— Простит вас?! Мисс Нэнси, вы говорите о прощении?! Неужели вы больше виноваты, чем я думала?
— Если я виновата, — продолжала смиренно, но твердо девушка, — то вся вина свершилась в глубине моего сердца. Я впервые посмела сказать о своих чувствах, но раз я начала, то пойду до конца.
— Мисс Нэнси, о, мисс Нэнси! — прошептал Шарль, всплеснув руками.
— Месье Леконт, — продолжила девушка, снимая с пальца опаловый перстень и подавая его молодому человеку, — возьмите это кольцо. Я вам говорила, что в нашем роду девушка обменивает его только на обручальное. Месье Леконт, если мой отец даст согласие, — а воле его я всегда подчиняюсь, — я обещаю быть вашей женой.
— Никогда! Никогда вам не заполучить этого согласия! — вскрикнула Сара. — Даже не рассчитывайте. Ваш отец и я сумеем вас образумить. Что за дикая выходка! Пойдем, Гарри, мы слишком долго были свидетелями эксцентричного поведения Нэнси!
Миссис Макдауэл ушла вместе с братом, которому явно нравилось наблюдать за происходящим. И уже через секунду Шарль, нечеловеческим усилием воли заставлявший себя оставаться спокойным, рыдая, упал к ногам Нэнси, чтобы принять опаловый перстень. Сэр Уилки не мог больше сдержать своего восторга.
— О, мисс Нэнси, — вскрикнул он, — вы говорили и действовали как римская матрона. Мы с Шарлем братья, и, так как вы не захотели видеть меня своим мужем, я становлюсь союзником моего друга. Пусть моя дружба придет на помощь вашей люби. Рассчитывайте на меня, мисс Нэнси.
Англичанин прервался на полуслове. Ему показалось, что бледность Нэнси может перерасти в потерю чувств. Действительно, сильное эмоциональное напряжение дало о себе знать: Нэнси закрыла глаза и потеряла сознание. Словно засыпающее дитя она тихонько опустилась на вовремя протянутые к ней руки баронета.
— Мисс Нэнси, — ворковал добряк Уилки, усаживая ее в кресло, — очнитесь, дитя мое!.. Где же ваш пыл римской матроны! Мисс Нэнси, вы меня слышите?
Потянувшись за графином с водой, Уилки увидел, что в нескольких шагах от них Шарль тоже собирается потерять сознание.
— Боже милостивый! — вскрикнул он. — Теперь и он!
Вскоре баронет метался между двумя влюбленными, находившимся далеко не в самом прекрасном состоянии.
— Шарль, друг мой… брат… — говорил он. — Мисс Нэнси… очнитесь! О, я храбрее вас, я не упал в обморок, когда вы согласились вверить мне свою жизнь.
На губах девушки мелькнула улыбка.
— Ну, вот и хорошо, — обрадовался Уилки, — смейтесь, смейтесь, мне больше ничего и не надо.
— Сэр Уилки…
— Что, становится лучше? Ну и хорошо. А ты, милый Шарль? — прибавил он, подходя к приятелю.
— Ах, дорогой Уилки, я пропал! — сказал Шарль, к которому снова вернулись силы.
— Как пропал?! Это сейчас-то, когда тебе сделали признание, за которое я отдал бы полжизни?
— Мистер Макдауэл никогда не согласится…
— Как знать? Во всяком случае мы знаем его условия. А у меня уже есть одна мысль.
— У вас есть идея, сэр Уилки? — сказала Нэнси, встав так быстро, точно кто-нибудь ее поднял.
— Ага! Надежда придает вам сил, мисс Нэнси, — обрадовался баронет. — Да, мой дружок, у меня есть мысль. Вы выйдете за Шарля, мисс Нэнси. Чего ему недостает? Состояния? Он будет его иметь. Патентов на титул? Найдем в Европе, они покупаются. Высокое место в обществе? А разве не трепещет в настоящую минуту эта благородная земля, на которой мы стоим? Соединенные Штаты Америки теперь в таком положении, при котором люди, неизвестные сегодня, завтра сделаются знаменитостями. Мисс Нэнси, вы держитесь какой-нибудь партии?
— Я за Север, — ответила девушка. — Моя мать была уроженка Бостона, а отец из Нью-Йорка.
— Браво! Мы поступим с Шарлем в федеральную армию. И добьемся всего!
— Да-да! — сказал Шарль, бросившись к нему на шею. — Мужество опять возвращается ко мне, передо мной открывается перспектива новой жизни! Да, Уилки, с Божьей помощью мы добьемся всего!
— Мы победим, Шарль! А теперь, — важно прибавил он, — пора прощаться. Мисс Нэнси, в следующий раз вы увидите своего жениха только в тот день, когда он придет положить к вашим ногам генеральские эполеты.
Глава VIIКрасное Облако
После отъезда молодых людей в политических взглядах мистера Макдауэла произошла разительная перемена. Поддавшись влиянию жены, старик вдруг перестал сочувствовать Северному вопросу или по крайней мере тщательно скрывал свое сочувствие. Миссис Макдауэл не переставала убеждать мужа, что в основе противоречий лежит отнюдь не вопрос свободы негров — вопрос, который сам по себе представляет мало интереса, — а споры о громадных налогах, которые северяне берут с южан.
— Все твои плантации погибнут, — говорила Сара мужу, — если ты не остановишь этого напора. Президентские выборы проиграны. Чтобы избежать верного разорения, Югу оставалось лишь одно: предложить полюбовную сделку, от которой Север гордо отказался. Значит, пришло время взяться за оружие.
