Некоторые из моих более просвещенных друзей говорили, что моя ментальная отстраненность была защитным механизмом.
Они ошибаются.
Правда в том, что на самый краткий миг я почувствовал, что кровь действительно попадает на мои ботинки, и это было единственное, о чем я мог думать. Кровь пока не коснулась меня, и я хотел, чтобы этого ни за что не произошло. Мои друзья не знали о ярких образах «Желтого человека», которые я храню в своей памяти.
Кровь не должна была снова попасть на меня. Пожалуйста, только не это.
Я вернулся к комнате, как только Ланго отправили в больницу в сопровождении большого количества полицейских и тюремных служащих.
Некоторые из свидетелей произошедшего засыпали меня вопросами.
– Вы не переведете его, док?
– Я не знаю. Мне так и не удалось с ним толком поговорить.
– Ему нужно поехать в Брэмворт, вот туда. Он из Апминстера.
– Из Апминстера? – Я нахмурился.
– Из Апминстера. Конец окружной черты.
– Я не понимаю, где это.
Тюремный надзиратель рассмеялся про себя и обнял меня за плечи.
– Это около Баркинга.
Как ни странно, он был прав. Ланго отправился в Брэмворт и сейчас все еще там.
Я увидел, как вошла медсестра с большим рулоном синих бумажных полотенец. Я тоже надел перчатки, вошел вместе с ней в комнату и опустился на колени рядом с лужей свернувшейся крови. Мне необходимо было что-то сделать. Нужно было все убрать.
Это событие нужно было вычеркнуть из памяти.
Голоса в моей голове
Когда я слышу о людях, которые совершали ужасные поступки, я чувствую себя морально оскорбленным.
Когда разговариваю с теми же самыми людьми, я обычно могу объяснить, что они сделали это из-за болезни, наркотиков или определенных черт личности.
Я СОЧУВСТВУЮ БОЛЬНЫМ, ОБЕСПОКОЕН ТЕМ, КАК ОБЩЕСТВО СПРАВЛЯЕТСЯ С МАССОВЫМ УПОТРЕБЛЕНИЕМ НАРКОТИКОВ, И ЗЛЮСЬ НА ЛЮДЕЙ С СИЛЬНЫМИ ОТКЛОНЕНИЯМИ.
Не уверен, что это логично или научно обоснованно, но мой ответ – типично человеческий, и я думаю, что большинство думает так же.
У большинства психопатов, которых я встречал, было очень трудное детство. Поэтому, познакомившись с Робертом, учитывая, что в то время он мелькал на первых полосах новостей, я ожидал, что столкнусь с хищным психопатом, который в прошлом сам подвергался насилию. Я бы, конечно, чувствовал некоторый уровень морального возмущения, но оно было бы смягчено его ужасным жизненным опытом. Чего я не ожидал, так это того, что наша встреча будет преждевременно прервана. Это был единственный раз, когда мне хотелось убить своего пациента.
Роберт сидел в камере напротив моего кабинета. Именно этот человек тогда смотрел на меня, когда я только начал работать в Кэмпсмуре.
Он находился под стражей почти год и только что был осужден за серию насильственных и сексуальных преступлений в отношении пожилых мужчин и женщин. Он отказался отвечать на вопросы во время допросов в полиции и отказался давать показания в свою защиту. Доказательства его вины, полученные на основе анализа ДНК, были неопровержимы, но никто не понимал, почему он совершил эти преступления. Судья решил отложить вынесение приговора и запросил психиатрическое заключение. Моя работа состояла в том, чтобы предоставить суду хоть какое-то объяснение его действий и определить, был ли он психически нездоров. Когда я описывал ему, кто я и какова моя роль в его судьбе, он слушал, и было видно, что хотел поговорить со мной. Как оказалось, с огромным удовольствием.
– Я могу рассказать вам обо всем прямо сейчас, – сказал он. – На прошлой неделе меня признали виновным.
Я слушал его биографию: рассказы о детстве, об отношениях с родителями и прочими родственниками. Он также поведал мне историю о своем образовании и работе. После развода родителей в отношениях с матерью возникла некоторая напряженность. Она снова вышла замуж, когда ему было около десяти. Отчим избивал его, и, когда его доставили в больницу, у него было сломано шесть костей. Учился он плохо и с четырнадцати лет постоянно попадал в неприятные истории. Он так и не научился контролировать себя. На самом деле он не имел никакого представления о наказании, а шесть сломанных отчимом костей сильно исказили его представление о действительности.
– Я правда не знаю, почему это сделал, – сказал он. – Как будто я был должен. Называйте это принуждением, если хотите.
Он слабо улыбнулся и положил руку на подбородок. Он выглядел почти задумчивым.
– Когда я вхожу в их дома – вот тогда на меня это находит.
– Правда ли, что с самого начала вы ходили по домам жертв с целью их ограбить?
– Да, так все и началось, но все остальное было так захватывающе…
– В сексуальном плане?
– Да…
Я поймал себя на том, что повторяю позу его тела, и выпрямился на стуле, положив руки на стол между нами.
– …и я так возбуждался… – продолжал он.
Капелька слюны появилась в уголке его рта, и я проследил за тем, как она упала на стол, прямо между нами. Я задумался, а не обрызгивал ли он слюной и своих жертв, когда проникал в их дома. Я прочитал заявления двух пострадавших.
