— Я уже усилил охрану. Один идиот отошел, чтобы посмотреть на шум за забором. Тогда убийца и проник в сад.
— Я не только об охране. Ты растревожил осиное гнездо. Неспроста тела женщин появились в ночь, когда тебя планировали убить.
— Как они умерли?
— Не переводи тему, — Эван строго на меня посмотрел. — Подумай о том, чтобы сменить место жительства. Временно. Ты мог бы переехать к нам...
— Да ты с ума сошел! — воскликнул я. — Я не собираюсь подставлять ни тебя, ни новоявленную миссис Эшкрофт.
— Правильно, лучше бросайся под пули с голой грудью, — огрызнулся друг. — Дик, услышь меня! Тебе грозит опасность, ты должен что-то предпринять.
— Я уже предпринимаю! — я повысил голос в ответ. — Что ты хочешь от меня? Вся твоя хваленая жандармерия не в силах отыскать ни поджигателя дома леди Эвелин и ее покойного деда, ни преступника, который вторгся в мой дом, ни человека, из-за которого исчезают женщины... Уверен, убийцу тех шестерых несчастных и сэра Эдмунда тоже не найдут!
Я вскочил на ноги и принялся ходить кругами по комнате, пока Эван побелевшими пальцами сжимал чашку. Мои упреки были справедливы; несправедливо было высказывать их другу, который делал все от него зависящее, чтобы этот институт работал.
Не его вина, что у жандармерии прогнили корни.
— Прости, — выдохнув, сказал я.
Остановился позади него и примирительно похлопал по плечу.
— Прости. Нервы ни к дьяволу уже.
— Да, — тот дернул губами. — Как и у всех нас.
Мы снова замолчали. Потом Эван поставил чашку на пол и поднялся.
— Я выделю тебе своих людей, лишними не будут.
— Как знаешь, — кротко отозвалась я и увидел, как друг усмехнулся.
— И установлю за Эзрой слежку.
— А тебе позволят? — я вскинул брови.
— А я не буду спрашивать. — жестко отрезал Эван. — А на твоем месте я бы попытался добиться аудиенции кронпринца. Ты не можешь воевать один против всего мира. Ты рассорился с Лордом-канцлером, ты не сдержан в выражениях, когда ругаешь жандармерию, ты на ножах с преступниками...
Я поморщился.
— И ты больше не один. К слову, — еще жестче припечатал Эван. — Ты теперь несешь ответственность за леди Эвелин.
Мне захотелось его ударить — так сильно он был прав.
— И не имеешь права продолжать вести себя как самоубийца.
Я резко вскинул голову: Эван гипнотизировал меня пристальным, строгим взглядом, и на минуту я почувствовал себя глупым мальчишкой, которого отчитывал родитель.
— И мне нужна твоя помощь, — добавил он тихо. — Я не разгребу это дерьмо без тебя.
Я кивнул, потому что спорить было не о чем. Эван был прав во всем, что говорил. Раньше я мог позволить себе безрассудные безумства; мог вести себя так, словно не боялся смерти — потому что не отвечал ни за кого, кроме себя.
Но не теперь.
— Я поговорю с капитаном Грейсоном, — сказал Эван и с наслаждением, до хруста костей потянулся. — Натолкну его на верное направление. Пусть расследует это дело как покушение на тебя.
— Не надо. — я покачал головой. — Пусть расследует как угодно. Чем меньше внимания — тем лучше. Давай лучше сосредоточимся на телах, которые сегодня обнаружили. Как они были убиты?
Эван с минуту прожигал меня взглядом, но спорить все же не стал.
— Мы не знаем, — развел он руками. — Не уверен, что наш доктор даст ответ. Они выглядят так, словно уснули. Внешних повреждений нет, следов яда — тоже.
Глава 22
Леди Эвелин
Я была совсем малышкой, когда умерла матушка, и у меня почти не осталось о ней воспоминаний, лишь мутные, тусклые образы. Отец, как и подобает любому герцогу, дома почти не бывал, и его я помнила еще меньше, чем мать, несмотря на то, что мне было семь, когда его осудили и казнили.
Сперва у меня были няньки и гувернантки, затем — дедушка, а после — пансион, на долгие-долгие годы. Я очень быстро приняла это, как должное. Среди знати тесные отношения между детьми и родителями были не в почете, и, оказавшись в пансионе вместе с другими девочками моего возраста, я узнала, что быть сиротой можно и при живых матери и отце.
С дедушкой мы сильнее всего сблизились, когда я выпустилась и вернулась домой. Во-первых, я подросла, и меня больше не интересовали куклы и платья. Во-вторых, миновала период угловатой девочки-подростка, когда тело не поспевало за чувствами, и все казалось таким острым, таким ярким... А в-третьих, столкнулась с первыми предательствами и кознями еще в пансионе, и они изрядно меня обтесали, так что выпустилась я вполне благовоспитанной и серьезной барышней.
Мы завтракали и ужинали вместе, болтали вечерами у камина, читали газеты и книги, выбирались порой на недолгие прогулки в более приятные, «богатые» районы столицы...
Я полюбила его, как могла, и он, подозреваю, тоже. Мы остались единственными родными друг другу людьми, у нас не было никого, кроме нас самих — и это, конечно же, повлияло на нашу связь.
Сделало ее крепче. Нерушимее...
На плечи легли теплые руки сестры Агнеты, и я очнулась от воспоминаний.
