Лора, похоже, даже согласилась с некоторыми из комментариев Дженни, и в воздухе повис краткий момент женской солидарности. Но тут Лора вспомнила, что враг твоего врага не всегда твой друг, и решила преподать Руперту такой урок, который он никогда не забудет.
ОНА РАЗБИЛА БОКАЛ С ВИНОМ, КОТОРЫЙ ДЕРЖАЛА В РУКЕ, О БУФЕТ И ПОЛУЧИВШЕЙСЯ «РОЗОЧКОЙ» БЫСТРО ПРОВЕЛА ПО СВОЕМУ ЛЕВОМУ ЗАПЯСТЬЮ.
Такого поворота сюжета никто из нас не ожидал.
Около секунды ничего не происходило, затем послышалось аханье и вздохи, быстро сменившиеся звуками либо раздражения, либо сочувствия, примерно в равной мере.
– Бен, – позвал Джас, предлагая мне следовать за ним, когда он повел Лору в одну из спален. Я видел, как он смотрел на свой заляпанный кровью дубовый паркет, который он положил только месяц назад и который стоил ему 81,99 фунта стерлингов за квадратный метр.
– В следующий раз выбирай линолеум, – предложил я, но он, должно быть, меня не слышал.
Руперт последовал за нами в спальню, и Лора крепче сжала ножку бокала, но Джас велел ему уйти. Я кивнул парню.
– Наверное, так будет лучше всего. – И он вопросительно посмотрел на меня. Он хотел спросить меня, кто я такой, вероятно, чтобы продемонстрировать, что его яички не размером с горошину, когда Джас взял его за руку, что-то прошептал ему и вывел из комнаты.
– Я Бен, я врач, – сказал я Лоре. Я сел на дубовый пол, который был весь вымазан в крови. – Джас попросил меня поболтать с тобой.
Она понимающе кивнула, но вид у нее был отсутствующий.
Я посмотрел на руку Лоры и увидел несколько старых поперечных шрамов, некоторые красные, некоторые белые, и именно на них она смотрела сейчас. Она села и ножкой от бокала, крепко зажатого в правой руке, стала чиркать по руке, сделав шесть порезов вдоль предплечья. Каждый был длиной в четыре сантиметра, располагался на равном расстоянии параллельно следующему. Они выглядели очень аккуратно.
Я хотел было остановить ее, но она знала, что делает, и знала, что это не убьет ее.
– Будет здорово, если ты перестанешь себя резать, – сказал я.
– Я не контролирую себя, – сказала она ледяным и довольно сдержанным тоном.
Первый порез, самый глубокий, был воплощением отчаяния, потерянной любви, смешанного с алкоголем. Следующие шесть были сделаны, чтобы нанести себе очень специфический ущерб и восстановить контроль. Это не действия человека, склонного к самоубийству, а заученное поведение того, кто пытался преодолеть эмоции, которые в противном случае захлестнут с головой. Мужчины в такой ситуации обычно дерутся или просто бьют кого-то. Если бы двое мужчин спорили из-за женщины, на половицах Джаса сейчас были бы такие же следы крови, только кровь эта полилась бы из разбитого носа[49].
Мы с Лорой немного поговорили, и она начала проявлять свой гнев по отношению к Руперту, но по-прежнему не разжимала руку и не выпускала ножку бокала. Она сказала мне, что ей, возможно, придется порезать себя еще. Я поверил ей, поэтому оставался довольно спокойным, пока она держала ножку от бокала на коленях. Этот бокал стал ее утешителем – кровавым и зазубренным символом нестабильного психического состояния.
– Это оператор службы экстренной помощи, – сказал Джас, распахивая дверь и передавая мне телефон. – Он хочет знать, что тут происходит.
Я объяснил ситуацию и посмотрел на Лору, чтобы спросить, не хочет ли она поехать в больницу. Она кивнула мне в ответ.
– Да, она хочет поехать в больницу.
Я подумал, что, возможно, потребуется зашить первый порез, а остальные очистить и перевязать стерильными бинтами.
– Она вооружена, сэр? Звонивший сказал, что у нее в руках острое стекло.
– Ну, у нее в руках стеклянная ножка от разбитого бокала, и она использует ее, чтобы делать на себе порезы.
Я протянул Лоре руку, прося передать мне стакан, но она покачала головой.
– Мне придется вызвать ТГП вместе со скорой.
– Я не думаю, что в этом есть необходимость…
– Она вооружена, сэр. Я бы посоветовал вам покинуть комнату для вашей же безопасности и дождаться помощи.
Вот и все. Сейчас прибудет полиция, и я знал, что у них будут шлемы, козырьки, палки и кевлар. ТГП – это территориальная группа поддержки столичной полиции, и, помимо прочего, они занимаются бытовыми беспорядками. Джас довольно решительно подошел к Лоре и сел рядом.
– Послушай, Лора, это действительно беспредел. Полиция приедет в мой новый дом, и я не собираюсь устраивать здесь никакой осады. А теперь дай мне бокал.
Я удивленно посмотрел на него. Это был патерналистский подход, основанный на здравом смысле. Я пытался сохранять эмоциональную нейтральность, но понял, что ей нужен эмоциональный отклик от окружающих людей. Вся ее жизнь построена вокруг эмоциональных переживаний, подобных этим. И, хотя мой подход был, возможно, более правильным, он годился для долгосрочного рефлексивного консультирования, а той напряженной атмосфере, в которой мы оказались, он совсем не соответствовал.
