– Это великолепно! Сразу видно, что вы давно не жили в России… Хотя это прекрасная мысль… – Вронский даже хлопнул в ладоши.
– Я приглашаю вас завтра в Петергоф на конную прогулку. У меня есть прелестная лошадка, достаточно смирная даже для не слишком опытной наездницы.
– Благодарю вас. Но в пансионе мы брали уроки верховой езды.
– Вы совершенно очаровательны! – сказал Вронский, не веря, что в конце девятнадцатого века еще остались красивые, но честные барышни. – Так как насчет завтра?
Любая столичная особа тут же воспользовалась таким случаем: проявить слабость и позволить обучить ее езде. А эту так воспитали в Швейцарии, что лучше и придумать нельзя. Никакого кокетства.
– Я сам выберу для вас амазонку.
– Завтра мне будет удобно, – сказала Ани. – Мне как раз надо навестить кое-кого в Петергофе.
– Что? У меня уже появился соперник? – Вронский встал в позу шутливой угрозы. – Назовите его имя, и я вызову его на дуэль!
– Это всего лишь дальний родственник… Давно не виделись.
– В таком случае я решительно требую, чтобы родственник подождал еще немного. Мы будем кататься ровно столько, пока вам не надоест. А потом…
– А потом посмотрим, – сказала Ани, вставая. – Не знаю, что за лошади в России.
– Обещаю: останетесь довольны! – Вронский поцеловал ей руку, излишне долго задержав у губ. – Так, до завтра, милая Ани. Не знаю, как доживу до утра…
14
В кругах Министерства внутренних дел вообще и столичной полиции в частности Лебедев достиг таких высот авторитета, что приближаться к сияющим вершинам рисковали немногие. Неудержимый характер, огромный рост и крепкое телосложение позволяли Лебедеву безнаказанно и дураком обозвать, и по шее огреть, невзирая на чины. Ходила история, как он отколошматил одного пристава, посмевшего уничтожить улику. Не менее яркое впечатление производила история городового, поленившегося дойти по свежим следам и взять преступника с поличным. Городовой был запросто выброшен в реку Мойку, из которой его доставали всем участком. Начальство старалось Лебедева избегать, понимая, что польза от него неизмерима, а вред скорее психологического свойства. Бешеный характер, требовавший деятельности, как паровоз угля, заставлял его трудиться порой по двадцать часов в сутки, шефствовать над картотекой антропометрического бюро, куда заносились все преступники столицы, и лично выезжать на место преступления. Правда, для этого преступление должно было быть достойно высокого посещения.
Пристав Цихоцкий счел за лучшее увести чиновников от греха подальше, то есть в коридор перед кабинетом, где они, сбившись в кучку, обсуждали, что же такого необыкновенного можно найти на двух трупах. Всем страсть как хотелось хоть одним глазком взглянуть на работу знаменитости, но рисковать своей шеей желающих не нашлось. Из спальни не доносилось ни звука, можно было подумать, что криминалист трудится в полной тишине. Но тут раздался львиный рык, и громоподобный глас потребовал подать ему Ванзарова. К счастью пристава, бежать за ним не пришлось. Ванзаров уже закрывал за собой дверь кабинета, делая предостерегающий жест и незаметно подмигивая приставу. Цихоцкий понял его прекрасно и следом не пошел.
Аполлон Григорьевич возвышался посреди кабинета, его походный чемоданчик, с которым он не расставался, стоял в ногах верным псом. Криминалист сложил руки на груди и грозно взирал на вошедшего.
– Ванзаров! – провозгласил он с патетическим нажимом. – Отчего, если вы приглашаете меня поглядеть на хорошенькую женщину, так она обязательно мертва? Нельзя ли сменить привычку, да!
– Чем же вы недовольны, мой милый ворон? – отвечали ему. – Живых у вас и так предостаточно.
– По вашей милости, в самом деле, как ворон в падали копаюсь!
– Комплимент я сделал вашему новому и, в целом, роскошному костюму замечательно черного цвета, совсем не имея в виду издержки вашей профессии.
Лебедев обрадовался, как барышня, покрутился на месте, показывая, как хорошо проточена спинка, как нежно облегает жилетка и как точно сделаны рукава, чтоб пропускать вперед полоску сорочки.
– Неплохо, да! – сказал он. – Завелся у нас в столице английский портной, так я сразу к нему. Надоели все эти немцы…
– Может, и меня чем порадуете, – напомнил ему Ванзаров об его обязанностях.
Аполлон Григорьевич вальяжно устроился на канапе, за которым скрывалась рама, и пригласил Ванзарова сесть рядом. Тот предпочел постоять.
– Дело, надо сказать, скучное, – начал Лебедев. – Если бы не вы, ноги бы моей здесь не было. Самое примитивное убийство. Барышня получила две пули непосредственно в сердечную мышцу шагов с двух-трех, судя по следам пороха. Одной было достаточно, но вторая была, так сказать, для гарантии. Смерть наступила примерно двенадцать часов назад, то есть около десяти часов вчерашнего вечера. Ну и с пожилым господином практически никаких проблем. Все очень похоже.
– Нашли хоть какое-то подтверждение романтической версии?
– То есть он в нее выстрелил, а потом покончил с собой? – спросил Лебедев. – А сами как думаете?
– Ни малейшего шанса, – ответил Ванзаров.
– Это почему же?
