— Я согласен. Но лучше не вовлекать лишних людей. Ты никогда не знаешь, кому можешь полностью доверять, — сварливо отозвался я. — Не хватало лишиться последней нашей зацепки из-за чужого длинного языка.
Эван заскрипел зубами.
— Я заинтересован в распутывании этого дела не меньше тебя, — напомнил он. — А может, и больше, — буркнул едва слышно.
— Я тут еще подумал, — сказал я примирительно. — Нам нужен кто-то, кого мы сможем противопоставить Лорду-канцлеру.
Оба — и Мэтью, и Эван — посмотрели на меня с огромным скептицизмом.
— Короля? — усмехнулся друг едко.
— Скоро переизбрание на должность, как он сам мне напомнил. А у всякого кандидата есть соперника. Думаю, пришло время обратиться к его основному оппоненту.
Глава 26
Леди Эвелин
Беркли я отыскала в кабинете. Дворецкий сообщил, что «Его светлость не покидал комнату после того, как проводил мистеров Эшкрофта и Миллера».
Я вошла, оставив дверь открытой. Граф стоял перед грифельной доской, которой я раньше не замечала, и что-то чертил на ней. Услышав мои шаги, он резко обернулся, и я замерла, не сразу отведя взгляд. Беркли был таким непривычно растрёпанным. Без сюртука и даже без жилета, в одной белой рубашке, рукава которой были закатаны по локоть, а на воротнике — расстегнуто несколько верхних пуговиц.
Кажется, я смотрела на него слишком откровенно. И слишком пристально. Не иначе как заметив мой совершенно неприличный взгляд, Беркли... смутился.
— Прошу прощения, — пробормотал он, отложил мел, которым писал, в сторону и потянулся за сюртуком, небрежно переброшенном через спинку стула.
— Нет-нет, — я вскинула ладонь, намереваясь остановить его от извинений, и, наконец, отвела взгляд. — Это я прошу прощения. Я вошла без стука.
Моих ушей достиг смешок.
— Согласен. Мы оба виноваты.
Я улыбнулась в ответ и протянула Беркли небольшой прямоугольник, который держала в руке. Смотреть на него я по-прежнему избегала.
— Я искала вас, чтобы показать это.
— Что это? — он подошел и забрал у меня кусочек бумаги, постаравшись не коснуться ненароком пальцев.
— Текст для объявления о нашей помолвке. Нужно дать в газеты, — пояснила я, чувствуя себя невероятно неловко.
Я ждала, что Беркли вспомнит об этом сам. Но, как и многие мужчины, он не особо интересовался мелочами. Предложение сделал — и достаточно. А то, что необходимо об этом предложении сообщить всему свету — это уже неважно.
Дочитав, граф усмехнулся и вернул мне исписанный прямоугольник.
— Блестяще сформулировано, — сказал он.
Обычно полагалось перечислять родителей жениха и невесты, упоминать всю семью, так сказать, а не только имена основных действующих лиц, ведь свадьбы играли для упрочения связей и положения в обществе. Потому-то порой титулы и фамилии были гораздо важнее, чем те, меж кем заключался союз.
В нашем случае я написала иначе. Только наши имена. Что лорд Беркли и леди Эвелин Рэйвенкрофт счастливы сообщить о заключении помолвки. Лорд-Канцлер сына, конечно, признал. Несколько лет назад, уже после того, как ему был пожалован титул графа. Поэтому я сильно сомневалась, что Беркли захочет видеть в объявлении имя отца. Свое происхождение мне тоже было лучше не упоминать лишний раз. Едва ли кто-то мог о нем забыть, к слову...
— Очень хорошо, — я сдержанно улыбнулась. — Тогда сегодня же отправлю, и завтра оно уже должно будет появиться в газете.
— Спасибо вам, — Беркли отступил на шаг и заложил руки за спину. — Я совсем забыл. Эти светские условности никак не желают закрепляться в моей голове.
— Вам просто нет до них дела, — легко сказала я и пожала плечами.
— Справедливо, — он хмыкнул.
Я подумала, что пора уходить и не отвлекать его, когда Беркли заговорил вновь.
— Но что я помню, так это вашу блестящую идею о городском особняке, в котором сохранилась библиотека вашего отца.
Щеки против воли слегка зарумянились. Подавив улыбку, я посмотрела на графа. Ему пора перестать так меня расхваливать... Это было просто смешно, в конце концов. Идея была... обычной, никак не гениальной.
— Я подумал, мы могли бы посетить его сегодня. Я знаю, что сейчас — время траура, но и поездка наша будет никак не увеселительной, а сугубо в деловых целях, — быстро проговорил он, пытаясь понять мой взгляд.
Во время траура не полагалось никуда выезжать, особенно с женихом, но... Но, во-первых, я уже нарушила это правило с сестрой Агнетой. А во-вторых, хорошо носить траур в кругу семьи и друзей, где-нибудь загородом, где можно гулять по бесконечным полянам и по деревне, что примыкает к особняку. И где я была бы не одна.
Здесь же... я чувствовала себя ужасно неблагодарной, ведь сестра Агнета пыталась обо мне заботиться и составляла компанию, но я все равно ощущала это удушающее одиночество. И флигель казался тесной клеткой, из которой хотелось сбежать.
— Только если вы сами не возражаете против совместного выхода с облаченной в черный девицей.
