— Вы можете выбрать для меня на свой вкус, — отозвалась я, пробежав взглядом по строчкам меню.
Он хмыкнул, но больше ничего не сказал. Пока Беркли звал горничную и диктовал наш выбор, я смотрела сквозь витрину на площадь и прокручивала в голове то, что сообщил Томми.
— В какое место мы отправимся после кафе? — спросила я, едва мы вновь остались наедине.
— На службу к моему старому другу мистеру Эшкрофту.
Я нахмурилась припоминая.
— Мистер Эшкрофт был с нами в ту ночь, когда в особняк проникли?..
— Да. Благодаря ему же я смог ознакомиться с материалами дел об исчезновении других женщин, а не только мисс Фоули.
— И зачем же вы хотите его навестить?.. — наклонив голову набок, я посмотрела на него чуть снизу, из-под пушистых ресниц.
— Сообщить ему о том, что рассказал Томми.
Это звучало несколько неожиданно, ведь я была твердо убеждена, что Беркли не намерен допускать в свое расследование кого-либо из официальных лиц. Но спросить я не успела: вернулась горничная и принялась расставлять перед нами чайный сервиз. Затем мне принесли воздушное пирожное на изящном блюдце с золотым ободком. Но я отложила в сторону ложечку, потому как стол перед Беркли был пуст.
— Почему вы не едите? — спросил он вновь с ощутимым раздражением.
— Я хочу подождать вас.
Мне показалось, он подавился следующей репликой. Откашлявшись, Беркли сказал сдавленным голосом.
— Я не ем сладкое, миледи. Пирожное только для вас.
— Вы ничего себе не выбрали?..
— Чай, — он скривил губы.
Не знаю, почему, но я расстроилась. Кажется, я надеялась разделить с ним удовольствие от вкусного десерта и крепкого чая... Я взяла ложечку и разломала пирожное, попробовав маленький кусочек.
— Вам нравится? — и тут Беркли огорошил меня вопросом.
Я вскинула голову: он внимательно смотрел на меня, не отводя взгляда. Наверное, наблюдал все это время.
— Да. Мне нравится.
В строгих, холодных глазах мелькнуло облегчение.
— Вот и славно, — чопорно подвел он итог и потянулся разливать как раз заварившийся чай.
Несколько минут мы просидели молча. Я ковыряла пирожное, а он, цедя напиток, смотрел в окно.
— Я читала в газетах, что у вас разлад с отцом... — рискнула я задать вопрос, который давно вертелся на языке.
— Не называйте его моим отцом, — Беркли перебил меня. — Он — его светлость Лорд-канцлер, герцог Саффолк.
Он говорил не зло, даже как-то устало, и я вновь удивилась. Вещи гораздо более незначительные мгновенно выводили его из себя. А здесь он сохранял спокойствие...
Я уже не ждала ответа, когда граф заговорил вновь.
— Я весьма нелестно высказался по поводу работы Лорда-канцлера как главы юстиции на ежегодном заседании городского совета. Ему это не пришлось по нраву, — он довольно усмехнулся, и я поняла, что ни о своих словах, ни о разладе, ни о скандале он ничуть не жалел.
Упоминание должности главы юстиции отдалось где-то в груди глухой, горячей болью. Когда-то ее занимал мой отец. Дедушка всегда говорил, что отец служил достойно, но я не знала, можно ли ему доверять, или он просто утешал меня?.. И даже проверить я нигде не могла, ведь после измены отца и казни его имя было вымарано изо всех печатных источников.
— Вы намерены развязать войну против Лорда-канцлера? — тихо спросила я.
— Я его презираю, — спокойно отозвался Беркли. — Во многом то, что происходит — печальный итог его попустительства.
Он подался вперед, ближе ко мне, как если бы хотел добавить что-то еще, но передумал в последний момент и откинулся на изящную спинку стула. Он постучал пальцами по столу и, резко мотнув головой, все же произнес.
— Магические артефакты наводнили черный рынок, их продают все, кто может дотянуться. А я еще помню времена, когда за наличие даже одного казнили.
Поежившись, я вздохнула. Теперь мне стали понятны его сомнения, ведь моего отца казнили как раз потому, что в сейфе нашего особняка обнаружили два магических артефакта…
Идея, которая пришла мне в голову после мимолетного замечания Беркли о наводнивших черный рынок магических артефактах, показалась мне до того абсурдной, что я не решилась высказать ее вслух. Не хотелось получить в ответ кривую усмешку, надменно вздернутые брови и снисходительный, жалостливый тон.
И потому я промолчала и доела десерт в повисшей неуютной тишине. Беркли, казалось, тоже потерял всякий интерес к продолжению беседы. Он пил черный, крепкий чай без сахара и молока и смотрел на площадь. Он даже вздохнул с облегчением, когда я отодвинула блюдце, и мы смогли встать из-за стола. Он быстро расплатился, и мы покинули кафе в странной спешке, словно куда-то опаздывали. А ведь еще полчаса назад я думала, что Беркли, наоборот, хотел растянуть этот день на как можно дольше...
Мы вернулись в экипаж и отправились к зданию жандармерии.
Измаявшаяся от скуки горничная, которая нас сопровождала, лишь вздохнула, когда я сказала ей, что сейчас мы поедем еще в одно место.
— Что вы намерены делать дальше? — спросила я, когда мы расселись.
— О чем вы?..
— С салоном мадам Леру. Все ниточки ведут в него.
