– В понедельник вечером он собирался уехать из города, – пробормотал Даукер, – но он всегда увлекался спортом, так что, возможно, задержался, чтобы посмотреть бой, а затем уехал на следующее утро. Интересно, где он встретился с леди Бэлскомб? Во всяком случае, к убийству это не имеет никакого отношения, но мне хотелось бы знать, действительно ли он покинул город в ту ночь.
Затем он повернулся к Флипу.
– Этот лорд упоминал Джема Мейса[12]? – резко спросил он.
– Да, вроде того, – сказал Флип. – Она звала его «милорд», звучало, словно «сладкий торт»…
– «Милорд», – задумчиво повторил про себя Даукер. – Несомненно, это был лорд Каллистон. Интересно, имеет ли он какое‐нибудь отношение к смерти своей любовницы; любопытно, что он провел в городе всю ночь, так и не вернувшись в свои покои. В котором часу это было? – спросил он вслух.
– Около девяти, – быстро ответил Флип, – а может, полдесятого.
– Около девяти, – эхом отозвался Даукер, – значит, он, должно быть, остался ночевать в городе, так как последний поезд в Шорэм отходит примерно в половине девятого. Я займусь этим позже, а пока хочу выяснить, что за игру затеял Десмонд.
Флип уже покончил с едой и нетерпеливо ждал указаний от своего шефа.
– Чего надо‐то, шеф? – спросил он, не сводя своих черных блестящих глаз с детектива.
Даукер взглянул на часы.
– Сейчас около двух, – сказал он, возвращая часы на место, – и я хочу, чтобы мы встретились у Мраморной арки без четверти три.
– Для чего?
– Проследим за дамой и джентльменом, послушаем, о чем они говорят, – объяснил Даукер. – Я покажу тебе, кого имею в виду. Ты должен не упустить ни слова из их разговора, а потом донести все мне.
– Готов лететь я на край света служить закону до рассвета… – объявил Флип, подмигнув, и затем удалился походкой, больше напоминавшей развязный танец. Даукер на несколько минут заскочил в свой кабинет, а Флип сразу направился к месту встречи у Мраморной арки, чтобы заранее осмотреться.
Глава IXЯзык любви
Мэй Пенфолд была очень хорошенькой девушкой, высокой и светловолосой, с веселыми голубыми глазами и очаровательным цветом лица. Родители девочки умерли в ее раннем детстве, оставив ее на попечение сэра Руперта Бэлскомба, который, несомненно, полностью оправдал их доверие. Он хорошо воспитал ее как интеллектуально, так и физически, и когда она вышла в лондонский свет, ею все восхищались. Искусный музыкант и лингвист, отважная наездница и добрая натура – неудивительно, что она пользовалась таким успехом; но когда выяснилось, что к этим дарованиям прилагается двадцать тысяч годового дохода, она стала настоящей добычей сезона, и немало попыток было предпринято отпрысками знатных домов добиться ее руки.
Но, увы, из‐за противоречивого женского нрава она не пожелала иметь ничего общего с обеспеченными и респектабельными молодыми людьми, а привязалась к Майлзу Десмонду, бедному ирландскому джентльмену, которому нечего было предложить, кроме приятной внешности, острого ума и хорошо подвешенного языка. Напрасно лорд Каллистон просил ее стать его женой; она холодно отказала ему, сказав изумленному аристократу, что ни его нравы, ни его манеры ей не нравятся, и сообщила сэру Руперту, что намерена выйти замуж за Майлза Десмонда.
Баронет был взбешен этим заявлением, а так как Мэй являлась несовершеннолетней и не могла выйти замуж без согласия своего опекуна, он запретил Майлзу жить в своем доме и приказал своей подопечной не разговаривать с ним. Но посмотрите, как изобретательность любви может обойти бдительность охранников. Мэй и Майлз тайно встречались в парке, на приемах в саду и на балах, когда им вздумается, и так ловко устраивали свои встречи, что сэр Руперт ни на минуту ничего не заподозрил. Он хотел, чтобы его подопечная вышла замуж за Каллистона, но когда этот непостоянный молодой человек сбежал с леди Бэлскомб, он совершенно изменил тон, и если бы у влюбленных хватило ума воспользоваться его смятением, он, несомненно, согласился бы на ее союз с Майлзом, несмотря на все минусы этого брака. Сэр Руперт был парализован скандалом, вызванным бегством его жены.
Он был глубоко влюблен в нее и, зная Каллистона с детства, не мог даже вообразить себе, что такое может случиться. Будучи очень гордым человеком, узнав о побеге, он заперся в своей библиотеке, отказываясь с кем‐либо встречаться. Провинившаяся пара отправилась на Азорские острова, и, зная, что рано или поздно они вернутся в Англию, он ждал их приезда с намерением развестись со своей вероломной женой и наказать ее соблазнителя.
Сэр Руперт устранился от дел, и Мэй была предоставлена самой себе, а так как все это дело вызвало такой скандал, то она как подопечная Бэлскомба отказалась выходить в свет до тех пор, пока не будет достигнуто какое‐либо окончательное решение вопроса. Она несколько раз писала Майлзу с просьбой встретиться с ней, но он все время уклонялся от свидания, к ее большому удивлению. Получив его телеграмму с просьбой увидеться с ним у Мраморной арки, она пришла в восторг и, выскользнув из дома на Парк-лейн, отправилась на встречу.
