Когда Лида вышла, наконец, на свет из тесного закутка, где пряталась от всех и переживала второе рождение, баба Надя и остальные жители деревни объяснили ее поведение временным помутнением рассудка. Мол, Лида всегда была «не от мира сего», а тут свадьба старшей сестры на нее повлияла – совсем ум отшибло у бедняжки. У них в роду все с придурью. Один Иван чего стоит! Видно, не зря Надька сына в грозу родила… не зря потом Ивана молнией шарахнуло. Та роковая отметина и на внучек печатью легла. Аленка, вон, молодой в могилу сошла, а Лидка умом тронулась…
Лида ничего не отрицала. Так было проще… и ей, и окружающим. О Сергее она себе думать запретила. Но разве сердцу прикажешь?..
Глава 19
Старец жил в обители с тех пор, как себя помнил.
Однажды его, ребенком, принесли к воротам монастыря неизвестные люди и оставили. Не он выбирал свою судьбу, а судьба выбрала его. С тех пор минуло столько лет, что Пахомий, – так звали Старца, – потерял им счет. Да и считать ему было ни к чему. Его жизнь была подчинена одной-единственной цели… Так сказал ему, тогда еще несмышленому отроку, мудрый и седой как лунь преподобный Савва, который управлял обителью.
«Живи у нас, сколь потребуется, пока не исполнишь предназначенное. Воспринимай в своем сердце свет Божественной любви, дабы освещать им дольний мир. “Свет мирянам – иноки, свет инокам – Ангелы”. Это славная участь! – наставлял юного Пахомия игумен[34]. – Не сетуй на свою долю, ибо за исполненное служение тебе воздастся…»
Савва заменил подкидышу отца. Пахомий поверил ему сразу и безоговорочно. Ни разу за все годы ему не пришло в голову усомниться или что-то изменить. Он ждал. Он высох и поседел, стал мудрее самого Саввы, давно отошедшего в мир иной, потерял счет времени, а то, что ему надлежало исполнить, все не происходило…
Раньше, отроком, а затем молодым послушником, Пахомий частенько задумывался о «посланце», который должен прийти к нему во исполнение Великого Плана, как однажды поведал ему покойный игумен. Потом его любопытство притупилось, а после и вовсе истаяло в однообразном течении дней.
Старец осунулся, плохо спал ночами, тревожась от сознания того, что предначертанное не исполнится. Он потерял покой и умиротворение сердца, обретенное годами молитв. Все реже выходил из кельи, – разве только к роднику, набрать чистой воды для питья, – перестал допускать к себе сначала мирян, а потом и братьев-иноков…
Однажды под утро, после ночных молитв и бдений, Пахомий увидел чудесный сон.
Над цветущим полем ярко сияло солнце. Рыцарь в золотых латах скакал на белом коне…
– Кто это? – спросил Пахомий.
И тут же сообразил, что видит перед собою триумфатора и победителя, который правит жизнью и смертью. Он направляется к Полноте Жизни, удерживая в руках знамя любви…
Старец проснулся, как будто кто-то толкнул его. Он все еще видел развевающееся на ветру знамя, на котором золотом был изображен… Знак!
– Господи! Ты услышал мои мольбы! – прослезился Пахомий. – Этот вещий сон успокаивает меня, сообщая, что «посланец» в пути или уже здесь. Я успею исполнить свой долг! Я стану свободным!
Вошедший инок, приносивший ему каждое утро еду, – вареный рис с изюмом и медом, – сообщил, что в обители гости.
Пахомий впервые за много дней поел с аппетитом, выпил ключевой воды и вышел из кельи.
По дороге к храму брат Анисим рассказал Старцу о приезжих – оба сильно пьющие, напуганные. Один – бывший семинарист, а другой, помоложе, – непонятно кто.
Пахомий захотел сам посмотреть на гостей, незаметно. И не поверил глазам своим. Оба приезжих оказались самыми обыкновенными, растерянными, ничем не примечательными людьми.
Старец пришел в замешательство. Неужели сон обманул? Такого не могло быть! Ни разу за все долгое время ожидания ему не было никакого известия, никакого намека. И Знак на полотнище Белого Рыцаря не мог быть случайностью!
«Посланец» в представлении Старца должен быть необыкновенным и удивительным, почти неземным существом. Он воображал себе этакого ангела, спустившегося с небес, сияющего и прекрасного, дабы, наконец, было исполнено предназначенное. А что на самом деле? Явились два непутевых мужика, отягощенных суетными и грешными помыслами, ненадежные, бестолковые! И одному из них он должен передать то, что столько лет хранил как зеницу ока?!
«Может, это не они? – спрашивал себя Пахомий. – А как же сон? По всему выходит, они. Вернее, один из них…»
Сами гости ни о какой своей «особой миссии» явно понятия не имеют! Но это уж дело не его. Ему надлежит передать то, что велено. А наставлять «посланца» на путь истинный никто Пахомия не уполномочивал. Зачем на себя лишнее брать?
Еще одно было неясно: как распознать, кто из двоих тот самый? Как не ошибиться? Старец не мог допустить оплошность теперь, когда главная цель его жизни вот-вот должна осуществиться! Ради этого мгновения он жил вдали от мира, прятался в лесных скитах, когда обитель разоряли, и возвращался обратно, когда монастырь оживал. Ради этого мгновения он хранил тайну, о которой не смел заикнуться даже на исповеди. Ради этого мгновения он из последних сил цеплялся за свое старое больное тело. И вот… его час пробил.