Губы Беркли сжались в тонкую, прямую линию, и я поняла, что встречу сопротивление, что бы я ни сказала.
— Посмотрим, — процедил он сквозь зубы.
— И вы говорите, что нашли в комнате у Джеральдин ленты и прочую упаковку с вензелями салона, — я все равно продолжила размышлять вслух. — И вам мальчишка Томми видел этого... Эзру в салоне дважды за неполные сутки, как я поняла.
Беркли бросил на меня очень кислый взгляд. От него свернулось бы молоко, но мое желание обсудить с ним некоторые вещи не иссякло.
— Я могла бы помочь, — твердо произнесла я то, что хотела с самого начала. — Притвориться посетительницей салона...
— Нет, — он грубо перебил меня, позабыв о приличиях. — Это совершенно исключено и не подлежит дальнейшему обсуждению.
— Хм, — теперь пришел мой черед поджимать губы и всем своим видом демонстрировать недовольство. — Тогда под каким предлогом вы намерены проникнуть в салон?
Беркли небрежно пожал плечами, явно намереваясь от меня отмахнуться. На вопрос он так и не ответил.
Вскоре мы прибыли к зданию, в котором располагалась жандармерия, и экипаж остановился.
Возвышавшаяся над тротуаром четырехэтажная постройка из бурого кирпича имела солидный, чуть угрюмый вид. Узкие окна по фасаду были защищены чугунными решетками, каждая из которых украшалась государственным гербом в центре. У входа на высоком крыльце красовались две массивные фонарные стойки с матовыми стеклянными плафонами, а над тяжелыми дубовыми дверями с латунными ручками висела небольшая табличка.
Здание располагалось на пересечении двух оживленных улиц, и мимо проезжали повозки, экипажи и конки; спешил по своим делам рабочие; мальчишки разносили газеты; гувернантки вели домой воспитанников.
Я поморщилась от нахлынувших воспоминаний — далеко не самых приятных. Занятно, что дело о поджоге нашего дома, казалось, кануло в небытие. И давно перестало всех интересовать.
Внутри ожидаемо царила суета — немного бестолковая, если смотреть со стороны. Беркли уверенно пробирался вперед, изредка оглядываясь, и я шла за ним. В кабинет, перед дверью которого он на мгновение остановился, он вошел без предупредительного стука.
— Дик?! — я услышала удивленный голос мистера Эшкрофта.
Он выглядел встрепанным: сюртук распахнут, галстук ослаблен, и расстегнута первая пуговица воротника рубашки, которая обычно давила на горло.
— Откуда ты здесь? Впрочем, это даже к лучшему, я как раз думал, кого за тобой отправить.
— Зачем я тебе понадобился?
Мистер Эшкрофт покачал головой.
— К нам поступил срочный вызов... — и тут он заметил меня, застывшую в дверях. — Ты не один! Следовало предупредить. Доброго дня, миледи.
— Доброго дня, мистер Эшкрофт, — сказала я, и повисла неловкая, тягостная пауза.
Не выдержав первой, я сбежала.
— Что же, не стану вам мешать, — протянула без всякого энтузиазма, все еще надеясь в глубине души, что кто-то из них меня остановит.
Но, кажется, оба выдохнули с облегчением. Я шагнула в коридор и закрыла за собой дверь, но не до конца, и припала ухом к образовавшей щели. Правда, помогало это не слишком, потому что и граф Беркли, и мистер Эшкрофт говорили приглушенными голосами.
— … тела ... найдены... шесть... на набережной, под мостом... Лорд-канцлер... доклад...
— Я еду, — в какой-то момент Беркли повысил голос, и я услышала все очень хорошо. — Не будем же медлить.
Я не успела моргнуть, когда он оказался в коридоре рядом со мной, и я заметила разительную перемену в нем, что произошла всего за несколько минут: плечи распрямились, а во всем облике ощущалась взвинченная решимость, словно едва сдерживаемое нетерпение вот-вот прорвется наружу.
— Я должен уехать с Эва... с мистером Эшкрофтом, миледи, — сухо сказал он мне. — Я распоряжусь, чтобы вас сопроводили до дома.
Его непримиримое лицо заранее подсказало мне, что он ничего не намерен рассказывать. Во взгляде, которым он одарил меня, ясно читалось нежелание обсуждать происходящее. Его сжатая челюсть, напряженные губы — все указывало, что он принял решение и не собирается что-либо объяснять.
Я невольно запнулась, не зная, как пробить эту неприступность.
— Но почему? Что случилось?
— Это не ваше дело, — сказал он негромко, каким-то усталым тоном. — Я не хочу, чтобы вы вмешивались туда, куда не следует.
Я сжала кулаки, вскинула подбородок упрямо:
— Значит, вы думаете, что лучше знаете, как меня уберечь? Разве я не доказала, что мне можно доверять, и я сама в состоянии решить, во что ввязываться, а во что нет?
Мышцы на его шее чуть подрагивали — он явно боролся с желанием мне возразить. Наконец, он сказал.
— Вы доказали нечто иное: что слишком часто подвергаетесь риску. Я не намерен больше этого допускать.
В его голосе вновь прозвучала усталость, и это задело меня сильнее, чем я предполагала. Его недоверие, нежелание даже рассказать, в чем причина, захлестнули меня горькой обидой, и потому я не сдержалась. Выплеснула вместе со злыми словами и свою боль.