Стоит отметить, что собеседование – это довольно важная вещь. В больнице Святого Иуды комиссия состояла из двух профессоров, представителя главного исполнительного директора, медицинского директора, двух консультантов, представителя Королевского колледжа и еще одного члена совета без медицинского образования.
Мы провели целый ряд бесед. На последнем собеседовании рядом со мной сидел пациент. На самом деле он пользовался услугами больницы и был опытным экспертом, и лучше всего было то, что ему платили за его время, как и мне. Будучи до сих пор только младшим врачом (в больнице, если вы не консультант, то по определению – младший врач), я по понятным причинам нервничал из-за предстоящего испытания. И вот тогда зазвонил телефон – в 9:30 вечера накануне моего собеседования.
Звонил один из профессоров, который должен был присутствовать на собеседовании на следующий день. Мы обменялись любезностями, насколько можно ими обмениваться с тем, кто держит ваше будущее в своих руках, и я ждал от него напутствия «Удачи!», сказанного желательно не гестаповским тоном. Но вместо этого собеседник сказал мне, что мое резюме «довольно среднее», мои исследования – «некачественные», а мои публикации – «малочисленные».
– Вы, наверное, хотели сказать что-нибудь хорошее? – спросил я, пошатываясь от этих словесных пощечин.
Последовала короткая пауза.
– Нет, – сказал профессор и повесил трубку.
Я решил позвонить Энтони, которому удалось выжить в больнице Святого Иуды и проработать там в качестве консультанта целых пятнадцать лет. Он слушал меня – мне хочется верить, что он слушал меня, но я почти уверен, что фоном слышал тихий звон льда, брошенного в граненый стакан, и звук отпиваемого из стакана глотка (мне кажется, это было односолодовое виски). Думаю, именно так ведут себя все врачи спустя полтора десятка лет трудовой практики.
– Звучит как обычная пятничная учебная сессия, – прямо сказал он. – Добро пожаловать в больницу Святого Иуды.
– Но профессор только что сказал, что я полное ничтожество.
После короткой и вдумчивой паузы он сказал:
– Бен, по моему опыту, скажу тебе, что, если только ты не вступишь в сексуальную связь с членом совета прямо на глазах у всей комиссии, работа, скорее всего, будет твоей.
На следующий день все шло вроде хорошо, профессор за ночь либо стал другим человеком, либо на собеседование пришел его двойник. Ближе к концу прослушивания медицинский директор представил члена совета без медицинского образования. Она выглядела милой и очень обаятельной. И тут она задала свой первый вопрос.
– Доктор Кейв, мне было бы интересно узнать ваше мнение о супружеских свиданиях для пациентов судебно-медицинской службы, находящихся на длительном лечении.
Я старался все не запороть.
Но она пошла еще дальше.
– Я просто думаю, что мы бываем ужасно консервативными, когда дело касается секса.
Я на мгновение задумался, не было ли какого-то грандиозного заговора в больнице Святого Иуды, но никто не улыбался, к этому моменту группа выглядела уже слегка скучающей. Я промямлил что-то более-менее разумное о праве на семейную жизнь, соображениях риска, защите… и подумал почему-то, не будет ли слишком ли рано, если мы пойдем в паб сразу после собеседования.
Я получил эту работу. Я прошел испытание и с этого момента оставил позади годы работы младшим врачом. Какие бы ошибки я ни совершил теперь, они будут отныне моими собственными. Я не смог бы теперь сослаться на свою неопытность или сказать, что мне никто ничего не сказал, не подсказал и не проследил за мной. Вообще, честно говоря, все это было довольно приятно. Мне казалось, что я уже прибыл в пункт назначения, но на самом деле путешествие только начиналось.
Несколько лет спустя я набрался смелости и напомнил профессору о телефонном звонке накануне того моего собеседования – мы оба выступали на одной конференции. Он помнил, что звонил мне, но, похоже, напоминание об этом его смутило.
– Я пытался быть полезным, – сказала он.
Из уст психиатра это может прозвучать немного странно, но люди имеют право быть какими угодно.
Мир, в который я только что вступил, стоял на пороге перемен, что было правильно, и трудно описать, насколько масштабными оказались последствия расследования в Бристоле. В последующие пять лет произошли настолько грандиозные организационные изменения, каких Национальная служба здравоохранения, пожалуй, никогда и не знала. Благодаря реформе, пациентов и их безопасность поставили на первое место. В обязательном порядке требовалось тут же сообщать, если что-то шло не так.
Возможно, вам интересно, что случилось с врачами, оказавшимися в центре скандала. Генеральный медицинский совет (ГМС) провел самое продолжительное слушание в своей истории и признал всех их виновными в серьезных профессиональных проступках. В 1998 году уволили заведующего отделением, главного исполнительного директора (он тоже оказался врачом, поэтому врачи имели право это сделать), а хирурга, который делал операцию Джошуа Лавдею, отстранили от работы с детьми на три года.
