– Ну что ж, все закончится, как обычно, – протянул сыщик со вздохом, – публичным скандалом и разводом; но я хочу поговорить с вами вот о чем, – и, вынув шляпку из свертка, он положил ее перед мадам. Шляпка выглядела довольно эффектно – черная соломенная, с коричневым и синим бархатом, скрученными вместе и перехваченными с одной стороны тонким серебряным полумесяцем.
– Да, это моя, – сказала мадам, взглянув на него. – По-моему, отличная вещь, не правда ли? Что вы хотите знать?
– Имя человека, которому вы ее продали.
– Хм! Довольно трудный вопрос, чтобы так сразу ответить – кто‐то мог купить ее и забрать с собой, но если оставили адрес, то сейчас узнаю.
Она коснулась колокольчика, и появилась девушка.
– Пришлите ко мне мисс Брейл. Она бесценна, – пояснила мадам Даукеру, когда девушка исчезла. – Такая чудесная память, ничего не забывает. Она – мой незаменимый помощник в отношениях с дамами – модистка, как известно, занимается не только шляпками и платьями.
– Да, все это сложнее, чем кажется, – ответил Даукер, стараясь изобразить улыбку.
Появилась мисс Брейл и сразу же решила вопрос.
– Шляпку купила месяца два назад одна леди откуда‐то из Сент-Джонс-Вуда.
– Настоящая леди? – спросил Даукер.
– Ну, она больше походила на служанку, – с сомнением проговорила мисс Брейл, – я бы сказала, на горничную.
– Мы ее отправили ей? – нетерпеливо поинтересовалась мадам.
– Да, адрес есть в книге, – ответила мисс Брейл и пошла за книгой.
Через несколько минут она вернулась и объявила:
– Лидия Фенни, вилла «Клеопатра», Сент-Джонс-Вуд.
Даукер вздрогнул, несмотря на свою обычную флегматичность, и, заметив это, мадам тут же отослала мисс Брейл.
– Что‐то не так? – с любопытством спросила она, когда дверь закрылась.
Даукер вздохнул в своей обычной манере и, достав носовой платок, скрутил его в тугой комок – верный признак того, что его что‐то затронуло.
– Вилла «Клеопатра» – это дом лорда Каллистона.
– О! – воскликнула мадам с некоторым изумлением. – Как странно, что мы заговорили о нем! Полагаю, эта Лидия Фенни – тамошняя камеристка.
– Была камеристкой, – поправил Даукер.
– Что вы имеете в виду?
– Если эта шляпка, – он дотронулся до нее, – была продана вами Лидии Фенни, то она мертва.
– Мертва?!
– Да, жертва убийства на Джермин-стрит.
– Что?! – мадам Рене вскочила в сильном волнении.
– Я хотел узнать имя убитой женщины, чтобы получить ключ к преступлению, – быстро объяснил Даукер. – Эта шляпка была на голове женщины, когда обнаружили ее тело. На ней была отметка, указывающая, что она была куплена здесь, поэтому я пришел сюда, чтобы узнать, кому она была продана. Вы говорите мне, что это Лидия Фенни, поэтому логично предположить, что именно Лидия Фенни – жертва.
– Все это очень странно, – сказала мадам, бросив на него проницательный взгляд, – но вовсе не обязательно, что жертва – Лидия Фенни. Могли сделать другую такую же шляпку, или Лидия Фенни могла одолжить или подарить шляпку кому‐то другому.
– Есть только один способ выяснить это, – ответил Даукер, заворачивая шляпку и поднимаясь на ноги.
– Какой?
– Посетить виллу «Клеопатра». До свидания. – И детектив вышел, оставив мадам в полном изумлении.
– Хм, – произнесла она наконец. – Интересно, имеет ли лорд Каллистон какое‐нибудь отношение к этому убийству?
Глава IVВилла на Сент-Джонс-Вуд
Вилла «Клеопатра» была приятным домом и очень дорогим, как выяснил при его покупке лорд Каллистон. Однако некое верховное божество по имени Лена Саршайн, будучи очень красивым, настаивало на том, что ей требуется подобающее жилище, и Каллистон уступил и потратил небольшое состояние на резиденцию своей куколки.
Даукер знал немало этих маленьких райских уголков с их обитательницами, полными житейской мудрости, о существовании которых не полагалось знать высшему свету, поэтому он чувствовал себя совершенно спокойно, когда позвонил в колокольчик, и его с торжественным видом впустил в сад слуга. Сыщик был хорошо осведомлен о жизни Каллистона, как публичной, так и частной, – и ни одна из его сторон не отличалась особой нравственностью, – впрочем, в этом несправедливом мире трудно оставаться добродетельным.
Каллистон получил свой титул еще в детстве, и, поскольку родовое поместье находилось в отличном состоянии, к совершеннолетию он имел в своем распоряжении большую сумму денег, чтобы позволить себе потратить их, и он их, конечно, потратил. Скачки и яхты были его главными развлечениями, но при этом, как ни странно, его имя никогда не связывали с какой‐либо известной женщиной, и мало кто из его друзей знал, кроме как понаслышке, о божестве, обитавшем на вилле «Клеопатра». Каллистон влюбился в нее несколько лет назад в деревне и привез в город, поселив в сей прекрасной резиденции, которую она покидала нечасто. Иногда она ходила в театр, иногда гуляла в парке, но так редко, что мало кто знал, кто она. Каллистон очень ревновал ее и лишь изредка приглашал друзей ужинать, но те немногие, кому выпала такая честь, говорили, что это очень красивая женщина с очаровательными манерами. Все ждали, что он в конце концов женится на ней, когда стало известно о его связи с леди Бэлскомб, и с тех пор его чаще видели рядом с этой леди, чем в окрестностях Сент-Джонс-Вуда.