Беркли моей шутке не улыбнулся. Посмотрел на меня совершенно серьезно и покачал головой.
— С вами — ничуть не возражаю.
Чтобы сгладить эту неловкость, я сбежала из кабинета под предлогом освежиться перед поездкой.
Конечно же, сестра Агнета отправилась с нами. Когда мы вышли из экипажа на противоположной стороне улицы, и я вновь посмотрела на место, которое каких-то пятнадцать лет назад называла своим домом, сердце болезненно сжалось.
Даже в первый раз такого тянущего, тоскливого чувства у меня не возникло. А сейчас грудь сдавило так сильно, что я покачнулась и вцепилась пальцами в локоть Беркли. Он бросил на меня хмурый взгляд, но ничего не сказал и не спросил. Наверное, он понимал...
Мы с ним шли чуть впереди, сестра Агнета держалась на несколько шагов позади, давая нам возможность быть практически наедине. Только вот этим шансом никто из нас не воспользовался, потому что я шла, бледная и поникшая, а Беркли — мрачный и недовольный.
— Не стоило нам приезжать, — бросил он сквозь зубы, когда мы поднялись по ступенькам.
— Стоило, — заупрямилась я. — Это скоро пройдет.
Он лишь сверкнул взглядом и поджал губы.
Не знаю, почему в этот раз посещение особняка так сильно на меня подействовало. Тоска по несбывшемуся, тоска по утраченному? Что моя жизнь могла сложиться совсем иначе.
Все могло быть иначе.
К моменту, как мы оказались в просторном холле, я пришла в себя. Решила, что нужно сосредоточиться на деле, или же Беркли больше никуда меня никогда не возьмет, и не воспринимать особняк как дом, в котором я могла жить.
Из холла в две стороны расходились широкие деревянные лестницы: одна вела в архив, другая — в библиотеку. Она представляла собой анфиладу, тянувшуюся через всё крыло. Те комнаты, что прежде служили гостевыми спальнями, теперь были преобразованы — вдоль стен стояли стеллажи, уставленные книгами до потолка.
А в конце этой череды, в самом сердце крыла, располагалась «настоящая» библиотека. Та самая. Ее не тронули.
Мы поднялись по лестнице. Деревянные ступени под ногами поскрипывали, будто отзывались эхом из прошлого. Анфилада комнат тянулась, как череда зеркал. В каждой — высокие потолки, ряды книжных полок, запах бумаги, воска и пыли. За столами сидели люди: кто-то читал, кто-то делал заметки, один пожилой джентльмен разглядывал карту, а двое студентов шептались у полки с трудами по естествознанию.
Мы проходили комнату за комнатой, и я будто шла сквозь прошлое. Наконец, мы вошли в последнюю — ту самую библиотеку, и остановились у порога.
В ней все было почти так, как я помнила: панельные стены из темного дерева, массивный дубовый стол в центре, тяжелые портьеры, приглушающий свет. Здесь пространство будто сжималось, становясь камерным, сосредоточенным. Несколько посетителей сидели у окон, кто-то листал газету, кто-то, затаив дыхание, читал роман, раскрыв его на коленях.
Я остановилась. Почти не дышала.
В воображении возник отец. Он сидит за этим самым столом — сосредоточенный, с прямой спиной. Перо в руке, листы перед ним. Свет мягко обрисовывает его профиль. Иногда он поднимал глаза, замечал меня в дверях, кивал — молча, но с той самой, родной улыбкой.
Я сделала шаг вперед, будто он и правда сейчас был там. Затем поспешно моргнула и резко втянула носом воздух.
Все в прошлом, все давно в прошлом.
— Давайте пройдем, — шепнул Беркли, потому что мы по-прежнему стояли на пороге, привлекая к себе чужие взгляды.
Все же посетителей было не так много, чтобы мы могли среди них затеряться. Втроем мы прошлись по огромному помещению широким кругом. Я шла вдоль стеллажей, разглядывала их и все яснее понимала всю тщетность своей задумки. Найти каплю в море — это не так сложно, как отыскать что-то среди множества книг, которые нас окружали.
Кажется, Беркли заметил мою нервозность. Он ничего не говорил, но несколько раз я ловила на себе его внимательные взгляды.
Я подошла к одному из шкафов, провела пальцем по краю полки. Книги стояли плотно, но я знала: если отец и оставил что-то, то не на виду. Он был осторожным человеком.
Но недостаточно осторожным, чтобы избежать казни.
— Если мы ничего не найдем сегодня, это нормально, — я услышала тихий голос Беркли прямо над ухом. — Мы всегда сможем вернуться.
Вздохнув, я кивнула. Но в глубине души рассчитывала совсем на иной результат.
Чтобы поменьше привлекать внимания, мы взяли по первой попавшейся книге и расположились в отдалении от всех, на самом углу стола. Я скользила взглядом по бесконечным шкафам и полкам, и тщетность нашей затеи придавливала меня к земле.
— Нужно с чего-то начать, — сказал Беркли, который слишком пристально всматривался в мое лицо. — Вам что-нибудь приходит на ум? Что-то значимое для него?
Я мотнула головой. Мне не было и семи, отца я видела пятнадцать минут в день — и это считалосьхорошимднем. Я не знала его. Более того, уверена, что останься он жив, и пойди история по-иному, я бы и в этом случае не смогла сказать, что знаю по-настоящему своего родителя.