Обходя ресторан с задней стороны, я увидел большой снежный сугроб у стены, блестевший в лучах послеполуденного солнца. Я снял солнцезащитные очки и увидел, что в сугробе есть маленькие ямки, каждая с характерными желтыми следами. В общем, я нашел свой личный писсуар, и слава богу, ведь он мне был очень нужен.
Я приступил к трудоемкому процессу расстегивания лыжной экипировки. Я испытал огромное облегчение, и в этот момент не было ничего прекрасней в мире! Ну, кроме попытки пробить струей в снегу свою собственную маленькую дырочку, что я и делал с совершенно детским удовольствием. Я оглядел дырочки своих соперников, точно прицелился и заметил, что дыры были повсюду. Слева от меня, справа от меня, фактически прямо подо мной, и в некоторых местах виднелось больше ямок, чем снега.
Я стоял на гигантском решете, пропитанном мочей.
Я не шевелился. Я подсчитал, что мне нужно еще тридцать секунд, а затем я съеду с холма назад, чтобы избежать ненужного удара о тонкую корку снега, на которой я стоял.
Некоторые лыжники, попавшие под лавину, рассказывают, что слышали, как срывается снег. Мне оставалось секунд пять, я почти закончил, когда услышал «треск» и увидел, как корка расползается вокруг меня, соединяя дыру с дырой. А затем я упал вниз на целых два метра в то, что теперь оказалось скорее катакомбами, чем решетом.
Черт побери!
Я пытался выбраться, но застрял. Я хотел встать на ноги, но мне казалось, что они застыли в бетоне. Я немного помахал руками, но все, что мне удалось сделать, – это жутко извозиться в собственной моче.
Затем мимо прошла очень веселая компания, направлявшаяся от подъемника к ресторану. Мне захотелось сквозь землю провалиться от стыда, но я собрался с духом и задрал голову так высоко, как только мог.
– Помогите. На помощь.
Вот и все на самом деле. Они подошли, оказались французами, немного посмеялись надо мной и вытащили оттуда.
Как вы помните, я весь измазался мочой – и воняло от меня ой-ой-ой. В общем, не то забавное воспоминание, не то кошмарный сон. И если когда-то и был случай, который заставил меня осознать, что преступники часто сначала становятся жертвами, то это следующее дело, и я сразу положил его в «коробку для хранения».
ГЭРИ БЫЛО СОРОК ЛЕТ, КОГДА Я ВСТРЕТИЛ ЕГО В КЭМПСМУРЕ, ГДЕ ОН ОТБЫВАЛ ПОЖИЗНЕННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЗА СЕКСУАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ НАД ДВУМЯ ДЕСЯТИЛЕТНИМИ ДЕВОЧКАМИ.
Сара и Софи были близнецами. Когда в его доме произвели обыск, на компьютере обнаружили тысячи изображений детей. С 2014 года они называются «изображения категории А» – такие, которые включают пенетрацию или сексуальную активность с животным или садизм. Ему нравилось все в таком роде.
Он жил рядом с родителями девочек и часто помогал им, когда нужно было сходить в магазин или подвести их из супермаркета. Он казался «честным человеком» и часто бывал в их доме[43]. Похоже, что родители девочек считали его простым парнем и, положа руку на сердце, просто банально эксплуатировали добродушного соседа.
На Рождество няня не смогла присмотреть за девочками, и тогда родители позвонили Гэри. Все было хорошо, и вскоре он стал регулярно оставаться наедине с детьми. Шесть месяцев спустя одна из девочек нарисовала как-то в школе картинку – и тут зазвенели первые тревожные звоночки. Изображение человека на рисунке было со всеми анатомическими подробностями. Десятилетний ребенок просто не может еще знать такое. Выяснилось, что Гэри неоднократно насиловал обеих сестер.
Все это случилось пять лет назад, и меня попросили увидеться с ним, потому что он пытался покончить с собой во время отбывания наказания.
– Я знаю, кто вы, – сказал он, но я все равно представился.
– Я понимаю, что вы пытались покончить с собой, Гэри. Я пришел, чтобы решить, как вам помочь.
Я мог разглядеть остаточный синяк на его шее – там, где нейлоновый шнур глубоко вонзился в кожу, все еще виднелась отметина.
Гэри сидел напротив меня в отдельной комнате для свиданий недалеко от основной зоны с примерно тридцатью столами и стульями, где жены и партнеры встречались со своими близкими. Он отказался прийти в медицинский центр, чтобы повидаться со мной. В комнате было чисто и по-спартански пусто, и за нами следили две камеры видеонаблюдения.
– Меня не привели бы сюда в часы посещений, – сказал Гэри, разглядывая большую комнату. – Дети приходят сюда повидать своих отцов.
Я огляделся и увидел пластиковые игрушки и даже маленький трактор с педалями. У меня был точно такой же, когда я был ребенком.
– Вы хотели бы поговорить со мной, Гэри?
Он пожал плечами.
– Мне все равно больше нечем заняться, вы же знаете.
– С чего бы вы хотели начать?
Некоторое время он ничего не говорил, но затем, казалось, принял решение установить со мной контакт.
– Это не девочки. Дело было не в них. Они были хорошими детьми. С ними все в порядке?
– Я не знаю, – честно сказал я.