В настоящем шел дождь. Под моими ногами — земля. Свежая, еще не опавшая. И белоснежные цветы, что покрывали могилу. И камень с именем деда и датами жизни. Ветер хлестал по ногам подолом мокрого платья. Такого же черного, как земля. Косые струи воды попадали под шляпку и под вуаль, забирались за воротник и стекали по позвоночнику ледяными каплями...
Я вымокла, но не чувствовала холода.
— Нужно идти, — сказала сестра Агнета и несколькими энергичными движениями растерла мне плечи. — Вы вся дрожите.
Я огляделась: у могилы я осталась одна. В десятке шагов от меня на границе кладбища стоял граф Беркли и переговаривался о чем-то с мистером Эшкрофтом и Мэтью. Они не знали дедушки, но все равно пришли почтить память.
Циничная часть меня усмехалась: им нужен был Беркли.
Пришедших было немного. Трое их, поверенный семьи, несколько старичков-знакомых дедушки, я, сестра Агнета и капитан Грейсон.
«Убийца порой приходит на похороны», — сказал он накануне и назидательно поднял палец.
Кажется, усмешка лорда Беркли на его слова была уже истерической. Капитан почему-то не желал в качестве приоритетной рассматривать версию, что убить хотели все же не дедушку. А графа.
— Эвелин, дорогая... — сквозь вату до меня долетел голос сестры Агнеты, и я вздрогнула.
Вновь слишком глубоко ушла в себя. Я стала замечать это за собой в последние несколько дней, что прошли со дня убийства. Порой задумывалась, потом смотрела на часы и понимала, что в своих мыслях витала и сорок, и тридцать минут.
— Да, — просипела я с трудом, потому что в горле стоял ком, который не исчезал также со дня убийства. — Простите. Идемте.
Присев на корточки прямо в грязь, я аккуратно уложила на могилу дедушки последний букет. От себя. Белоснежные хрупкие каллы. Не потому, что он любил эти цветы, а потому, что любил представлять, как однажды поведет меня под венец, и в руках у меня будет букет непременно из калл.
Но вышло как вышло, и букет из калл теперь лежит на его могиле.
Сестра Агнета бережно взяла меня под руку, и я не стала сопротивляться, хотя прекрасно могла идти сама. Я понимала ее. И лорда Беркли. Я бы тоже поглядывал на меня с опаской после той безобразной истерики. Когда я упорно утверждала, что дедушка жив — лишь переехал, и я должна собирать вещи, чтобы отправиться за ним...
Занятно. Но после того вечера, после того как рыдала, уткнувшись в сюртук Беркли, я не пролила ни слезинки. И даже сейчас на моем лице были капли из-за дождя. А не потому, что я плакала.
На сердце было сухо. Гонимая и треплемая всеми ветрами пустыня. Я чувствовала горечь утраты, она лежала на душе тяжелым камнем, который сдавливал грудь при каждом вдохе, и застрявший в горле комок мешал дышать и связно, долго говорить, но...
Слез не было. Глаза оставались таким же сухими, как пустыня.
Мы с сестрой Агнетой подошли к мужчинам, что ожидали нас, и двое, словно сговорившись, синхронно отвернулись от меня. Я понимала, что это не со зла, а, наоборот, во благо, но не могла не чувствовать себя прокаженной.
— Вы замерзли и промокли, — строго сказал третий и снял пальто и, шагнув ближе, накинул его на меня. — И не спорьте, — еще строже добавил.
Но я не смогла бы спорить с графом Беркли, даже если бы захотела. Мешал проклятый комок.
— Благодарю, милорд, — одними губами произнесла я и повела плечами, пытаясь удержать длинное, просторное пальто на себе.
Оно пахло графом Беркли. Конечно же. Аромат щекотал ноздри, и я зажмурилась.
— Я должен ехать, — сказал он, неотрывно смотря на меня.
— Конечно, — кивнула я, словно механическая кукла.
За последние дни я потеряла нить расследования. Ни за чем не следила, ничем не интересовалась. Даже газет не читала. Но слышала, безусловно, что нашли тела шестерых убитых женщин, и что Джеральдин среди них не оказалось.
Беркли сжал и разжал кулаки и взмахнул рукой, словно пытался схватить воздух, и не сразу ушел, хотя мистер Эшкрофт и Мэтью уже шагали прочь. Он по-прежнему стоял рядом с нами и смотрел на меня.
— Я вернусь, и мы поговорим, — смягчив голос, пообещал он.
Я вскинула взгляд, и это был едва ли не первый раз за несколько дней, когда я смотрела на него вблизи.
О чем нам говорить?..
— Хорошо, — послушно кивнула я.
Его брови поползи дугой, но сестра Агнета, очевидно, состроила грозное лицо, потому что, взглянув на нее, Беркли вздохнул и все же откланялся, оставив мне свое пальто.
— Я ничего ему не рассказала, — женщина посмотрела на меня с мягкой укоризной. — Но по-прежнему считаю, что ты поступаешь не совсем верно, моя дорогая.
Придавленная тяжестью пальто, я неловко пожала плечами.
Потом мы вернулись в особняк, и я через сад прошла во флигель, в котором жили с дедушкой в самые первые дни. Я переехала в него на следующее же утро после убийства. Я физически не могла оставаться в доме мужчины, с которым меня ничего не связывало. Сестра Агнета предлагала составить компанию, но я отказалась. Хотела побыть одна.