– Здравствуйте, доктор, – начала она. – Вы помните меня?
Подобные приветствия вселяют в меня настоящий ужас. Так было всегда. Я бы, наверное, не узнал своего собственного брата, если бы он подошел ко мне с таким вопросом. Женщина снова обратилась ко мне:
– Вы не узнаете меня?
Моя вторая нелюбимая фраза.
– Какие симптомы у вас были?
Она рассмеялась.
– Тру и Тра.
И тут она нашлась в моей голове.
– Рэйчел! – вспомнил я. – Как ваши дела? Подействовало ли новое лекарство? Как поживает ваша мать?
– У меня все хорошо, спасибо. Я вышла замуж и теперь игнорирую своего мужа с тем же мастерством, с каким научилась игнорировать голоса в голове.
Она хихикнула. Передо мной стоял совершенно другой человек. Она была радостной и красноречивой. Она была забавной.
Я улыбнулся ей в ответ, и она сказала, что с матерью у нее хорошие отношения.
– Вы спасли мне жизнь, – произнесла она на прощание.
Я не находил слов.
Вот какими бывают галлюцинации. Дальше начинается расстройство мышления, а потом мы ставим диагноз.
Расстройство мышления
Иногда со мной случается какое-нибудь озарение, которое серьезно влияет на понимание медицины.
Первый раз такое было, когда меня научили пользоваться стетоскопом. Второй – это была игра в шашки с Грэмом. А третье озарение случилось со мной в отделении больницы Святого Иуды, где лечили органы грудной клетки.
НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, КОГДА БОЛЕЗНЬ НАНЕСЕТ УДАР.
Здешние пациенты были пожилыми, они курили, и почти у всех был бронхит. Они поступали с легочными инфекциями, которые критически влияли на способность дышать. И, потушив свои собственные сигареты, мы осматривали пациентов и затем начинали внутривенно вводить им антибиотики.
Проработав всю ночь, мы осматривали всех поступивших пациентов, чтобы оценить их состояние. Во время одного из таких утренних обходов больничных палат один из старших интернов подал мне картонный поднос с двумя предварительно заполненными шприцами и сказал, чтобы я вколол их «вон тому пациенту».
Он указал на пожилого мужчину с одышкой в другом конце комнаты и последовал за мной, чтобы посмотреть, что я делаю. Я смутно припоминал, что это задание было уже примерно пятым за тот вечер.
Для простого студента-медика старший интерн – фигура далекая и недосягаемая. Он уже сдал все экзамены и целый год продержался в отделении. У него есть боевые шрамы, и он знает, где спрятать скелеты. Если консультант – это полковник, то старший интерн – главный сержант. Если он говорит, что надо что-то сделать, то вы просто берете и делаете это.
Я взял картонный поднос и направился к указанной цели. Сказал пациенту, кто я такой и что я пришел сделать ему укол. Было слышно, как булькает у него в груди. Он посмотрел на мой белый халат и кивнул. В его положении ему не оставалось ничего другого.
Старший интерн наблюдал, как я впрыскиваю внутривенную инъекцию. Я знал, что это что-то вроде экзамена, и хотел сделать все правильно – мне важно было угодить интерну. Я тщательно следовал утвержденной технике, сделал все точно так, как меня учили, а затем поднял голову и взглянул на него, ожидая его одобрения.
– Что ты ему только что дал? – спросил он.
Я застыл с открытым ртом. Я ведь не спросил и не посмотрел. А просто вколол ему то, что мне дали.
– Кому ты только что дал лекарство? – Он попал точно в цель. Я дал его «вон тому пациенту», парню, которого я едва знал, который выглядел так же, как и все остальные больные с бронхитом в этом отделении.
Я опустил взгляд и посмотрел на мужчину, лежащего в кровати. И увидел именной браслет у него на запястье. До этого момента я вообще на него не смотрел. У пациента было имя. И я его не знал.
Я заметил, как он обменялся взглядом со старшим интерном, а тот подмигнул ему в ответ. А потом я посмотрел на пустые шприцы на картонном подносе.
– Извините, – промямлил я, совершенно обескураженный.
А ведь это мог быть хоть цианид! Я доверился человеку в белом халате, а пациент доверился глупому студенту-медику. Я знал об этом исследовании. Я даже изучал его, но никак не применил урок в реальной жизни.
Как тебе не стыдно, Бен! Это же вынужденное подчинение авторитетной фигуре в правильной униформе. И тут на меня нашло озарение.
Я пошел домой, взял учебник и открыл его на эксперименте, проведенном Стэнли Милгрэмом в Йельском университете. Он поручил добровольцам подвергать подопытного все более серьезным ударам электрическим током всякий раз, когда он не справлялся с простым заданием на запоминание. Градации на циферблате менялись от очень слабых 15 вольт до очень сильных 450.
На самом деле испытуемого не били током, и человек только притворялся, что испытывает боль. Единственным человеком, не знавшим этого, был тот, кто наносил удары. И если он по какой-либо причине колебался, ему давали простые инструкции, начиная от «Пожалуйста, продолжайте» и заканчивая «У вас нет выбора, кроме как продолжать».