– Можно написать им, чтобы сказать, как мне жаль?
– Нет, вы не должны иметь с ними никаких контактов.
– Вы знаете, я любил их, как если бы они были моими собственными дочерьми.
Я подумал о двух моих девочках.
– Расскажите мне о себе, Гэри.
– Сказать особо нечего.
Я подождал, и он продолжил:
– На самом деле у меня было нормальное детство. Я не привык говорить о прошлом.
– Вы отказались от всех тюремных курсов. Вы отказались от психолога. До сих пор вы отказывались и от психиатрической экспертизы.
– Да.
– Почему?
Он снова пожал плечами.
– На самом деле в этом нет смысла. Я сделал то, что сделал. На этом все и закончится.
– Вы когда-нибудь интересовались, почему вы это сделали?
– Я знаю, почему я это сделал.
– Почему?
– Из-за любви.
– Как так?
– Я любил их. Они были чистыми. Они были хорошими.
– А вас любили?
– Мой отец, мой отчим, он сказал, что очень сильно любит меня. Он так сильно любил меня, что сказал, что покажет, как сильно меня любит. – Теперь Гэри смотрел на стол сверху вниз. Думал он совсем не обо мне. – Раньше он заставлял меня сосать у него[44]. И если он не кончал, то бил меня. Я смирился с побоями, но мне не нравилось сосать у него. На самом деле это было только началом. Он заставил меня смотреть, как он трахал маму. После я должен был сходить и купить ему сигареты. Я никогда не вел себя так ужасно с девочками. – Он сделал паузу и быстро посмотрел мне в глаза. – Я был дома и не знал, что он в ванной. Я вошел, а он сидел на унитазе. Он очень разозлился, что я побеспокоил его. Я никогда не видел его таким злым; он швырнул меня в ванну, взял свой ремень и…
Он раскачивался взад-вперед, пытаясь успокоиться, он был похож на румынских сирот при Чаушеску… Это прямо врезалось в мою память.
Я не хотел, чтобы он рассказывал мне это. Он сам был достоин отвращения. Он был тем человеком, которого следовало избегать на улице. Монстром, злым насильником, который был достоин только осуждения. А оказывается, что все это время он был просто сломленным, несчастным ребенком в теле мужчины.
– …он взял свой ремень и бил меня, пока я не перестал плакать.
– Сколько вам было лет?
– Мне было десять. Потом он вынул свой член, и я подумал, что мне сейчас придется отсосать, и я начал это делать, но он помочился мне на лицо. Он обоссал меня с ног до головы.
Я слышал, как захлопнулись двери и раздались приглушенные крики.
– Мне стало стыдно. Я как будто перестал существовать, – сказал Гэри. – От меня воняло мочой. Мне никогда не было так стыдно.
Последовало долгое молчание.
– Итак, док, что дальше? Отправите меня в больницу. Дадите мне антидепрессанты. Я и так провел на них полжизни. Скажете мне, чтобы я пошел на курсы для насильников.
– Вы хотите разобраться с тем, что сделали?
Он колебался.
– Это я и пытался сделать. – Он указал на свою шею.
С той нашей встречи я ушел вымотанным, чувствуя себя не в своей тарелке. Признаюсь, мне всегда было нелегко иметь дело с педофилами, но история Гэри особенно тронула меня. Он не должен был стать педофилом[45]. Если бы не то ужасное насилие над ним со стороны отчима, он никогда бы им не стал.
Несколько лет спустя я приехал на конференцию по детской и подростковой психиатрии в Бирмингеме. Я пытался нанять консультанта для новой услуги и пригласил пару потенциальных кандидатов поужинать. Один из них рассказал мне о девочке, которую лечил, она оказалась одной из тех близняшек. Они подверглись насилию, когда им было по десять лет.
– Сара и Софи, – выпалил я.
Я сам удивился, что запомнил их имена.
– Да, вы их знаете?
– Нет, но я обследовал мужчину, который их изнасиловал. Как у них дела?
– Не особо. Софи хорошо справляется, я сам не лечил ее. Но вот Сара, моя пациентка, покончила с собой, когда ей было восемнадцать – она как раз обратилась в службу поддержки взрослых, но не смогла справиться.
– Господи.
– Она хотела поговорить с насильником – хотела знать, почему он это сделал.
– Правда?
– Да. Жаль, что она не смогла.
– Почему она не смогла?
– Разве вы не знаете? Он покончил с собой в тюрьме. Хотите еще пива?
Обучаясь психиатрии, я довольно тесно сотрудничал с Джеки Крейссати. В то время она была многообещающим судебным психологом и выступала за лечение педофилов. Я видел ее на дневном телевизионном ток-шоу, и она говорила о том, как эта группа правонарушителей нуждается в поддержке и лечении, чтобы снизить уровень повторных преступлений[46].
Ее освистали. Вот это уже безумие.
Мой третий неудачный опыт с мочой произошел в Таиланде. Я путешествовал с Джо, которая в то время была пока моей девушкой. Мы сделали остановку, возвращаясь после учебы в Мельбурне, где я сломал ногу. Стоя на костылях в очереди на таможню, я понял, что мы отстали от двух других медиков из больницы Святого Иуды. Они подшутили над моей ногой, но уговорили нас встретиться для «ночной прогулки». Они обещали нам вечер «местной культуры и танцев».