Только спустя несколько лет я рассказал отцу о том, что произошло.
– Ну ты и дурак.
Он тихо рассмеялся про себя и сделал еще один глоток вина.
Ту же историю я рассказал матери, еще до того, как у нее началось слабоумие. В тот момент она пока просто страдала депрессией. И она поинтересовалась, стало ли миссис Джонсон лучше. Я не хотел отвечать, но она настаивала.
– Да, мам, ей стало лучше, – солгал я.
Ну, на самом деле не совсем солгал. Ей действительно сначала стало лучше, но, когда я рассказывал о ней матери, я уже знал конец этой истории. Моя мама была проницательным человеком и поняла, что узнала не всю правду, но больше не требовала откровений. Она сделала паузу и выглядела совершенно серьезной.
– ЭСТ – это не повод для смеха, Бен.
Мама умерла всего две недели назад. Я начал писать эту книгу в ночь перед похоронами.
Вероятно, это просто совпадение.
Я никогда не спрашивал маму, читала ли она предсмертную записку ее брата, которого тоже лечили ЭСТ, или даже написал ли он ее вообще. Я должен был это сделать. Это была тяжелая травма в ее жизни – и в жизни моей семьи тоже.
Страшная участь психиатра
Предсмертные записки бывают самых разных форм и размеров. Какие-то наспех нацарапаны, другие тщательно продуманы. Многие решившие покончить жизнь самоубийством объясняют, почему они это делают, – часто обвиняют кого-то или самих себя. Но вот видеть письменное повествование, тщательно описывающее психическое состояние человека перед самоубийством, – это весьма необычно.
А ЭТА ПРЕДСМЕРТНАЯ ЗАПИСКА ИМЕННО ТАКАЯ. ИМЕНА НАСТОЯЩИЕ, ЛЮДИ РЕАЛЬНЫ. ОНА БЫЛА БОЛЬНА, И Я ХОРОШО ЕЕ ЗНАЛ.
«Все время чувствую себя вялой – хуже всего по утрам. Пытаюсь быть веселой, но чувствую, что меня ЗАСТАВЛЯЮТ. Как будто я за стеклянным экраном, я теряю связь с другими людьми – нет связи, речь вынужденная, улыбки натянуты, слова пусты – все это через огромное усилие. Никакого драйва или мотивации.
Я все время усталая, мысли постоянно крутятся, я все забываю, со мной каждую минуту может произойти все что угодно, любой несчастный случай. Я натягиваю одежду, принимаю ванну, готовлю еду, ежедневно хлопочу по дому – все это требует невероятных усилий, как будто я каждый день взбираюсь на гору. Я звоню разным людям, чтобы выполнять разные поручения и задачи. Таким образом, что-то постоянно происходит и как будто бы есть надежда на перемены.
Все становится все более и более запутанным.
Удовольствия от прежних интересов больше нет, психиатрия тоже теряет свое очарование.
Смотреть телевизор, передачи, которыми я раньше наслаждалась, я не хочу – они для меня ничего не значат больше. Мне нравилось слушать компакт-диски, но теперь музыка мне больше не доставляет удовольствия.
Чувствую себя бесполезной как мать, как жена, как женщина. Не вижу никакой надежды на будущее.
Отчаянно пытаюсь увидеть надежду на будущее, но это становится все более и более трудным.
Сон не помогает, я не высыпаюсь.
Ем через силу, только потому, что мой ребенок нуждается во мне, я должна его кормить. Сосредоточила все свое внимание на моей драгоценной малышке Фрейе. Она все для меня, я отчаянно хочу быть ей хорошей матерью, но начинаю чувствовать, что сильно подвожу ее. Чувствую, что все видят, что я бесполезная мать и никуда не гожусь.
Мне трудно воспринимать позитивные вещи, о которых кто-то говорит, не могу долго за это цепляться. По утрам мои мысли крутятся в голове словно по кругу. Начинаю думать, что Дейв ненавидит меня, хочет убрать с дороги, хочет, чтобы я совсем сошла с ума. И тогда он сможет найти другую жену, которая ему больше подходит.
Мне трудно цепляться за реальность – я плохая, порочная?
Я не заслуживаю ничего хорошего, кого я обманываю? Это все дурной сон или происходит на самом деле?
Есть ли и правда надежда на будущее?
Я пыталась изобразить улыбку, передать позитив, но становится все труднее понять, что реально. Теряю рассудок? Теряю разум?
Фрейя нуждается во мне, я не могу ее подвести. Нужно привести себя в порядок ради нее. Она и Дейв значат для меня очень много – мне нужно разобраться в себе ради них. Боюсь, я схожу с ума. Нет смысла связываться ни с когнитивной терапией, ни с какой бы то ни было еще. Я все равно не смогу ее проходить, и она мне не поможет – мысли слишком путаются, внимание долго не удерживается на чем-то одном, нигде нет ясности, нет воли, нет сил. Я уже проходила этот путь раньше, не хочу срываться или оказаться в психиатрическом отделении, чтобы мне делали ЭСТ. Хочу избежать этого любой ценой – мне нужно думать о своем ребенке. Я должна продолжать жить ради нее, она для меня все, больше, чем сама жизнь. Я нужна ей. Я буду рядом с ней, чего бы мне это ни стоило».