Лора подняла руку с зажатой ножкой бокала со своих колен и молча протянула его Джасу. Она выглядела сейчас как ребенок лет шести, обиженный тем, что у него отняли «любимую игрушку»[50].
Полиция прибыла примерно через двадцать минут, а за ними последовала пара бригад скорой помощи. Я рассказал им, что произошло, и вышел, чтобы позволить им самим разобраться с ситуацией. Выходя из спальни, я почувствовал, как кто-то похлопал меня по плечу.
– Милое местечко, док, – сказал не слишком занятый офицер.
– Это не моя квартира, – ответил я и потом только сообразил, что он назвал меня доком. – Мы знакомы?
– Да, помните, это было месяц назад, в многоэтажке? Мужчина собирался спрыгнуть с крыши. С ним все в порядке?
Я оглядел комнату, там все еще оставалось несколько человек. Думаю, что большинство из них были друзьями Лоры, которые ждали, желая убедиться, что она благополучно добралась до больницы, а пока наслаждались общением с другой командой ТГП, у которой неожиданно случился перерыв.
ТГП, фактически все полицейские, с которыми я работал на местах, были отличными ребятами. Они, безусловно, были профессиональны, вежливы и оказывали поддержку. В первый раз я столкнулся с ними, когда работал со склонным к насилию, не раз совершавшим преступления пациентом. Тогда у него дома случился инцидент с ножом. Он не открыл дверь, поэтому я наклонился и заглянул в щель для писем, чтобы посмотреть, дома ли мой пациент.
Сержант тут же оттолкнул меня в сторону.
– Один из моих коллег так получил кислотой в лицо.
Затем он показал мне, как нужно действовать в таких случаях.
В следующий раз, когда я воспользовался помощью ТГП, пациент пригрозил убить нас, если мы снова придем к нему домой. Мы знали, что ему все хуже: соседи жаловались на угрозы и крики всю ночь.
Я прибыл на место первым и применил свои новообретенные навыки, чтобы безопасно заглянуть в квартиру через щель для писем в двери. Я держал дверь за металлическую дверную ручку, чтобы она внезапно не распахнулась. Заглянув внутрь, я заметил какие-то провода, идущие к входной двери от блока предохранителей в коридоре. Я отступил и проинформировал об этом офицеров, как только они прибыли.
ПОСЛЕ ТОГО КАК ОНИ ВЗЛОМАЛИ ДВЕРЬ, МЫ ОБНАРУЖИЛИ, ЧТО ПАЦИЕНТ ПЫТАЛСЯ ПОДСОЕДИНИТЬ МЕТАЛЛИЧЕСКУЮ ДВЕРНУЮ РУЧКУ К ЭЛЕКТРОСЕТИ – К СЧАСТЬЮ, БЕЗУСПЕШНО. НЕКОМПЕТЕНТНОСТЬ ПАЦИЕНТА, ВЕРОЯТНО, СПАСЛА МНЕ ЖИЗНЬ.
– С ним все в порядке? – снова спросил офицер, возвращая меня к разговору. – Мы прибыли как раз вовремя.
Я вспомнил случай, о котором он говорил.
– Кларк, да, у него все хорошо. Спасибо.
Мой ответ его, похоже, удовлетворил, и он тут же зацепился взглядом с женщиной, что стояла в дальнем конце комнаты.
– Хорошая вечеринка, – сказал он.
Мы тщательно спланировали визит к Кларку на дом: у нас было постановление суда и поддержка ТГП, социальный работник, слесарь – и все это за одно утро. Единственным человеком, которого нам не удалось уговорить участвовать в планировании, был сам Кларк. Справедливости ради, мы пытались его задействовать и не раз звонили, но он говорил нам «уходите», и это звучало очень похоже на то, как Лора обсуждала сексуальную неадекватность Руперта.
Он жил в многоэтажке. Он подпадал под действие статьи 37 Закона о психическом здоровье, которая предусматривает постановление о лечении, вынесенное Королевским судом после обвинительного приговора за преступление, за которое обычно полагается тюремное заключение. Судья применил раздел 41, который запрещает психиатру выписывать пациента, потому что тот слишком опасен, и в этом случае право выписывать или освобождать из больницы переходит к специальной комиссии или Министерству юстиции.
Если человека обвиняют, ссылаясь на статьи 37 и 41, он, как правило, обязан выполнять определенные предписания. Это немного похоже на приказ об испытательном сроке – разница только в том, что если нарушаешь условия, то возвращаешься в больницу, а не в тюрьму.
Что касается Кларка, то условия его освобождения требовали, чтобы он регулярно приходил в больницу для обследования, принимал лекарства и не употреблял запрещенные вещества. Он отказался встретиться с нами, и мы знали, что он не пьет лекарства. Учитывая его прошлое, вполне вероятно, что он употреблял наркотики. Я просмотрел его медицинскую карту. У него было тяжелое психическое заболевание, параноидальная шизофрения, и он любил употреблять марихуану и крэк. У него не было диссоциативного расстройства личности, хотя, когда он был нездоров или под кайфом или и то и другое вместе, неудивительно, что он так думал. Его осудили за изнасилование и нанесение тяжких телесных повреждений, и после этого он провел почти пять лет в психиатрическом отделении средней безопасности.
Когда мы пытались навестить его еще до вынесения приговора, он сказал, что выбросит с балкона первого, кто войдет в его квартиру, а если это будет невозможно, то выбросится сам. Его квартира находилась на десятом этаже.