В это время года в городе было сравнительно мало людей, знавших ее; тем не менее ради безопасности она надела простое темное платье и густую вуаль, скрывавшую ее лицо. Переодетая таким образом, она не боялась быть узнанной и прибыла на место встречи около пяти минут четвертого. Там она нашла ожидающего ее Майлза, и они вместе пошли в парк, чувствуя себя в полной безопасности, уверенные, что никто не сможет их обнаружить или помешать им. Но они не знали, что за ними следовал маленький оборванец, который, по‐видимому, просто лениво играл во что‐то поблизости.
Даукер, узнав Майлза, указал на него Флипу и тотчас же удалился, пока его не заметили; поэтому, когда Флип увидел, что Мэй присоединилась к молодому ирландцу, он понял, что это и была та пара, разговор которой он должен подслушать, и быстро последовал за ними.
Майлз и мисс Пенфолд прошли в парк и немного посидели там – два обычных, ничем не примечательных человека, не привлекающих к себе никакого внимания, потому что в холодный день Майлз был закутан в теплое пальто, а платье Мэй, как было замечено ранее, не бросалось в глаза.
Флип сел на траву позади них, по‐видимому, занятый чтением грязного клочка газеты, но на самом деле впитывая каждое произнесенное влюбленными слово.
Они продолжали разговор, начатый при встрече.
– Этот человек подозревает вас? – спросила Мэй, очевидно имея в виду Даукера.
– Боюсь, что так, – мрачно отозвался он, – и я не могу сказать ни слова в свою защиту. Потому что моей единственной защитой было бы описание событий той ночи, а я не могу об этом рассказать.
Он промолчал, и девушка побледнела.
– Есть ли у вас на это какая‐нибудь причина – веская причина?
– Да.
– Эта причина – женщина?
Майлз склонил голову.
Мисс Пенфолд слегка побледнела и горько рассмеялась.
– Приятная причина, чтобы предоставить ее мне, – проговорила она с грустной иронией. – Я отказалась от всего ради вас, потому что думала, что вы любите меня, а вы… вы говорите со мной о другой женщине.
– Это чепуха, – нетерпеливо возразил он. – Здесь нет никакой любви; здесь идет речь только о нарушении обещания, данного женщине, и вы первая, кто не может этого не понимать. Неужели вы не верите в мою честь?
– Должна ли я верить в честь мужчины? – печально протянула она.
– Это зависит от того, кто этот мужчина, – спокойно ответил Майлз. – Как у Ловеласа: «люблю тебя, но дорога мне честь». Нелепо, по‐донкихотски нелепо говорить о чести в наши дни, но, к несчастью, преданность у меня в крови и… прошу, верьте мне, я пока не волен говорить.
– Но вы расскажете потом?
– Да, если дело дойдет до худшего, – ответил он с легкой дрожью.
Девушка протянула ему руку, которую он взял и слегка пожал. Так, молча, они помирились.
Весь предшествующий разговор о чести звучал маловразумительно для Флипа, который после некоторого размышления пришел к выводу, что это сцена из пьесы. Но теперь они заговорили на тему, более подходящую для его понимания.
– Мэй, – попросил Майлз, – я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что делала леди Бэлскомб в тот вечер.
– В тот вечер, когда она сбежала?
– Да.
– Дайте‐ка подумать, – сказала Мэй, нахмурив свои прелестные брови, – мы были на балу… у леди Керсток.
– В котором часу?
– Между девятью и десятью.
– И когда вы ушли?
– Очень рано – около половины одиннадцатого; на самом деле мы пробыли там всего несколько минут. Леди Бэлскомб сказала, что у нее разболелась голова, и вернулась домой. Вы же знаете, что наш дом всего в нескольких шагах оттуда. Полагаю, она пошла на бал только для того, чтобы отвести подозрения относительно своего побега.
– Что произошло, когда она вернулась домой?
– Какая‐то женщина ждала ее в будуаре.
– Женщина? – повторил Десмонд. – Кто?
– Я даже не видела ее. Она встретилась с леди Бэлскомб, а потом ушла из дома между одиннадцатью и двенадцатью.
– Откуда вы знаете?
– Моя горничная сказала мне…
– А в котором часу леди Бэлскомб уехала?
– Я не знаю. В тот вечер я ее больше не видела. Она легла спать, сославшись на головную боль, и, полагаю, рано утром уехала, чтобы успеть на поезд в Шорхэм.
– Где был сэр Руперт все это время?
– Он был в Беркшире, но приехал незадолго до двенадцати – они с леди Бэлскомб недавно поссорились и спали в разных комнатах. Кроме того, по прибытии в город он отправился в свой клуб, так что до утра он и не знал о ее бегстве.
– Она оставила ему письмо?
– Полагаю, что так; но зачем вы задаете все эти вопросы?
– Потому что я хочу спасти свою шею, если это возможно. Убитая женщина, говорят, Лена Саршайн, которую я видел днем. В ту же ночь я встретился у Каллистона с женщиной, которую детектив считает тем же человеком. Потом, в промежутке между тем, как я ушел от него, и тем, как я столкнулся со Спенсером Эллерсби, я бродил по улицам, и, поскольку я ни с кем не говорил, я не могу доказать свое алиби, поскольку не могу раскрыть имени этой женщины. Эллерсби встретил меня на Сент-Джеймс-стрит, и место преступления было недалеко, так что, если меня арестуют, обстоятельства неумолимо сложатся против меня. Никто не поверит моему утверждению, что я не видел погибшую в ту ночь, и я не могу этого доказать, не нарушив своего обещания.