Он достал из сумки молоток и несколько раз ударил мужчину по голове. Удары оказались не смертельными. Он поднялся наверх и запер детей в их комнатах. Они слышали крики снизу, видели, в каком он состоянии, и потом годами им снились кошмары о том дне.
Заперев детей, он затащил полубессознательные тела в подвал, достал из своей сумки 5-литровую канистру, облил мужчину бензином и поджег его.
Я надеюсь, что тот был без сознания, пока не умер.
На снимках с камер видеонаблюдения видно, как он идет с канистрой в руке к ближайшей заправочной станции.
– Что вы делали? – спросил я.
– Мне нужно было больше бензина, – сказал он.
Служащий отказался обслуживать мужчину и вызвал полицию, потому что тот подозрительно выглядел: «Словно был весь в крови».
Его арестовали в тот момент, когда он возвращался в дом с пустой канистрой в руке. К этому моменту соседи заметили дым из окна подвала в передней части дома и вызвали пожарных. Они вломились в дом и обнаружили в спальнях его детей в состоянии шока. К счастью, физического вреда он им не причинил. Его бывшую жену доставили в больницу: ее легкие пострадали от вдыхания дыма, а также у нее были травмы головы. Записи, которые я читал, ничего по-настоящему не говорили о ее психическом состоянии.
Стенограммы допроса в полиции были более показательными. Во время допроса он сообщил, что слышал голос дьявола, говоривший ему, что делать.
Он предстал перед судом за убийство и признал себя виновным в непредумышленном убийстве при смягчающих обстоятельствах. Свидетельства о его психическом состоянии не были едины, но, поскольку у него ранее были контакты с психиатрическими службами, его в результате признали шизофреником. Суд признал, что имеются смягчающие обстоятельства. Его отправили в Брэмворт, и по прошествии более чем двух десятилетий врачи решили, что ему больше не нужно находиться в учреждении строгого режима.
Он принимал лекарства, был «здоров», проделал отличную работу на групповой терапии и прошел обширное индивидуальное лечение.
Это все правда.
При первой встрече с ним я спросил его, почему он убил человека в доме своей бывшей жены.
– Я слышал голоса, доктор.
– Правда? – спросил я.
Это было его первое объяснение полиции. За все время ничего не изменилось. Он винил болезнь в своем преступлении. Как будто сам не имел к произошедшему никакого отношения.
– Значит, все дело в вашей болезни, в шизофрении?
– Да, – сказал он, – голоса, они сказали мне, что делать.
Я вернулся в кабинет и посмотрел на картотечные шкафы, стоящие перед моим столом. Джарвис попросил у меня копии всех своих медицинских данных. Я знал, что последний адрес его бывшей жены и детей попал во многие записи. Мне пришлось удалить все какие-либо информативные ссылки на него, и тут нельзя было ошибиться. Я посмотрел на часы и позвонил Джо, чтобы сказать, что вернусь домой поздно. Она ничуть не обиделась: мы оба строили карьеру и часто возвращались поздно.
В первые годы мы были счастливы. Я помню, как возвращались домой после выходных в Брайтоне и нас остановил полицейский кордон в конце нашей улицы. Было поздно, около полуночи, и офицер, заглянув в машину, спросил, где мы живем. Я ответил ему, и он поинтересовался, не видели ли мы что-нибудь.
– Извините, мы уезжали на выходные.
Он кивнул, немного разочарованный.
– Что случилось? – спросил я.
– Произошло убийство, – сказал он и махнул нам, чтобы мы проезжали.
Я вошел в свою комнату, выглянул наружу и увидел дуговой фонарь, освещающий фасад дома примерно через шесть домов от нашего. Я не знал тогда, но, оказывается, именно там Джарвис совершил свое преступление.
Я понятия не имел, насколько можно верить Джарвису. Никогда нельзя знать наверняка, что вам лгут, но есть некоторые подсказки. Иногда человек может казаться уклончивым или путаться в деталях. «Нет, я уезжал на выходные, ну, я отсутствовал целый день, мы поехали в Брайтон. Нет, извините, в Кембридж…» И вы видите, как рука подозреваемого поднимается ко рту, как он отводит взгляд.
ПО МЕРЕ ТОГО, КАК ЧЕЛОВЕК ВСЕ БОЛЬШЕ УБЕЖДАЕТСЯ В СВОЕЙ СПОСОБНОСТИ ЛГАТЬ, ЗА ДЕТАЛЯМИ УДАЕТСЯ ЛЕГЧЕ СЛЕДИТЬ, НО ЦЕНА ЭТОГО – ТО, ЧТО ИСТОРИЯ ЗВУЧИТ НЕГИБКО.
Ложь не меняется, и люди не могут адаптироваться. Истина парадоксальным образом более гибкая, она изгибается, чтобы вместить новую информацию, но все равно все складывается вместе, как пазл.
Люди иногда сердятся на вас за то, что вы задаете вопрос, разоблачающий их ложь. «Какая разница, Брайтон или Кембридж? Почему ты вообще спрашиваешь?» И иногда они продолжают говорить, хотя бы ради того, чтобы вы не задали еще один вопрос.
Я открыл верхний ящик картотечного шкафа и решил, что заберу с собой «полное собрание сочинений» про Джарвиса. У нас состоялось пять официальных бесед, каждая из которых длилась около двух часов. В первый раз он во всем винил свою болезнь.
