёт царя был прежде всего на численность атакующих, поэтому штурм был очень кровопролитным. «Царь же благочестивый, стоя в церкви и моля Создателя Бога, также и все люди (свита. — Авт.), с великим вопом и плачем истинным сердечным призывая Бога на помощь (молились. — Авт.), также и священники, служащие в алтаре, со слезами литургию совершали», — пишет летописец.
Во время этого бесконечного богослужения в церковь вошел один из боевых воевод и сказал царю:
— Время ехать, государь, ибо давно бьются твои полки с неверными!
— Если до конца пения дождемся, то и милость от Христа получим, — отвечал Иван Васильевич, продолжая молитву.
Позже вошел в церковь второй гонец из сечи:
— Великое время есть царю ехать, да укрепятся воины, видя вместе с собой царя!
«Царь же, воздохнув из глубины сердца своего, и слёзы многие пролив, и рече: Не оставь меня, Господи Боже мой, и не оступись от меня, вонми в помощь мою», — и как ни в чём не бывало молился до конца литургии.
Стоило царю, после всех проволочек, появиться в рядах полка в поле перед Казанью, как воодушевление охватило мужественных сынов Руси. Ещё дерзновеннее пошли они на стены, кто по лестницам, кто по жердинам, а кто и подсаживая друг друга, сквозь град стрел и каменьев, потоки кипятка и горящей смолы, по трупам своих товарищей.
Медленно продвигались вперёд яркие хоругви русского воинства, но всё больше их расцветало на казанских стенах и башнях. «И было видеть ужаса многа исполнено дело оное. Ибо от пушечного стреляния, и от трескоты всякого оружия, и вопля человеческаго обоих стран мнетися самому граду и земле оной колебатися, от праху же и дыму стрельбищного потемнел тогда свет».
Как писал летописец, казанцы, хотя и видели конечную свою погибель, однако зело дерзновенно сражались, возбраняя христианскому воинству на град восхождение, — оно же отовсюду, как вода, неудержимо на град проливалось и билось уже врукопашную. Магометане бились за себя, и жён, и детей, и имение, обогащенное столетним грабежом и рабским трудом пленников, сохранить желая, христиане сражались в надежде бессмертной славы, вспоминая мужество предков своих в битве против Мамая, желая вечных врагов Руси до конца истребить.
«Льется кровь христианская, вкупе и поганская, и течёт по удолиям. Валяются головы отсечённые, яко шары по улицам града, раненые воплями великую грозу создают, стеная и умирая от тесноты невиданной. Падает обеих сторон множество убиенных, иные же от тесноты и дыма стрельбищного напрасно падают и задыхаясь умирают».
Уже сбиты казанцы со стен и секутся на улицах, но разделяется российское воинство, ибо храбрецы, утруждённые и израненные, идут вперед, а множество других бросается грабить великие казанские богатства, вытаскивает стариков, женщин и детей из домов и из мечетей, «и секут их без милости и обдирают до последней наготы».
Не только воины, но коноводы и кашевары из станов, видя взятие казанских стен, устремились на грабёж, безжалостно истребляя неспособных к сопротивлению мирных жителей. Приехал в царский полк гонец от Воротынского со словами воеводы, что крепко бьются русские ратоборцы в Казани, но нужна им помощь и потребно укрощение подлых грабителей.
С гневным осуждением писали потом русские авторы о «корыстовниках», убивавших жителей «без всякого милосердия». Даже посланные царем в Казань «чиноначальники», которые должны были с обнаженными мечами идти за полками, не допуская грабежей под угрозой смерти, соблазнились «на корысть многую, ибо град тот воистину исполнен был златом, и серебром, и каменьями драгоценными, и соболями кипел, и прочими великими богатствами переполнен был».
«Как в таких случаях бывает, — печально констатировал факты русский историк XVI века, — мало страха казни корыстовники боялись, зане где корыстей желательство, там боязнь и срамота отступают. И того ради уже мало воинства христианского оставалось, едва, как писал, не все на корысти падоша, и самые того стеречь поставленные чиноначальники… Храбрые же воины зело изнемогали утрудившись, сражаясь непрестанно, корысти всякие ногами топча и ничем не прельщаясь, только Бога в помощь призывая. Басурманы же, видя, что мало остаётся христианского воинства, начали крепко налегать, ополчаясь на них».