И потому я согласился на дуэль. Хотя догадывался, что ничем хорошим для меня она не закончится.
В ту ночь нас было четверо. Я, он и два секунданта, такие же богатые сынки, как он сам. Мы вышли за пределы училища, в рощу, подальше от чужих глаз.
Я мог попросить Эвана, но не стал. Не хотел его втягивать, не хотел, чтобы из-за меня он рисковал всем.
В темноте слышался только шелест листвы и наши шаги по влажной траве. Я помню, как крепче сжал шпагу. И помню, как быстро начался бой.
Я не был плохим фехтовальщиком. Но он был быстрее. Опытнее. Он знал, что делает. Я едва успел парировать его удары, когда почувствовал, как холодное лезвие вошло в мою плоть, кровь хлынула на рубашку.
Я даже сейчас помню эту вспышку боли. На боку остался шрам. Напоминание на всю жизнь.
Дуэль можно было считать законченной, ведь сражались обычно до первой крови. Но моему противнику этого показалось недостаточно. Он усмехнулся и вновь на меня налетел. Еще тогда, когда я толком ничего не соображал и лишь смотрел на хлеставшую из раны кровь.
В тот самый момент вмешался герцог Невилл.
До нашего выпуска из академии оставалась пара месяцев, и он, возглавляя королевскую юстицию, прибыл с визитом, чтобы отобрать лучших из лучших для службы в жандармерии. Тогда это было невероятно почетно. Тогда этим гордились. До того, как Лордом-канцлером сделался другой человек...
И прежде чем мой соперник вновь успел поднять клинок, раздался резкий, властный голос герцога Норфолка: «Довольно».
Он вышел из тени, словно был там с самого начала. Я не знаю, сколько он стоял и наблюдал. Я не знаю, почему не вмешался раньше. Но я знаю одно – когда он сделал шаг вперед, тот дерзкий мальчишка, который собирался налететь на меня, уже раннего, стал белее снега.
Потом я понял, что герцог знал его отца. Что за участие сына в тайной дуэли да еще и с нарушением незыблемых постулатов Кодекса его лорда-папашу могли лишить занимаемой должности.
Мы замерли, когда герцог Невилл показался в той рощице. Мой противник начал оправдываться еще до того, как тот что-либо сказал.
Рана кровоточила, и я попытался ее зажать, а затем опустился на одно колено, потому что резко начала кружиться голова.
Герцог же подошел ко мне и спросил, могу ли я встать. И когда я кивнул, он ничего больше не сказал. Просто отвернулся и ушел. А я пошел за ним.
Осмелевший лорденыш кричал ему в спину, что это частное дело и что он был в своем праве, ведь я ударил его первым.
Герцогу Невиллу было наплевать. Он даже со мной больше не заговаривал, ни о чем не спрашивал.
Но если бы не он, я мог бы умереть той ночью. Или, что хуже, меня могли бы выдворить из академии с позором. А если бы я умер во время дуэли, то в корпусе это замяли бы. Никто не стал бы настаивать на официальном расследовании — списали на несчастный случай. Ведь убийцей был бы сын лорда...
Меньше, чем через год, герцога Невилла казнили за государственную измену. А еще через пятнадцать лет его дочь пришла в мой кабинет с просьбой отыскать ее исчезнувшую подругу...
Снаружи уже сгустились сумерки, когда я вынырнул из своих мрачных воспоминаний. Мэтью давно ушел, и я остался один.
Я выпрямился и растер ладонями глаза, прогоняя сонливость и усталость. Взгляд зацепился за послания Лорда-канцлера, которые по-прежнему валялись на столе нераспечатанными.
Возможно, после того, как я поставлю точку в истории с мисс Фоули, стоит попросить Кронпринца об аудиенции. Мне он не откажет. Не после того, как я спас его репутацию, помолвку и честь. И рассказать ему обо всем, что происходит при попустительстве главы юстиции. Такие, как Эзра, не появляются из ниоткуда. Они — лишь плод своего времени. Ростки того, что когда-то было посажено...
Магия была запрещена уже двадцать лет, и я не знал, к кому можно обратиться для… так скажем, консультации. Могла ли быть пропажа девушек связана с каким-то ритуалами? Ведь не просто так одно наложилось на другое: они стали исчезать, а на черный рынок хлынули магические артефакты.
Но это не то, о чем можно сделать запрос в архиве или в городской библиотеке. Делиться подобными знаниями сейчас открыто равно подписать себе смертельный приговор.
Я должен придумать, как действовать тоньше, изящнее. Как получить необходимые сведения, не рискуя жизнью. Ни своей, ни чужой.
До особняка я добрался уже глубоким вечером, намеренно пропустив ужин. И удивился, когда натолкнулся на сэра Эдмунда в гостиной. Он явно ждал меня, потому что встал, завидев меня в дверях, и подошел.
Напряжение разлилось по всему телу, и я недовольно выдохнул. Раздражение, копившееся внутри меня целый день, грозило вылиться на старика, а я бы этого не хотел.
— Я готов отпустить с вами внучку, лорд Беркли, — а вот его слова меня ошарашили и заставили замереть.
Я посмотрел на него, вскинув брови. Был уверен, что ослышался, но нет. Сэр Эдмунд также не отводил от меня пристального взгляда.