Семьи самоубийц, как правило, озадачены и сбиты с толку. Рациональное самоубийство действительно случается, но обычно причиной, по которой кто-то неожиданно сводит счеты с жизнью, является психическое заболевание[32].
Записка, которую вы только что прочитали, написана Дакшей. Мы видим тут чувство полной безнадежности, которое пронизывает человека, находящегося в состоянии тяжелой депрессии. Можно подумать, что она отстраняется от реальности и что осознала свою неспособность извлечь выгоду из терапии, поскольку впала в психоз.
Я познакомился с Дакшей, когда учился на психиатра. Она уже была выпускницей и преуспела в выбранной ею области, несмотря на то, что у нее было существенное препятствие в виде серьезного психического заболевания – биполярное расстройство, которое ей впервые диагностировали после сильной передозировки (когда она еще училась в университете). Впоследствии она пять раз попадала в больницу и трижды проходила ЭСТ.
Она была родом из небогатой семьи, никогда не кичилась своими достижениями и вообще была очень скромной девушкой. В маниакальном состоянии она становилась игривой, тратила налево и направо деньги, была очень щедрой ко всем. В депрессивной фазе она жаловалась на рассеянность и испытывала трудности со сном. Она пыталась свести подавленность к минимуму, и у нее развивались суицидальные мысли и параноидальные идеи.
Какое-то время мы встречались каждую неделю, и я хорошо ее узнал. Мы нравились друг другу, и она не скрывала свою болезнь. Но в конце концов наши встречи прекратились, и связь с ней я потерял. Так бывает, особенно когда много и напряженно работаешь. Впрочем, иногда я узнавал от коллег, как у нее дела, и радовался ее успехам. Потом я узнал, что она перестала принимать лекарства, чтобы завести ребенка. Фрейя родилась 4 июля.
Три месяца спустя, 9 октября, Дакша пыталась зарезать Фрейю и себя, потом она облила тело дочки и свое горючим веществом и подожгла. Фрейя скончалась от вдыхания дыма, а Дакша прожила еще три недели, прежде чем умерла от полученных травм. Возможно, к счастью, она так и не пришла в сознание…
В день, когда случилось это несчастье, она спросила мужа, который уходил работу, действуют ли против них «злые силы»? Дейв обнаружил их тела, когда вернулся домой. Он знал о болезни Дакши и о переменах в настроении, но не знал о ее паранойе, которая была частью психоза, сопровождавшего рецидивы. В записке паранойя налицо: девушка беспокоилась, что муж ненавидит ее и что ищет себе другую жену. Она знала, что теряет связь с реальностью, и это пугало ее. Она также знала, что ей не поможет психотерапия или еще какое-то лечение – болезнь слишком усугубилась.
Следователь, ведущий это дело, сказал, что Дакша покончила с собой, когда нарушилось ее душевное равновесие, а смерть Фрейи счел продолжением самоубийства.
Было проведено тщательное расследование произошедшего, выясняли, почему так случилось. Впоследствии разработали далеко идущие рекомендации, в частности насчет выявления психических заболеваний у самих представителей системы здравоохранения, о важности их культурного и религиозного происхождения, о стигматизации и о том, как обращаются со специалистами в области здоровья, когда им самим становится плохо. В рекомендациях также говорилось, что команда, оказывающая помощь врачу, должна в большей степени привлекать семью пациента. Если бы Дейв знал больше о признаках рецидива у Дакши, включая паранойю, тогда, возможно, он распознал бы тревожные сигналы.
Может быть. Я не знаю.
Но что действительно так – это то, что пациенты, как правило, идут по одному и тому же пути. Тот, кто в первый раз попадает в плен навязчивых идей перед депрессией, вполне вероятно, и в следующий пойдет по тому же пути.
Случай Дакши для меня очень трудный и тревожный, потому что я знал ее. А контролировать пациента, когда между вами есть какие-то личные отношения, когда вы не можете скрыть свои эмоции за маской профессионализма, очень трудно. Как минимум.
Вы, наверное, подумали, что она была моей пациенткой, но она была моей коллегой, она сама была психиатром. Мы работали в одних и тех же местах и иногда даже оказывались на вызове вместе. Она была моим напарником и другом. Она планировала заступить на должность в качестве врача-консультанта, когда произошла та чудовищная трагедия.
Цель поделиться этим случаем проста: объяснить, что за газетными заголовками типа «Женщина убивает своего собственного ребенка» стоит психическое заболевание[33].
Я вспоминаю Дакшу и не могу сопоставить образ того человека, которого я знал, с тем, что она сделала. Очевидно, что ее действия вызваны психическим заболеванием. Но позвольте мне заявить об этом громко, хотя бы ради ее мужа Дейва и других семей, оказавшихся в подобной ситуации.
Не тот человек, которого вы знали и любили, виноват в случившемся! Всему виной психическое заболевание.
На похоронах Дакши и Фрейи я наблюдал за Дейвом, который распростерся перед их гробами. Он буквально обезумел от горя. Это было самое сильное проявление человеческого горя, какое я когда-либо видел. Оно было грубо и безудержно, и смотреть, как он страдает, было чем-то почти кощунственным. Я поймал себя на том, что невольно отвожу взгляд. Я оглядел своих коллег – всех наших коллег. Пришли все. Мы разделяли потерю Дакши и Фрейи с их близкими, и наши сердца были с ними.