Макдауэл подумал с минуту.
— Ты, Сара, — сказал он, — женщина с большим умом и, возможно, права. Все наши ричмондские друзья говорят то же, что и ты. Но ты же знаешь, Сара, я не политик и не могу поручиться за то, чего не знаю. Что же касается влияния налогов на торговлю хлопком, так об этом мне известно больше, чем новому президенту союзных Штатов. Видишь ли, между нами говоря, в прошлом году от продажи моего хлопка, несмотря на уплату налогов, я выручил более пятидесяти тысяч долларов прибыли.
— Ты ничего не понимаешь, — пренебрежительно заметила Сара.
— В политике — согласен! Но в хлопчатобумажном деле я собаку съел!
— Ты видишь только торговую сторону, — недовольно пожала плечами гордая Сара.
— Ах, господи, — скромно ответил ее муж, — я плантатор и говорю со своей точки зрения.
— Поверь, никогда тебе не быть политиком.
— Искренне надеюсь на это, милая Сара. Повторяю тебе, я фабрикант. Если мне закроют рынки сбыта и перекроют доступ к морю, скажи, пожалуйста, как я буду тогда сбывать свои товары?
— Мы обсуждаем вопрос нашей национальной гордости!
— Для ваших политиков — пожалуй! А для меня, плантатора, дело только в продаже моих товаров.
— Лучше скажи прямо, что стоишь за Север.
— Я этого не говорю, милая Сара, нет, сохрани меня Бог, хотя у меня много близких друзей на Севере, особенно в Нью-Йорке и Бостоне. Да, — продолжал со вздохом плантатор, — в обоих лагерях у меня есть очень дорогие мне люди. Оттого это противостояние особенно тяжело для меня. Это самая ужасная из гражданских войн, которых немало было в истории мира. Мое счастье, что годы позволяют мне оставаться в стороне.
— Да кто тебе говорит, чтобы ты сам шел на войну?
— Я думал, тебе хотелось бы этого.
— Нет-нет, я никогда ничего подобного не хотела. Я только надеюсь, что ты не откажешься проводить моего брата в армию под начало генерала Борегара.
Это была первая часть плана миссис Макдауэл. Зачем ей было нужно отослать мужа из дома, мы скоро узнаем. Сначала Макдауэл не соглашался. Не рискуя выказать своего сочувствия Северу, он лишь робко говорил жене, что его присутствие в лагере южан не принесет никакой пользы, что он старик и его место возле дочери, которую он по-прежнему любит, несмотря на недавнюю размолвку. На что миссис Макдауэл ответила, что она совершенно спокойно может заменить Нэнси как мать, так и отца.
— Твое место, — убеждала она супруга, нарочно играя на слабостях старика, — или в армии, или возле президента Дэвиса. Ведь ты — богатый плантатор — можешь стать во главе будущей аристократии Юга.
— Ты думаешь, милая Сара, что президент Дэвис в самом деле решил сформировать новый слой аристократии? — пришел в страшное волнение Макдауэл.
— Конечно, как только кончится война.
Как ни странно, старик с радостью попался на эту уловку. Она так льстила его тщеславию, что плантатор утратил последние остатки здравого смысла. Впрочем, власть жены над ним была столь велика, что ему все равно пришлось бы ехать в армию. Просьбы дочери не подействовали: он уехал с Гарри. Молодой человек, умиравший от скуки в поместье, был в восторге.
— Война! Вот это шикарно! — говорил он. — Офицеры штаба генерала Борегара уж куда забавнее обитателей «Черной воды».
Стояла поздняя осень, а относительно безопасное путешествие до Луизианы возможно было только летом, поэтому было решено, что дамы переждут в «Черной воде» до будущей весны. С ними осталась прислуга, в том числе Замбо и Гарриет — горничная, или, скорее, компаньонка миссис Макдауэл.
Мы еще не говорили об этой Гарриет, а ведь ей предстоит сыграть значительную роль в дальнейших печальных событиях. Личность наперсницы миссис Макдауэл столь яркая, что нет смысла описывать ее. Читатель сам все поймет, как только она появился на сцене повествования. Скажем лишь, что Гарриет — чистокровная индианка из племени шаенов. Ее отец и брат не последние люди среди краснокожих, она же в свое время бежала от кочевых земляков, однако осталась индианкой и по поведению, и по образу мыслей.
Попала Гарриет в дом плантатора в качестве простой горничной, но за очень короткий срок индианка сумела стать другом, поверенной и даже советчицей своей надменной госпожи. Она добилась избранного положения среди прислуги хитростью и терпением. Высокомерная, жесткая, властная Сара не только слушала советы своей камеристки, но подчас наедине даже позволяла ей делать себе замечания. Так, в один из вечеров, раздевая свою госпожу, Гарриет прибегла к тем кошачьим уверткам, которые она всегда пускала в ход, собираясь читать Саре нравоучения.
— Добрая госпожа! — сказала она.
— Что, Гарриет?
— Я хочу вам кое-что сказать… Только это, наверно, не понравится вам. Нет, лучше я промолчу.
— Все-таки говори.
— Вы хотите этого?
— Требую.
— И хорошо делаете, миссис, потому что я испытываю к вам только преданность и любовь. Лишь это позволяет мне решиться огорчить вас на минуту. А все для того, чтобы потом вы испытали большую радость.