– Неисповедимы пути Господни! Воистину так! – твердил Пахомий и смотрел на иконы в поисках подсказки. – Надоумь меня, Вседержитель… подай весточку!
И подсказка пришла. Это случилось утром, когда Сергей поджидал Пахомия у родника. Молодой гость был ему особенно неприятен: никакого смирения, никакой святости, ничего… – только неуемная гордыня да безумный блеск в глазах!
Утро выдалось прозрачное и холодное, солнечные лучи лились с неба сквозь кружева прихваченных инеем веток. Сергей наклонился, приветствуя Старца, и… на его груди что-то сверкнуло, да так ярко, что Пахомий зажмурился. Когда он открыл глаза, то задохнулся, пораженный: на шее гостя висел золотой медальон с выбитым на нем Знаком. Вот и подсказка! Бог милостив…
Пахомий сидел на скамье у стены кельи, весь в черном, сухонький, с прямым пронзительным взглядом. Человек, стоящий перед ним, не был похож на «посланца». Но Знак на медальоне говорил сам за себя. Долгожданная весточка! Старец был по-настоящему счастлив, как человек, прошедший долгий, полный лишений путь и добравшийся наконец до вожделенной цели.
Перед приходом Горского Пахомий закрыл изнутри келью на задвижку, опустился на пол в углу, отодвинул потайную доску и достал деревянный ларец, завернутый в тряпицу…
Теперь нужно было что-то говорить этому пустому человеку, который ровным счетом ничего не понимает, к тому же еще и любит выпить. Пахомий приветливо улыбнулся вошедшему, предложил присесть. Но Горский отказался. Он стоял и смотрел на Старца в немом ожидании.
– У меня есть одна вещь для тебя, – сказал после некоторого молчания Пахомий.
Горский если и удивился, то виду не подал. После того как он встретился в обители с Лидой, его уже ничто не могло взволновать.
– Что за вещь? – спросил он.
Пахомий решил не тянуть. Произнес мысленно: «Вразуми меня, Господи!» – и достал из ларца потемневшую от времени фигурку восточного божка.
Горский от удивления едва не присвистнул: сдержала только обстановка кельи, не располагающая к подобным изъявлениям чувств.
– Это… откуда у вас?
Фигурка была сделана очень давно. Горский в таких вещах разбирался. Божок в остроконечной шапочке сидел, скрестив ножки, и смотрел на лотос.
– Разрешите? – он взял божка из рук Старца и принялся поворачивать его из стороны в сторону.
Основание фигурки украшал причудливый орнамент… Глаз, похожий на египетский символ Гора, блеснул синим камнем. Неужели это сапфир? Довольно крупный. Если это так, то божок стоит немалых денег…
– Вещица дорогая! – сказал, наконец, Сергей. – От меня что требуется? Оценить? Продать? Купить? Что?
Старец молча уставился на него. В его глазах мелькнул ужас. Он так и предполагал: «посланец» понятия не имеет, что от него требуется. Господи! На все воля твоя…
– Это ваше, – сказал Пахомий как можно мягче.
Горский моргнул и потер лоб.
– Не понял…
– Статуэтка принадлежит вам! Возьмите ее!
– Мне?!
– Вам, – подтвердил Старец печально.
– Но… почему мне?
– Я и сам не знаю, – он поднял глаза к потолку и вздохнул. – Я ждал вас, чтобы передать ее. Теперь она ваша. А я, наконец, свободен!
И тут Сергей оцепенел. С самого начала, как только Пахомий достал фигурку, что-то тревожное шевельнулось в памяти. И только сейчас до него дошло… Как он мог забыть? Выставка Артура! «Натюрморт с зеркалом», на котором он увидел изображение своего медальона! Там был такой же божок, похожий на Будду. Ну, конечно!
Он схватил статуэтку и начал ее рассматривать совсем по-другому, все больше убеждаясь, что она очень похожа на ту, с картины…
Старец понял, что «посланец» взял фигурку. То, что должно было свершиться, свершилось. Он отвернулся к образам и начал молиться, благодарить Всевышнего за то, что обрел долгожданную свободу и больше его ничего здесь не держит. Пахомий настолько глубоко погрузился в себя, что не слышал обращенных к нему вопросов Горского. Подчиняясь внутреннему чутью, тот положил божка за пазуху и вышел из кельи…
Потом, уже закрывшись у себя, Сергей как следует рассмотрел Будду и поразился: вещь действительно уникальная и стоит кучу денег. Но дело даже не в этом. Что-то связано с этой фигуркой! Не зря же Старец дал ему божка? Не зря же Артур изобразил статуэтку на своей картине? Эти вещи – флорентийский медальон и восточный божок – оказались у него, Сергея Горского, не случайно. Тогда зачем? А затем, чтобы…
Чтобы что?..
Вчера Сиур опять созвонился с Таисией Матвеевной, приемной матерью Элины. Та жаловалась на плохое здоровье: давление замучило, головные боли.
– По ночам почти не сплю, все разговариваю с дочерью. О жизни, о любви, об Алеше… Элиночка как будто все знает: и что Лешенька женился, и про мои болезни.