– Едете кататься на лыжах? – спросил мужчина.
Это было в январе.
– Да, – ответил я, уже сожалея, что вступил в личный разговор, и опасаясь, как бы они не нашли мой адрес и не ограбили мой дом, пока меня не будет.
Мужчина посмотрел на женщину, которая кивнула ему в ответ.
– Послушайте, доктор, вас не заинтересует одна из этих курток? – Он взял Berghaus своей подруги. – Ваша… – он указал на вешалку на двери, – …ну, она, кажется, немного вышла из моды.
Я оглядел пациента с ног до головы. Его ботинки были дороже моих, брюки Armani, рубашка Boss, а его кожаная куртка… Думаю, пройдет несколько лет, прежде чем я смогу купить себе такую дорогую вещь.
Я подписал им рецепты и, встав, чтобы уйти, взял и накинул свою старую лыжную куртку TKMaxx за 45 фунтов стерлингов. Она была какого-то тусклого оливково-коричневого цвета, как будто я только что скатился с илистого берега. Не часто встретишь такие уродливые вещи.
– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал мужчина. Я подождал, и он довольно скоро пояснил. – Если бы вы взяли куртку Berghaus, думаете вы, мы бы использовали это, чтобы шантажировать вас. Мы бы не стали этого делать. Точно не теперь, когда мы обрели Бога.
– На самом деле мне очень нравится моя… – Я посмотрел вниз в поисках названия марки, но увидел только какую-то закорючку. – Я очень люблю свою куртку.
Первым подарком, который я получил от пациента, оказалась бутылка вина. Ее подарил мне слепой мужчина с тромбозом глубоких вен. Я помог ему освоиться в отделении, рассказал, какой тут вид из окна – к сожалению, прямо под окном оживленная кольцевая развязка, – и заставил его подержать дозатор с антикоагулянтами, поиграть с кнопками, чтобы научиться ими пользоваться. Это было лучшее вино в моей жизни.
Я не говорю, что у каждого, кто употребляет героин, есть свои планы… хотя на самом деле это именно то, что я хочу сказать… но я действительно думаю, что Генеральный медицинский совет должен придумать правило, согласно которому врачи могут принимать подарки только от милых людей, которые лечились от зависимости.
В интересах полной прозрачности я должен признаться, что однажды я принял бутылку виски от пациента, употребляющего наркотики, которого лечил в отделении с низким уровнем безопасности в больнице Святого Иуды. У него была ужасная судьба, он многое пережил – тяжелое детство, как у большинства моих пациентов, потом он попал в беду, был осужден за грабеж, заболел шизофренией, лег в больницу и заболел раком. А ему было всего двадцать два.
Я направил его к онкологам, после того как у него случился припадок в отделении. Тогда мы впервые поняли, что проблема действительно существует. Ему назначили какое-то лечение, но было слишком поздно что-то делать: болезнь не удалось остановить. Метастазы пошли в мозг, опухоли продолжали расти.
Ему некуда было идти, у него не было ни семьи, ни близких, поэтому мы встретились с ним, и он попросил разрешить ему умереть в отделении. Мы стали его семьей.
За неделю до его смерти у нас закончилось одно из его лекарств. В тот момент он принимал коктейль из препаратов, уменьшающих боль и страдания. Одним из лекарств по иронии судьбы был кетамин – наркотик, что он употреблял в те времена, когда чувствовал себя хорошо и грабил людей. Впервые я услышал о медицинском применении кетамина от знакомого врача, которая использовала его в своей работе в вертолетной службе спасения.
– Вам нужен психиатр, который готов к перелетам и командировкам? – спросил я ее во время званого ужина.
Оказалось, нет.
Когда она прибывает на место крупной автомобильной аварии, крушения поезда или подземной катастрофы, ее задача – определить, кого можно спасти и стабилизировать, и работать с пожарными командами, чтобы вытащить людей из-под обломков.
– Вот когда мы используем кетамин, – сказала она мне.
– Я думал, что это наркотик для вечеринок. Галлюциноген, психоделик.
– Это так, но благодаря кетамину я могу сделать необходимое, чтобы вытащить пострадавшего из машины после аварии, и он не будет возражать. – На этом этапе нашей беседы, казалось, все за столом навострили уши и слушали. – Это действительно хорошее обезболивающее, – продолжила она, немного углубившись в технические подробности для психиатра, – и оно не угнетает дыхание, что хорошо, когда у человека гипотензия, а я ампутирую его…
К счастью, в этот момент подали основное блюдо. Это была баранья нога. Никогда еще я не чувствовал такой солидарности с вегетарианцами…
Итак, поняв, что в отделении закончился кетамин, дежурная медсестра позвонила мне и спросила, что делать.
– Я позвоню в аптеку, – сказал я.
Просто чтобы вы представляли всю картину, я в тот момент ходил по магазинам с Либби, моей второй женой. Мы были в Блюуотере, «идеальном месте для идеального шопинга и досуга, для отдыха всей семьей» с «поразительной архитектурой».