– Во-первых, человек, который хочет совершить убийство из страсти, а барышню только ради этого и можно лишить жизни, не станет аккуратно вешать пиджак на кресло и закатывать рукава сорочки. На рубашке я не разглядел частичек пороха. Да и револьвера рядом с ним не было. Но это хоть как-то объяснимо. Например, оружие могли забрать. Для меня главное, что тело его перетащили отсюда в спальню. Разве не так?
– С чего взяли? – Лебедев был строг, если не сказать суров.
– Под ножкой диванчика, на котором вы сидите, лежат револьверные гильзы, скорее всего, их выронили, когда разряжали оружие. Само положение тела говорит о том, что его тащили. На ворсе ковра следы затоптались, но при желании разглядеть можно.
– Нет, не затоптались, а их затоптало стадо баранов! – вскричал криминалист и, тут же погаснув, тихо добавил: – Стоило меня дергать. Сами все знаете и справились бы.
– Нет, не справился, – сказал Ванзаров. – Мне нужен ваш исключительный глаз. Можно ли считать версию номер два доказанной?
– Это ту, где обоих перестреляли, а старика к девице подложили? Никаких сомнений. При всем желании он не смог бы засадить в себя две пули. Кстати, убийца имеет характерный подчерк. Вот это… – Лебедев продемонстрировал пару стреляных гильз, – …я нашел рядом с телом барышни. Ваша версия о небрежности отпадает. Наш пострел стреляет не только метко, аккуратно и тщательно, делая второй выстрел для гарантии, но и любит выбрасывать из барабана пустые гильзы. Такая чисто охотничья манера: выпалить из двустволки и сразу выбросить гильзы.
– Вот как? Интересно, – сказал Ванзаров. – На что ставите, где оружие? Приз: обед у Палкина.
– Я – на кровать, – крикнул Лебедев и выбежал в спальню, не дожидаясь контровой ставки. Вернулся он довольно скоро, отряхивая брюки и пиджак от пыли. – Нет. Странно, – сказал он.
– Тогда я попробую. – Ванзаров подошел к пузатой вазе, стоявшей на опасно тонкой консоли, засучил рукав и залез в нее по локоть. Раздался тихий металлический звон фарфора. Из вазы появился новенький наган с перламутровыми вставками на рукоятке. Он обнюхал ствол и отщелкнул барабан. Эжектор выбросил ему на ладонь четыре пустые гильзы и два снаряженных патрона.
– Опля! – только и сказал Лебедев.
– Парные вазы имеют привычку ставить зеркально друг другу. Трудно предположить, что в таком аккуратном кабинете одна из них окажется сдвинутой к окну.
Восторга Лебедев не выразил и сдаваться не собирался, отдавая призовой обед.
– Чистый обман, как и вся ваша логика! – заявил он. – Сунул нос раньше меня и делает вид, что сообразил. А вот я нашел кое-что стоящее… Личность пожилого господина, как я понимаю, установлена?
Ванзаров подтвердил и даже указал, что это бывший член Государственного совета в отставке, удостоенный множества наград.
– А про барышню тоже все знаете? – спросил Лебедев.
– Без вас не стал заглядывать в ее сумочку.
Открыв походный чемоданчик, криминалист достал бархатный мешочек, вышитый блестками, и кинул сыщику. Ванзаров поймал на лету, как заправский игрок в ручной мяч. Тесемки поддались ему с нежной покорностью. Содержимое мешочка было высыпано на ковер ровной кучкой. Дамские мелочи отодвинулись в сторону. Ванзарова заинтересовала зеленая книжечка.
– Некая Мария Остожская, балерина Императорского Мариинского театра, – сообщил Лебедев. – Балерины императорского балета – те же чиновники. А если к ней добавить мертвого члена Госсовета, интерес «охранки» обеспечен. Все-таки покушение на государственных личностей.
Из кучки бумажек, резинок, зеркальца и прочих нужных вещей появился неожиданный предмет.
– Вот как? Интересно, – сказал Ванзаров, разглядывая этот предмет. – Аполлон Григорьевич, хотите проиграть еще один обед?
– Полагаете, от наружной двери?
Ванзаров протянул ему найденный ключ.
– Что вам говорит опыт криминалиста?
– Тут и опыт не нужен: совсем новый, выточили недавно, еще блестит, царапин нет. При этом модель давнишняя.
– Я бы добавил: у бедной балерины не может быть такого дома, какой отпирается подобным ключом. Велик и тяжеловат. Разве что у мадам Кшесинской… Убитая, кажется, не звезда?
– Какая-то мелочь из третьей линии кордебалета, – ответил Лебедев, считавшийся знатоком театра, особенно в части симпатичных балерин. – Имя ее на афишах не припомню. Ну, что, друг мой, все очевидно. Считаем, дело раскрыто. Утерли нос охранке. Можно арестовывать?
– Не стоит спешить, – ответил Ванзаров, пряча ключ. – Есть неясные моменты.
– Что за моменты?
– Один у вас за спиной… Да, вот за диваном. Была украдена картина с портретом матери господина Каренина. Что не очень вписывается в преступление. Вы бы занялись, а я пока с хозяином дома побеседую…
За новую задачу Лебедев взялся с жаром. Жадно схватив раму, он стал изучать ее при помощи увеличительного стекла. Наслаждаться его творческим порывом можно было бесконечно, но Ванзаров вышел в коридор и попросил вызвать Каренина.