— Леди Эвелин меня переубедила, — произнес он воинственно, словно пытался показать, что это не он сам пошел на попятную. — Я не могу запереть внучку в доме до конца ее жизни, но вы должны пообещать мне кое-что.
— Слушаю.
— Что она не поедет с вами наедине.
— Это само собой разумеется.
— Что ей не будет угрожать опасность.
— Естественно. Я нанял охрану, за особняком следят мои люди.
— И что после вы оставите ее в покое.
***
— Для чего вы хотите встретиться с миссис Фоули?
Леди Эвелин сидела напротив меня в экипаже, прямая, словно палка. Горничная рядом с ней, услышав вопрос, неуютно заерзала на сиденье. Она постоянно косилась на меня, вот и сейчас стрельнула быстрым взглядом, покраснела и уткнулась в свои ладони. Как того требовали приличия, девушка сопровождала леди Эвелин, которая также смотрела на меня, но совсем иначе.
Строго и пристально.
— Сперва я хотел разузнать у нее побольше о горничной, с которой работала мисс Фоули. Но после того как вы нашли, что все исчезновения объединяет салон мадам Леру, я хочу попросить разрешения осмотреть комнату Джеральдин.
— Вы думаете, и она тоже?.. — тихо началаЭвелин, но оборвала себя на середине.
— Да. Я так думаю.
Горничная продолжала таращиться на нас обоих. Она ничего не понимала, но явно все внимательно слушала, и с раздражением я сделал в памяти зарубку поговорить с ней и запретить болтать.
Приличия, приличия…
Мне их соблюдать было ни к чему. Мнение высшего света меня не тяготило. То, что кто-то посмотрит на меня косо или же отвернется, не пожмет мою руку — никак не волновало. Я был бастардом всю свою жизнь. Сколько себя помнил, слушал, что я — незаконнорождённый ублюдок своего отца. Немного существовало вещей, которые меня по-настоящему беспокоили, и в их число уж точно не входило мнение напыщенных, богатых аристократов.
Мои услуги будут востребованы в любом случае. А если меня не позовут на бал или пышный прием — мне же легче.
Но с леди Эвелин все было иначе. Но, признаюсь, в какой-то степени я не понимал беспокойства сэра Эдмунда. Никто не забудет, кем был отец ее внучки, и как именно он закончил свою жизнь. Их семьяужебыла не рукопожатна, их репутация давно была разрушена, родовое имя вымарано из документов и выпачкано в грязи... О чем пекся сэр Эдмунд, я не знал.
Но все равно сделал так, как он хотел. Ради нее.
— Приехали, милорд! — оповестил кучер.
Я выскочил наружу и помог леди Эвелин покинуть экипаж, а когда горничная высунулась следом, строго на нее шикнул.
— Жди здесь.
Внутри она мне была не нужна.
Мы вновь оказались на крыльце миссис Фоули и, пока ждали, подойдет ли она к двери, я бросил на Эвелин быстрый взгляд. Все же это была ее первая поездка в тряском экипаже после удара по голове. Я хотел бы спросить, как она себя чувствует, но вместо этого с силой распрямил на левой руке пальцы, не позволяя им сжаться в кулак.
— Это снова вы? — из-за двери донесся приглушенный, но ощутимо недовольный голос миссис Фоули. — Уходите, сколько раз сказано вам было!
— Это я, — Эвелин ступила вперед, едва не прислонившись к дереву щекой, и положила на дверь ладони. — Откройте, миссис Фоули. Пожалуйста. Нам очень нужно с вами поговорить.
— Уходите... — донеслось до нас вновь, но уже не так уверенно.
— Пожалуйста, это касается уже не только Джеральдин. Но и других девушек... — Эвелин обернулась ко мне, ища поддержки, и я кивнул.
Если это разговорит миссис Фоули, мы можем рассказать ей обо всем.
— Каких девушек?.. — спросила она подозрительно и уже без прежнего надрыва.
— Которые тоже пропали.
— Но моя девочка не пропала... она живет в домике у моря и работает, вы же видели письмо! Она счастлива! — выкрикнула та.
Эвелин прикусила губу и поморщилась, словно съела что-то кислое.
— Миссис Фоули, пожалуйста, — она погладила дверь ладонью, но нашу собеседницу было уже не остановить.
— Убирайтесь! — из дома донесся грохот, словно что-то ударилось о стену. — Убирайтесь немедленно и не смейте впредь являться сюда! Иначе я обращусь к жандармам!
Ее голос резко оборвался, и мы услышали торопливые шаги, а потом повисла тишина.
Вздохнув, Эвелин понурилась и посмотрела на меня исподлобья.
— Простите, я все испортила. Напрасно я упомянула других девушек и сказала, что они «тоже» пропали.
Мне захотелось ее утешить, и я уже протянул руку, чтобы прикоснуться к ее плечу, но вовремя опомнился и одернул ее, завел за спину и сжал кулак.
— Ничего, — сказал я сухо. — Дело не в вас. Миссис Фоули находится в кране нестабильном состоянии... Думаю, она не открыла бы нам в любом случае.
Эвелин повела плечами и сжала ладонями локти, словно мерзла. Она огляделась и втянула носом прохладный воздух.
— Пора возвращаться, — прозвучало тихо и печально.
Но я кивнул и решительно направился вперед. Я обещал ее деду. Я обещал себе. Для блага всех так будет лучше.