– А о чем вы беспокоились?
– О сифилисе, – сказал Грэм. – Я не столько беспокоился, что заразился, я просто вроде как знал, что заразился. Это трудно объяснить. Мне говорили, что я брежу.
– У вас были какие-нибудь симптомы?
– Нет. Я прочитал все о сифилисе. Я думаю, что, возможно, испытывал дискомфорт при мочеиспускании, но ничего серьезного.
– И что вы сделали?
– Я опять вернулся в больницу. И продолжал возвращаться снова и снова. В конце концов мне там сказали, что я им надоел и чтобы я уходил.
– Вы обращались куда-нибудь еще?
Грэм, казалось, на мгновение замер, затем сделал еще один ход.
– Обратиться куда-нибудь еще? – повторил он так, как будто такая идея никогда не приходила ему в голову. – Нет, я никуда не ходил. – В его голосе звучало беспокойство. – Наверное, мне следовало бы это сделать. Другие врачи могли бы его найти.
– Найти сифилис?
– Да. Они так ничего и не нашли. Я писал на них жалобы, но все было бесполезно. В конце концов я решил продезинфицировать себя сам.
– Продезинфицировать?
– У меня было немного отбеливателя, я думал, он убьет инфекцию. Это безумие, конечно.
– Да, – сказал я. То, что он расценивал это как безумие, вселяло надежду.
– Но мне следовало лучше подумать. Отбеливатель не избавит от него.
– О… И что вы сделали?
– Вот тогда я и решил взять дело в свои руки.
Он сделал паузу и тревожно спросил меня:
– Бен, вы в порядке?
Я, должно быть, побледнел или позеленел в этот момент, поэтому он заволновался.
– Хотите чаю? – спросил он.
– Нет, спасибо. Ничего не надо. Что вы сделали, Грэм?
– Ну, в клинике же мне сказали, чтобы я больше не приходил туда.
– Почему?
– Они сказали, все потому, что я угрожал врачу, но на самом деле это было потому, что врачи не обращались со мной должным образом. Они что-то от меня скрывали.
– И что потом?
– Остальное вы и так знаете. Я пошел в гараж и нашел стамеску.
– Да.
– И я положил свой пенис на верстак.
– М-м-м.
– И отрезал конец своего пениса. Ту часть, в которой была инфекция. – Он пристально посмотрел на меня. – Уверены, что не хотите чаю?
– Спасибо. Хочу.
Я оглядел настенную доску, пока Грэм ходил на кухню. Черное и белое. Правила и порядок. Ясность.
Он вернулся, и я положил немного сахара в чай и тщательно его размешал.
– Почему вы сейчас здесь?
– Из-за моего врача. На прошлой неделе я был у него в клинике, и он сказал, что мне не помешало бы лечь в больницу, чтобы разобраться с моим лечением.
– Почему?
– Не знаю. Он сказал, что беспокоится обо мне.
– И что вы ему ответили?
– Я сказал, что беспокоюсь, что сифилис распространился. Вы знаете, это может произойти в любом месте тела. – Он указал на свой висок. – Он может проникнуть даже в мозг.
– Ах. У вас психическое заболевание?
– Нет, не совсем. Мой врач говорит, что да. Все началось как депрессия, но теперь это бредовое расстройство. Что-то вроде шизофрении, но без голосов в голове. По большому счету мы ведь все немного сумасшедшие, не так ли, Бен?
На некоторое время мы погрузились в молчание, сосредоточившись на очередной партии шашек. Я играл немного лучше, чем в первый раз, но Грэм все равно победил. Потом он рассказал мне про ордер от венерологической клиники, согласно которому Грэм не имел права даже приближаться к ней.
– Почему они это сделали? – спросил я.
– Я пошел туда как-то вечером, когда все уже разошлись по домам. И бросил несколько спичек в почтовый ящик.
– Зачем?
Он пожал плечами.
– Я правда не знаю… Преподать им урок, что ли?
Он выглядел усталым, и я поспешил поблагодарить его за то, что поговорил со мной. Я вернулся в дежурку и стал размышлять над нашим разговором, параллельно читая карту пациента. Оказывается, его отношения с девушкой закончились потому, что он отказывался заниматься с ней сексом. Он не хотел заразить ее сифилисом – он так и сказал об этом врачу на первом приеме. Затем он настолько внушил себе, что болен, что начал угрожать людям, пытался совершить поджог, получил судебный запрет, окунул свой пенис в отбеливатель и в итоге отрезал его. Он отрезал свой собственный пенис[21]. И теперь думал, что у него нейросифилис, хотя тому не было ни малейших доказательств.
У него был ипохондрический бред. Я убедился на его примере, что между «нормальными» ипохондриками и людьми вроде Грэма есть четкая разница. Его заблуждения были не просто гиперреалистичны, они поглощали его самого и почти поглотили окружающих.
МНЕ ИНОГДА ВСТРЕЧАЮТСЯ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ НЕ ВЕРЯТ, ЧТО ПСИХИЧЕСКИЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ СУЩЕСТВУЮТ НА САМОМ ДЕЛЕ.
– Просто мы все живем в безумном мире, – рассуждают они за ужином.
Затем мне сообщают (обычно у того, кто это говорит, взгляд немного безумный и глаза остекленевшие), что любой психиатрический диагноз субъективен…
Боже, неужели уже так поздно?