«Я сейчас никуда не выхожу. Я лежу без сна всю ночь, прислушиваясь, не войдет ли кто-то».
Он продолжал описывать свои преступления, и в его поведении происходили медленные, явные изменения. Он не столько пересказывал их, сколько переживал всё заново. Человек, с которым я разговаривал, потерялся в своих пороках.
Следующее заявление гласило: «Я чувствовал, что готов покончить с собой после третьей операции на моей скуле… Я теперь все время боюсь».
И он рассказывал мне обо всем. Это было не спорное судебное дело. Он мог сидеть и проигрывать свои фантазии так часто, как ему заблагорассудится. Он рассказал мне, что сделал, поведал мне все, каждое действие, каждый нюанс. Он не упустил ни одной детали. Он описал, как заходил в дома своих жертв, и рассказал мне, что говорил им. А потом поведал мне, что они говорили и как выглядели и почему они «ничего не подозревали».
– Мне это понравилось, – сказал он.
– Что? – спросил я, оторвавшись от разворачивающейся передо мной ужасной истории.
– Мне нравилось, что они ничего не подозревали.
Он описал, во что они были одеты, и их особые приметы. Он продолжал говорить, но я слушал его все меньше и меньше.
– Я должен был сделать это много лет назад…
Время от времени я делал какие-то заметки, а затем останавливался, завороженный его комментарием.
– Я ненавидел свою мать. – Его рот все время двигался, а затем начала двигаться и его рука, сначала медленно, а затем с большей частотой. – Вот тогда я их и бил, – сказал он. – А потом я наклонялся над ними и расстегивал ширинку. – И тогда он сделал именно это.
Когда я был студентом-медиком и изучал психиатрию, мы отправились в одну из старых психиатрических больниц, где я присутствовал на обходе отделения. Пациенты находились там в течение многих лет в крайне ненормальной социальной среде. Они утратили представление о нормальном социальном поведении, впрочем, как и персонал.
В СЕРЕДИНЕ ОБХОДА МУЖЧИНА СЛЕВА ОТ МЕНЯ НАЧАЛ МАСТУРБИРОВАТЬ. Я ОГЛЯДЕЛСЯ В ПОИСКАХ ОТВЕТСТВЕННОГО ЛИЦА, ЧТОБЫ ЕМУ ВЕЛЕЛИ ОСТАНОВИТЬСЯ, НО НИКТО ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛ. НА САМОМ ДЕЛЕ НИКТО ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ.
Встреча продолжилась дальше так, как будто ничего необычного не произошло. Позже ко мне обратилась психотерапевт.
– Мы стараемся не предписывать людям, как выражать себя, – искренне сказала она мне.
Но это было целую профессиональную жизнь назад, и я стал довольно требовательным человеком. Я говорю персоналу моего отделения, что мы должны постоянно напоминать нашим пациентам о социально приемлемом поведении.
– Нет, мы не бьем людей, потому что они говорят о нас…
– Да, мыться чаще одного раза в месяц – это очень хорошо.
Роберт теперь находился в полном расцвете сил, и у него нет психического заболевания или странного психотерапевта, которые могли бы оправдать его поведение.
– Пожалуйста, перестаньте мастурбировать, – сказал я, но он ничего не слышал.
– Спросите меня о других преступлениях, – сказал он. – Я могу рассказать вам о старике. Он напоминал мне отчима.
«Остановись, пожалуйста, просто остановись».
Так я и сидел, слушая его и наблюдая, как дергается его рука. Я отложил ручку, снял очки, посмотрел на свои руки и увидел, как они сжались в кулаки.
– Вы должны остановиться, – сказала я тихо и твердо, но в глазах у меня щипало. Я нащупал тревожную кнопку справа от своего колена.
Он не остановился. Он начал рассказывать мне о старой женщине, которая выглядела такой испуганной.
– Она сказала, как приятно принимать гостя.
Я посмотрел в сторону стола и на кнопку тревоги на стене. Я подумал о своей собственной матери, живущей в одиночестве, которая позвонила мне, потому что боялась, что в ее дом могут вломиться грабители.
– Не о чем беспокоиться, мама. Это просто люди на улице. Они не собираются грабить тебя, – сказал я ей тогда. – Пожалуйста, постарайся расслабиться.
Человек, сидевший напротив меня, был совершенно обычным мужчиной, ни старым, ни молодым, из тех, с кем сидишь рядом на работе или в автобусе. Он был совершенно ничем не примечателен. Я слышал свой собственный пульс, учащающийся с каждой секундой. Пациент больше не был реальным, он казался словно вырезанным из картона, тщательно созданным реквизитом для сцены. Ничем не примечательный и незначительный. Я вдруг услышал голос отца в своей голове. «Бен, я знаю, что я бы сделал, если бы кто-то причинил боль тебе или твоей матери».
У него не было никакого психического заболевания. Он не был психопатом. Его жестокость, ужасное садистское насилие оказались тесно связаны с сексуальным влечением. Он не знал ничего о сдержанности.
Затем я услышал голос матери: «Папа ошибается, Бен. Месть – это не правосудие».
ТЕПЕРЬ ОН МАСТУРБИРОВАЛ БОЛЕЕ ЭНЕРГИЧНО. Я СТАЛ ЕГО ИНСТРУМЕНТОМ ДЛЯ СЕКСУАЛЬНОГО ВОЗБУЖДЕНИЯ, ТОЖЕ СВОЕГО РОДА ЖЕРТВОЙ.