Даукер знал все это из какого‐то таинственного источника, известного только ему одному, и теперь приехал, чтобы выяснить, какое отношение резиденция Сент-Джонс-Вуд имеет к убийству на Джермин-стрит.
Он знал, что Каллистон уехал с леди Бэлскомб, поэтому сказал, что у него есть сообщение от него и он хотел бы видеть мисс Саршайн. Слуга провел его в великолепно обставленную гостиную, где он ожидал появления леди, намереваясь, когда она войдет, расспросить ее обо всех подробностях, касающихся ее горничной Лидии Фенни, в надежде найти виновника преступления. Как только дверь за слугой закрылась, Даукер встал со своего места и, заложив руки за спину, принялся расхаживать по комнате; его худощавая, одетая в серое фигура казалась здесь печально неуместной.
Стены не очень большой, но роскошно обставленной комнаты были драпированы изящными складками бледно-зеленого шелка, кое‐где перехваченными толстыми серебряными шнурами. Ковер, тоже бледно-зеленый, был расшит букетами белых цветов, а занавески на окнах струились мягким белым шелком. С одной стороны комнаты находились два окна в глубоких нишах, заполненных яркими цветами, в основном белыми, а в конце комнаты раздвижные двери вели в оранжерею, заполненную папоротниками и белыми цветами. Посередине небольшой фонтан с хрустальным звоном лил тонкие струи воды в широкую мраморную чашу. Повсюду стояли низкие бархатные кресла, столы были завалены безделушками и фотографиями в потемневших серебряных рамках, а на ковре тут и там лежали шкуры медведей и тигров. В отличие от большинства гостиных, здесь имелось только одно зеркало – маленькое овальное стекло над каминной полкой, обрамленное бледно-зеленым плюшем. В углах виднелись высокие пальмы и другая тропическая растительность, перемежавшаяся с белыми мраморными статуями, выглядывающими из‐за их зеленых ветвей. В углу расположился красивый рояль, на котором лежало множество нот. Комната освещалась двумя или тремя высокими медными лампами с ярко-зелеными абажурами, затянутыми кремовым кружевом, а прямо над роялем висела несколько причудливая коллекция оружия, расположенного в весьма экзотичной манере. Шотландские мечи, индийские кинжалы и малайские крисы[7] были собраны вокруг небольшого серебряного щита с красивым тиснением, и хотя поначалу они казались несколько неуместными на фоне богатых шелковых занавесей, но когда глаза привыкали к ним, неприятный эффект пропадал.
Даукер неторопливо осмотрел комнату, а затем вернулся на свое место, чтобы дождаться появления мисс Саршайн и обдумать любопытный аспект дела Пикадилли.
Его размышления шли примерно в следующем направлении.
Время обнаружения тела мистером Эллерсби – около половины третьего; медицинское исследование на дознании свидетельствовало о том, что смерть наступила около двух часов назад, так что, если допустить возможные неточности, преступление должно было быть совершено около полуночи, а в это время на Джермин-стрит еще остается некоторое оживление. Но и тогда зрелище мужчины, разговаривающего с женщиной в дверях дома, вряд ли привлекло бы много внимания, и если убийца решил добиться своей цели с помощью яда, то он вполне мог это сделать. Не оставалось никаких сомнений, что причудливый сценарий, данный «Хэшем», отдаленно похож на правду – как убийца ранил свою жертву отравленным оружием, как у нее закружилась голова, как она пришла в замешательство, потом впала в недвижное состояние, в котором тихо скончалась. Поэтому не было криков, чтобы привлечь внимание прохожих, и хотя в любом случае лежавшее тело вызвало бы любопытство, все же туман в ту ночь был настолько густым, что никто не увидел бы действий преступника и положения его жертвы.
Теперь следующий вопрос: почему мисс Саршайн не навела справки о своей горничной? – с момента убийства прошла неделя, и отсутствие девушки в течение этого времени наверняка показалось бы странным. В ее отсутствие хозяйка наверняка просматривала газеты, чтобы узнать, не случилось ли что‐нибудь с ней. Тогда она заметила бы убийство на Джермин-стрит и по описанию без труда узнала бы свою служанку. До сих пор, хотя мисс Саршайн, без сомнения, узнала о смерти Лидии Фенни, она так и не пришла, чтобы опознать тело, и Даукер размышлял над причиной ее молчания.
– Она не могла совершить преступление сама, – озадаченно сказал себе Даукер, – так как вряд ли сделала бы это в таком людном месте. Но почему она все еще молчит? Опять же, она могла ничего не знать об отравленном оружии. Нет, у нее должна быть какая‐то другая причина держать язык за зубами.
В этот момент его внимание привлекла коллекция оружия на стене, и с коротким восклицанием сыщик пересек комнату и пристально посмотрел на него. Предметы были расположены в строгом порядке, абсолютно симметрично, но здесь Даукер с большим любопытством обнаружил, что одна сторона была неполной – малайский крис исчез. Он посмотрел на другую сторону, и там, как и следовало ожидать, было два кинжала, а здесь остался только один. Даукер был поражен этим открытием, так как оно, возможно, указывало на то, что преступление было совершено при помощи пропавшего криса. Сыщик знал, что малайцы – дикари и, без сомнения, отравляют свои кинжалы, так что отсутствие одного из них могло означать, что использовалось именно это оружие. Он осторожно прикоснулся кончиком пальца к острию криса и поспешно отдернул его.