– Но сейчас я принимаю лекарства, так что все в порядке, – попытался он успокоить меня.
Во второй раз я хотел поговорил с ним о его личности.
– Не думаю, что это имеет отношение к делу. Я прошел курс терапии. Я здесь, чтобы реабилитироваться перед обществом.
Перед третьей встречей другой пациент пожаловался, что «кто-то» угрожает ему из-за денег.
Вся третья встреча характеризовалась тем, что Джарвис очень злился на меня всякий раз, когда я спрашивал его о чем-то сложном.
– Все это в прошлом. Я отсидел свой срок.
Позже двое других пациентов в отделении начали оставаться в своих палатах – они просто не выходили, даже во время еды.
– Что случилось? – спросил я.
– Ничего, – неубедительно ответили они.
На четвертой встрече Джарвис спросил, дало ли Министерство юстиции разрешение предоставить ему «отгул».
– Пока нет, – ответил я. – Сдайте мне образец мочи, пожалуйста.
– Я сдал вам его вчера, – возмущенно ответил он.
И тест был отрицательным.
– Результат был отрицательным, – согласился я, – но это был неподходящий образец.
Он посмотрел на меня.
– Блин, он не был холодным. Медсестра лжет вам. Точно вам говорю, это была моя моча.
– Я не говорил, что она была холодной, Джарвис.
– Тогда что же было не так?
– Это была не моча.
Затем я еще немного закрутил гайки.
– Между прочим, у вас диабет.
Джарвис уставился на меня.
– В вашей моче обнаружен сахар, – объяснил я. – Его много, очень много.
Я многозначительно посмотрел на упаковку яблочного сока возле кофемашины. Джарвис выбежал и вернулся в свою палату. Я отправился в свой кабинет и продолжил редактировать его карту, а затем, повинуясь импульсу, пошел в отделение и взял пробирку для мочи, написал на ней его имя и прикрепил сбоку маленькую желтую наклейку, чтобы знать, поменял ли он пробирки. Пришло время дать Джарвису еще один шанс предоставить образец мочи.
Одна из ночных сотрудниц остановила меня на полпути.
– Я беспокоюсь, что Джарвис угрожает некоторым другим пациентам, доктор, – сказала она, шепотом выражая свои опасения.
Я посмотрел на комнату Джарвиса, шестью дверями дальше по коридору, свет лился из окна двери.
– Что ж, давайте пойдем и спросим его.
Я не стучал. Я открыл дверь и увидел Джарвиса с другим пациентом, у которого, как я знал, были проблемы с наркотиками. Самодельная трубка для крэка из фольги выпала из руки Джарвиса на пол. В другой руке он держал зажигалку.
Когда его палату обыскали, медсестры нашли триста пятьдесят фунтов стерлингов, спрятанных за раковиной. У него не было возможности оправдаться. Он обвинил другого человека в том, что тот снабжал его наркотиками.
– Когда вы снова начали употреблять наркотики, Джарвис? – спросил я на нашей пятой встрече.
– Я не употребляю наркотики, доктор. Я сорвался в первый раз.
Я попыталась принять обиженный и разочарованный вид, но, думаю, он этого не заметил.
– Вы отправляете меня обратно в Брэмворт?
Я не ответил ему. Я беспокоился, что, если он узнает об этом, ему нечего будет терять, а мне нужно было обезопасить отделение и других пациентов.
Сложность с Джарвисом заключалась в том, что у него были две разные проблемы. Конечно, у него было психическое заболевание, и оно вполне могло оказаться шизофренией, но у него также наблюдались антисоциальные наклонности. В общем, все было достаточно плохо, его можно было назвать психопатом. Его болезнь хорошо лечилась – в целом лекарства, которые мы используем, довольно эффективны. Но после того, как в его состоянии наметились улучшения, нам все ещеприходилось иметь дело с неприятными чертами его личности.
На следующей неделе его перевели обратно в Брэмворт. В среду утром мы сказали ему, что он уезжает, а затем попросили двух медсестер побыть с ним, пока в обеденное время не прибудет безопасный транспорт. Этого времени как раз хватило, чтобы собрать вещи.
Как оказалось, он принял все это на свой счет, но перевозка прошла без происшествий.
Месяц спустя мне позвонил психиатр из Брэмворта.
– Я просто хочу убедиться. Есть пара вещей. Он сказал, что некоторые пациенты в отделении использовали его в корыстных целях и заставляли приносить наркотики.
Джарвис начинал верить в собственную ложь. Он был человеком, которого неправильно поняли, невинным и обманутым, жертвой, которую, к несчастью, отправили обратно в Брэмворт.
У меня нет особых опасений по поводу того, что Джарвис проведет больше времени в Брэмворте. Пребывание в больнице после стольких лет – это, вероятно, единственная возможность, которая у него есть. Но Джарвис – отличный пример, как необходимо быть гибким в системе.
СЛЕДУЕТ ПРИЗНАТЬ, ЧТО ПРЕСТУПНИКИ, КОТОРЫХ МЫ ЛЕЧИМ, ВИНОВНЫ В РАЗНОЙ СТЕПЕНИ, И НАДО ОТОЙТИ ОТ ПАРАДИГМЫ «СУМАСШЕДШИЙ ИЛИ ПЛОХОЙ».
Судам это может не понравиться, но большинство людей, которых я встречал в области судебной психиатрии, являются психически больными преступниками. Иногда психоз объясняет их действия, а иногда и нет.