Все испытуемые дошли до 300 вольт, а две трети прошли даже весь путь до максимальных 450 вольт, несмотря на хоть и притворные, но все же громкие крики жертвы.
А все потому, что кто-то авторитетный приказал им это сделать.
У вас нет выбора…
Несколько лет спустя в отделении я познакомился с пациентом с шизофренией. Он был примерно моего возраста, также происходил из среднего класса, получил хорошее образование и университетский диплом. Мы могли бы быть братьями. При поступлении в больницу с ним беседовал другой врач, который дежурил накануне вечером, поэтому мне пришлось опросить его впервые. Я спросил его, когда он заметил проблему. Теперь я понимаю, что такой вопрос был моей первой ошибкой. Если вы еще не поняли, большинство людей, поступающих в психиатрическую больницу, вообще не думают, что у них есть проблема, так что это был неправильный вопрос.
– Это было видение диплопии, которое зажгло последовательные разрывы. У меня не было представления о ветхости или избытке неадекватности, которым противостоит расчлененная совместная борьба за свободу. Я не думаю, что мы можем быть использованы нашим непоследовательным подходом для решения неизбежного парадоксального вызова.(Это была бредовая речь пациента, который придумывает новые слова и использует странные конструкции.) Он продолжал в том же духе около минуты, прежде чем остановился и посмотрел на меня. Я смог дословно записать только первые пару предложений.
– У меня с собой есть вся диссертация.
Он полез в сумку и вытащил большой сверток, поверх которого лежала газета пятилетней давности, второй страницей вверх. «Местный парень, Пол Кэррингтон, поступил в Оксфорд», – гласил заголовок.
– Мы так гордимся им, – сказал директор школы. – Он наш первый ученик, попавший в Оксбридж[23].
Пол выглядел на фотографии молодым и взволнованным, чисто выбритым, полным надежд и оптимизма, непохожим на бородатого и истощенного человека, который сидел передо мной.
– Это был заговор высшего уровня. Они придумали и стремились создать подобие солиптического очарования.
Я сделал еще несколько пометок. Конечно, это полная бессмыслица, но сказано это было так бегло и с такой убежденностью, что потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он совершенно не в себе. Это один из ключевых признаков психоза. Некоторые слова были просто неправильно использованы, но некоторые являлись неологизмами. Использование выдуманных слов не редкость при шизофрении.
Полу пришлось заново пройти обучение на последнем курсе, потому что он пропустил бóльшую часть года из-за неустановленной болезни. Он выкарабкался, но затем впал в психотический упадок. В конце концов друг пришел навестить его и застал дома одного, подозрительно выглядящего и испуганного. Окна в доме были заклеены фольгой, а в отключенном холодильнике было только двадцать бутылок минеральной воды. Телевизор повернут к стене, и на любом свободном месте в комнате виднелись приколотые газетные вырезки с теориями заговора. Его друг позвонил врачу, а тот вызвал общественную психиатрическую бригаду.
Они забрали его и положили в больницу. Он и не думал, что с ним что-то не так.
С чего бы ему так думать?
В том мыслительном хаосе, что был у него в голове, ему было трудно сформулировать природу заговора против него, но заговор этот для него был реален. Пациент изначально не хотел пускать к себе психиатрическую бригаду, поэтому им пришлось обратиться в суд, чтобы получить постановление, разрешающее проникать в частное жилище. И только после этого он был задержан и доставлен в больницу.
Мы потратили несколько дней на оценку его состояния. Физически он был в порядке, несмотря на недостаточный вес. Анализы на наркотики ничего не показали, а его пламенные речи намекали нам, что, скорее всего, это шизофрения. Я подошел к нему после обхода и сообщил, что необходимо начать курс лекарственной терапии – надо принимать антипсихотические препараты, чтобы попытаться уменьшить паранойю и нормализовать мышление.
– Вы пытаетесь избавиться от отравленного имущества, – сказал он сердито, что я понял как отказ.
Мы решили дать ему несколько дней на размышления, и я виделся с ним каждый день, чтобы попытаться объяснить, почему он так остро нуждается в лечении. С собой у него ничего не было. И во время одной из встреч он попросил разрешения сходить домой за какой-нибудь одеждой. Был, конечно, риск, что он не вернется, но его уже однажды госпитализировали, так что, если он сбежит, мы всегда можем вызвать полицию, которая вернет его обратно.
Я пошел вместе с ним к нему домой. Обычно это делает ассистент, но я сам хотел посмотреть, как он живет. И я получил очередной урок – увидел, как может выглядеть шизофрения.
НА ВХОДНОЙ ДВЕРИ БЫЛО ПЯТЬ ЗАМКОВ И ДВЕ ВИДЕОКАМЕРЫ. Я МЫСЛЕННО ОТМЕТИЛ ТОПОР В КОРИДОРЕ, И ПАЦИЕНТ ЗАМЕТИЛ, ЧТО Я СМОТРЮ НА НЕГО.