…и что пациент уязвим и бесправен, а любая форма принудительного лечения – это варварство.
Такси!…
У меня были другие, противоположные выводы. Мне, молодому человеку, было совершенно очевидно, что макать собственный член в «Доместос», а потом вообще отрезать от него кусок – это не что иное, как безумный поступок. Сюда же относится и попытка сжечь клинику.
В ту ночь мои убеждения окончательно сформировались.
Психическое заболевание – это несоциальная конструкция, и нельзя говорить, что мы все немного «сумасшедшие» – что бы это ни значило. Ведь мы же не скажем, что Грэм немного болен сифилисом или кто-то с нормальным уровнем сахара в крови немного болен диабетом. А психическое заболевание, точнее, психоз – это болезнь, подобная сифилису и диабету. Так я решил.
На следующей неделе я снова навестил Грэма. Но его уже не было в палате. Медсестры сказали мне, что его перевели в недавно открытое отделение средней безопасности, где мне позже предстоит работать. Спустя день после нашей с ним встречи он угрожал медсестре, которая усомнилась в его убеждениях. Он сказал также, что студент-медик согласился с тем, что у него сифилис и от него нужно лечиться.
Для вас это заблуждение и бред.
То, во что мы верим, не всегда верно, и это, вероятно, все, что нужно знать среднестатистическому студенту-медику.
Галлюцинации: не верьте всему, что слышите
Помимо бреда, другой «важный феномен», с которым студентам-медикам нужно разобраться, – это галлюцинации. В основном речь идет о случаях, когда человек слышит голоса, но это не всегда так. Я наблюдал психотерапевта, у которого были музыкальные галлюцинации: он слышал «Марсельезу».
Позвольте мне ввести вас в курс дела. До появления в конце XIX века психиатра Эмиля Крепелина классификация психических расстройств была несколько запутанной. Его гениальность заключалась в том, что он упростил все это дело. Он сказал, что существует всего два типа психоза. Первый – маниакально-депрессивная болезнь (которая включает в себя и то, что мы сейчас считаем депрессией), а второй – нечто, называемое dementia praecox или «раннее слабоумие», то, что мы сейчас называем шизофренией. Итак, по сути, он провел важнейшее различие между шизофренией и аффективными расстройствами (другими словами, расстройствами настроения), и именно такой классификацией мы и пользуемся до сих пор.
На самом деле больше ничего и не надо. Говоря о психозе, я подразумеваю бред, галлюцинации и расстройство мышления, а в совокупности эти симптомы могут вызвать действительно странное поведение, вплоть до членовредительства в прямом смысле слова – вот как Грэм ударил сам себя долотом по пенису.
Если вы знаете про эту классификацию состояний, еще будучи студентом, то вы молодец. А если еще и слышали о статье Дэвида Розенхана в журнале Science 1973 года, то вы молодец в квадрате. Я упоминаю об этой статье просто потому, что ее очень любят и по-прежнему публикуют противники психиатрии. Признаюсь, я тоже поначалу был склонен считать, что «каждый сходит с ума по-своему» и «все мы немного того», и очень мне нравился эксперимент Розенхана, но, встретившись с Грэмом, я начал сомневаться в правоте этой теории.
Розенхан исследовал, как психиатрические службы реагировали на нормальное поведение людей в отделениях, где все ожидали увидеть ненормальное поведение. Эксперимент Розенхана заключался в том, что он заставил нормальных людей ходить на прием в места, подобные больнице Святого Иуды, на том основании, что они слышали голоса. Он хотел знать, как на них отреагируют психиатры и что будут делать с ними. Люди выдумывали симптомы, симулировали – ничего особенного, они просто говорили, что слышали такие слова, как «пусто» или «полая», когда вокруг никого не было, фактически заставляя врача, проводившего опрос, сделать вывод, что у них галлюцинации.
В настоящее время врачи в приемном покое выслушают опасения пациента и отправят его обратно к его терапевту или в общественную группу психического здоровья. Но тогда, в Америке 1970-х годов, таких пациентов сразу госпитализировали. Однажды госпитализированные люди больше никогда не жаловались на то, что слышат голоса. Они вели себя нормально, были дружелюбны и готовы к сотрудничеству.
Впрочем, недавно серьезно усомнились в достоверности этого исследования. Угадайте почему. На выписку мнимых «пациентов» Розенхана уходило в среднем девятнадцать дней. Оскароносный фильм «Пролетая над гнездом кукушки» вышел на экраны в 1975 году, всего через два года после этого исследования. Можно было ожидать, что те самые добровольцы-экспериментаторы проведут в заключении много лет и в конечном счете подвергнутся лоботомии[22]. Но этого не произошло.
Также интересно отметить, что следующий фильм, получивший премию американской киноакадемии, также увековечил на экране негативный стереотип психиатрии. «Молчание ягнят» 1991 года представляет нам не только Ганнибала Лектера, психиатра и психопата-каннибала, серийного убийцу, но и доктора Фредерика Чилтона, развратного, ревнивого и мстительного психиатра, который следит за Лектером. При этом он – лицо институциональной психиатрии. Любопытно, что злобный и опасный пациент вызывает больше сочувствия, чем неадекватный врач, который его лечит.