А что случилось с осведомителем, доктором Болсином? Ну, он подал заявки на несколько вакансий в Англии, но тогда никому не нравились осведомители, и вскоре он понял, что ему не дадут ни одной из тех должностей, на которые он претендовал. В конце концов он переехал Австралию и, похоже, отлично там преуспел. Его опыт, кажется, учит нас следующему: если мы совершаем ошибки, то от нас ожидают, что мы рассмотрим, что же пошло не так и почему, и извлечем урок из всего этого. Это называется «рефлексивная практика», и она является неотъемлемой частью наших ежегодных оценок и повторной аттестации, которая проводится каждые пять лет. Все это записывается, анализируется, передается и хранится в архиве. С одной стороны, не все считают, что рефлексивная практика полезна и эффективна, но есть и такие врачи, которые относятся к ней и вовсе с большим подозрением. Они обеспокоены тем, что если все провалы хорошо задокументировать, то ошибки врачей могут использовать в суде против них.
А В ПСИХИАТРИИ НЕ ВСЕГДА ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ. МЫ ИМЕЕМ ДЕЛО С ТРУДНЫМИ, АГРЕССИВНЫМИ И ЧАСТО НЕПРЕДСКАЗУЕМЫМИ ПАЦИЕНТАМИ.
Я могу привести пример. Если «Фиолетовый человек» был моей первой большой «победой», то следующий пациент стал моим первым большим «поражением». Я до сих пор не могу спокойно вспоминать тот случай, хотя и считаю, что сделал все, что мог, я все еще размышляю о том, как можно было поступить по-другому.
Приближался день рождения Тимоти. Ему должно было исполниться сорок, и его мать, миссис Роколл, приехала в Лейквью с подарками для сына. Даже годы спустя я помню ту встречу с ней. Сообщать плохие новости никогда не бывает легко.
Он был нормальным парнем, симпатичным и уверенным в себе. Примерно в шестнадцать лет он начал странно вести себя с друзьями в школе. Он ушел в себя и стал прогуливать занятия. Учитель истории как-то разговорился с ним, и Тимоти сказал, что один из учеников хотел его убить. Иногда он сердито кричал на одноклассников, и они жаловались учителю. Тимоти отчитали, но никто не догадался, что у него развивается психическое заболевание, которое в дальнейшем определит всю его жизнь, никто не обратил на это внимания.
Его поведение становилось все хуже и хуже, и в конце концов, когда ему исполнилось семнадцать, он ударил одного из учеников и был отстранен от занятий.
Вернувшись в школу и поговорив с психологом, Тимоти сказал, что не очень хорошо себя чувствует. После урока физкультуры он вернулся в раздевалку, залез в сумку одного из ребят и достал компакт-диск. Он разломил его пополам и зазубренным краем разрезал себе шею. Порез начинался за левым ухом и заканчивался сразу за трахеей.
Тимоти нашли без сознания со значительной потерей крови – учитель физкультуры пришел посмотреть, как у него дела. Вызвали скорую помощь, Тимоти срочно доставили в больницу.
Во время операции ему потребовалось переливание крови, а когда все закончилось, с ним побеседовал психиатр-консультант. Тимоти говорил, что люди замышляют против него заговор, и это посчитали манией преследования. Он говорил сбивчиво и очень разозлился, когда его спросили, слышит ли он голоса.
Тимоти оставался в больнице, пока его лечили физически, пока не зажила травма. После его перевели в психиатрическое отделение больницы Святого Иуды. Его выписали, назначив курс лечения, которое он тут же прекратил, после чего последовала еще пара госпитализаций, теперь более длительных. В итоге его снова выписали, на это раз лечив не таблетками, а инъекциями. Каждый раз после выписки он прекращал прием лекарств и месяца через три его состояние неизменно сильно ухудшалось.
После первой госпитализации ему поставили диагноз – острый психотический эпизод. К тому времени, когда его перевели на лечение инъекционными препаратами, стало ясно, что у него шизофрения. Когда я увидел его, он содержался в больнице в соответствии с Законом о психическом здоровье уже более двадцати лет – непрерывно.
У НЕГО БЫЛА УСТОЙЧИВАЯ К ЛЕЧЕНИЮ ШИЗОФРЕНИЯ, И ПОЧТИ ВСЕ АНТИПСИХОТИЧЕСКИЕ ПРЕПАРАТЫ, КОТОРЫЕ ЕМУ ДАВАЛИ, ОКАЗЫВАЛИСЬ НЕЭФФЕКТИВНЫМИ.
За этот период он совершил пятнадцать покушений на персонал – он думал, что сотрудники больницы пытаются напасть на него, и двенадцать нападений на других пациентов, два из которых были весьма серьезными. Одна женщина из смешанного отделения обвинила его в изнасиловании, но рассказала об этом персоналу отделения только две недели спустя. И, хотя полиция допросила Тимоти, обвинение ему так и не предъявили.
Несмотря на все эти случаи с нападениями, он был осужден только дважды: один раз за хранение марихуаны, а другой – за мелкое хулиганство. Всем известно, что добиться от полиции или медицинской системы расследования и предъявления обвинений стационарным пациентам психиатрической клиники очень трудно.
– Они уже в нужном месте… это не в интересах общества, – говорят все вокруг.