Как и у большинства мужчин, у меня есть определенные особенности. Помимо того что у меня волосатые уши и я не умею «писать, как все нормальные люди», я не люблю ходить по магазинам. Поэтому, когда моя жена пошла в «Джон Льюис», я, в отсутствие какого-либо легкодоступного наркотического средства, сидел в «Кафе Неро» и пил кофе.
– Итак, мне нужен кетамин… – сказал я своему очень услужливому аптекарю по телефону. Подозреваю, что в тот момент я был тем самым человеком, «который слишком громко разговаривает в утреннем поезде, когда едет на работу»… – Запас на две недели, я полагаю. Я не уверен, что он продержится более того… Да, морфий мне не нужен, у нас его много.
Затем Либби вернулась, бросила рядом свои покупки и пошла за мятным чаем. Я проводил ее взглядом к прилавку, а потом огляделся и понял, что все пялились на меня.
Все присутствующие были довольно сердитыми, а молодой человек в углу выглядел так, словно собирался подойти и поболтать со мной.
Я взял покупки Либби и пошел к прилавку.
– Лучше возьму что-нибудь на вынос, – пробормотал я. – Я думаю, меня приняли за торговца наркотиками.
Пациент с опухолью головного мозга умер неделю спустя. Я видел его каждый день.
– В жизни я не сделал ничего хорошего. К чему об этом рассказывать?
Это была большая потеря. Я выслушал историю его жизни и попытался найти в ней что-то хорошее. Когда ему было семь, он сделал своей маме открытку на день рождения.
– Я украсил ее. Я действительно гордился ею.
В двенадцать лет он выиграл в забеге на 100 метров на школьной спартакиаде. А в семнадцать у него родился ребенок. Он знал его мать всего неделю, а сына видел раз в год – буквально несколько раз.
– Он великолепен, – сказал он мне, – он живет со своей матерью. По крайней мере, у меня не было шанса испортить ему жизнь.
Я кивнул. Так оно и было на самом деле. Хорошая открытка, короткий забег и случайный секс. Больше и сказать-то нечего. Ему нужен был священник, а не психиатр. Я, кстати, предложил позвать ему священника, но он не захотел.
– Никто не знает меня лучше, чем вы, – ответил он, и не ошибся.
За день до смерти он попросил разрешения выйти на улицу. Одна из медсестер провела его по территории и отвела через дорогу в «Макдоналдс». Он вернулся с дюжиной «Биг Маков» и раздал их другим пациентам. Мне он протянул бутылку виски «Беллз», которую купил в магазине на углу.
Затем у него случился упадок сил, и рано утром он умер. Последняя запись сидевшей с ним медсестры гласила: «Пациент спокоен».
Я отнес бутылку «Беллз» Элейн, и она положила ее в свой ящик, чтобы сохранить до рождественской вечеринки для персонала. Прах умершего вернули в отделение, и капеллан больницы, сам мусульманин, запланировал небольшую поминальную службу на следующей неделе, чтобы пациенты и персонал могли попрощаться, а потом было решено развеять прах на территории.
– Ты скажешь несколько слов, Бен? – спросил капеллан.
Несколько дней спустя Мухаммед, пациент с психозом и легкими проблемами с обучаемостью, спросил, где его друг.
– Ваш друг? – спросил я.
Он только что вернулся в мое отделение из службы интенсивной психиатрической терапии.
– Он умер, – ответила медсестра, сидевшая рядом со мной. – Соболезную. Мы говорили вам, когда вы были в одиночной палате, – вы, вероятно, не помните. Вас перевели в тот день, когда он умер.
Мухаммед с минуту сидел неподвижно, пытаясь осознать это.
– Он купил мне «Биг Мак», – грустно сказал он. Медсестра протянула ему салфетку. – Он всегда был добр ко мне.
Именно это я и сказал на поминальной службе. Он был добрым человеком. Так оно и было на самом деле. Ничто другое, казалось, не имело такого большого значения.
Месяц спустя в то же отделение поместили Кита Томсона. Ему было двадцать семь, он работал в строительной отрасли и был квалифицированным штукатуром. По выходным он любил ходить на рыбалку. Его арестовали на заправочной станции: он бросал спички в заправлявшегося водителя и пытался устроить пожар, когда приехала полиция.
На протяжении многих лет он употреблял множество наркотиков, которые брал на улице. Он начал с марихуаны, в подростковом возрасте попробовал МДМА и ЛСД и остановился на амфетаминах – они стали его фаворитом. Проблема заключалась в том, что наркотический психоз не прошел у него даже через два месяца, а к тому моменту мы эффективно лечили его от шизоаффективного расстройства. У него были галлюцинации, будто Бог разговаривал с ним, и сильный религиозный бред.
– Я как будто возвращался домой, – объяснил он мне, – когда впервые принял метамфетамин в кристаллах[58], я не мог поверить, насколько это здорово. Мне он нравится больше, чем крэк. Он более предсказуем и в любом случае эффект длится дольше.
– Итак, Кит, – начал я, – что произошло тогда на заправке?
– Иисус, – сказал он, но в его голосе не было ни гнева, ни огорчения.
– Простите, Кит, я сказал что-то, что вас расстроило?
– Я не расстроен, – ответил Кит. – Я Иисус.