— Он был религиозен? — спросила сестра Агнета.
Я усмехнулась.
— Нет, конечно.
— Он вам читал когда-либо на ночь? — в голосе, которым Беркли задал этот вопрос, уже слышалась огромная доля скептицизма.
— Естественно, нет.
Мужчина щелкнул пальцами.
— В любом случае, нам нужно что-то незаметное, чтобы ею нельзя было случайно заинтересоваться. Что-то невероятно скучное для большинства. Но одновременно связанное с покойным герцогом, иначе нет смысла оставлять послание — если никто никогда не сможет его отыскать. Достаточное объемное, толстое — рисунок между треями страницами не спрячешь. Но не тяжелый талмуд, который убран в архив.
Его глубокий голос подействовал на меня странным образом: убаюкивая. Я смотрела на Беркли, на то, как двигались его губы, и впадала в странный транс. Хотелось, чтобы он говорил и не останавливался, и его речь все лилась бы и лилась...
Пришлось взять себя в руки и отвернуться.
— Каким человеком был ваш отец?
Я пожала плечами, поймав неожиданно мягкий взгляд Беркли.
— Если бы я знала... Хочется надеяться, что благородным. Но после всего, что я видела за последние недели, я уже ни в чем не уверена.
— Он был достаточно благородным и великодушным, чтобы спасти меня. И был неплохим фехтовальщиком.
Тоскливая улыбка мелькнула на губах. Даже Беркли знал о моем отце больше, чем я.
— Посмотрим что-нибудь в соответствующей секции? — нарочито бодрым голосом предложила я и первой поднялась со стула.
Библиотека была неплохо упорядочена: невозможно было расставить такой массив книг в алфавитном порядке, и потому поступили иначе. Их разбили на тематические секции, состоящие из нескольких шкафов — от одного до десятка. Я заметила уже и философию, и военное дело, и поэзию, и приключенческие романы, и «литературу для леди».
Книг, посвященных науке фехтования, оказалось немного, и мы быстро просмотрели их все — с плачевным результатом. Пришлось вернуться за стол и вновь попытаться постичь логику отца.
— Он воевал? — предположила сестра Агнета.
Я неуверенно пожала плечами, а вот Беркли решительно покачал головой.
— Нет, я знаю точно.
Еще один немой укол.
— Быть может, любил почитывать о дальних странах и приключениях отважных пиратов? — спросила сестра Агнета с улыбкой.
— Мне кажется, я помню шепотки среди слуг, что отец всегда был невероятно загружен. Сомневаюсь, что у него было время на развлекательное чтиво.
— Исторические труды? Языки других стран и народов? Свод законов Империи?..
— Надеюсь, нет! — искренне воскликнул Беркли. — В нем больше ста томов, и, думаю, почти все они хранятся в архиве.
Он постучал пальцами по столу, хмурясь. Приглушенный свет красиво падал на его лицо, выделяя широкие скулы и нос с горбинкой. Я, наконец, решилась спросить то, что витало в воздухе.
— Р-ричард, — впервые назвала его по имени и запнулась из-за этого, а он — вздрогнул, будто от прикосновения, и сразу впился в меня взглядом — пронзительным, неожиданно живым.
— Я благодарна вам, что вы прислушались к моей идее и согласились воплотить ее в жизнь, — я заставила себя улыбнуться. — Но, быть может, настала пора нам уйти. Если вы считаете, что все бесполезно, то я не настаиваю.
Он весь подобрался, как хищный зверь перед броском. Вновь посмотрел на меня — резко, колко. Мне показалось, с обидой.
— Я бы не стал вам врать. Это было бы слишком жестоко. Даже для меня, — очень сдержанно отозвался он.
— А я подумала, что вы могли бы обмануть меня как раз из доброты.
Странно, но Беркли вновь вздрогнул. И мазнул по мне таким взглядом, что я сама вся подобралась внутри — от макушки и до кончиков пальцев. Его глаза опалили, прожгли насквозь, пронзили сердце.
— Меня редко называют добрым, — со стылой усмешкой пробормотал он.
— Но вы добры, — настаивала я, совершенно позабыв, с чего начался этот диалог.
Беркли дернул головой, и волосы упали ему на лицо, скрыв глаза. И тем пронзительнее прозвучал его короткий, полный сдержанных чувств ответ.
— Только к вам.
Я застыла на месте, слившись со стулом, на котором сидела. Ладони мгновенно превратились в ледышки, а во рту пересохло. Беркли замолчал, не прибавив больше ни слова. Мне в голову тоже не приходило ничего разумного, как назло. А неловкая пауза все длилась и длилась...
— Философия, — голос сестры Агнеты разрезал ее, и мы оба вскинули головы. — Должность Лорда-Канцлера обязывала не только знать законы. Природа власти, человеческая природа...
Заметив наши взгляды, она гордо усмехнулась и чуть подняла подбородок.
— В обители мы получили очень хорошее образование.
— Гораздо лучше, чем в кадетском корпусе получил я, — грубовато и резковато пошутил Беркли, но мы обе были рады засмеяться в ответ, чтобы сгладить ту неловкость, которая все еще звенела в воздухе между мной и графом.
Секция философии оказалась довольно большой. К своему стыду, я даже не ожидала, что труды займут восемь шкафов!
Горькая ирония, конечно, заключалась в том, что несмотря на огромное число посвященных этому предмету книг, человеческая природа и природа власти не менялась. И все, что сейчас происходило — тому пример. И даже то, что случилось с отцом.
Не сговариваясь, мы разделились. Каждый взял себе по шкафу. Когда не знаешь, что ищешь, искать довольно непросто. Я бродила мимо полок, скользила взглядами по корешкам, вставала на цыпочки и вытягивала голову, приседала на корточки и склонялась, чтобы прочитать названия книг, расположенных в самом низу. Надеялась, что пойму, когда увижу. Что меня посетит озарение, а может, случится, наконец, чудо, которое мы все ждем.
— Леди Эвелин, — глубокий голос Беркли вновь прострелил меня до мурашек.
Я обернулась: он стоял в нескольких шагах от меня, у соседнего шкафа, и задумчиво поглаживал длинными пальцами корешки.
— Что такое? — спросила я взволнованно и подошла к нему.
Кивком Беркли указал на полку на уровне его глаз. Пришлось запрокинуть голову, чтобы рассмотреть книги. Сперва я не заметила ничего необычного. Таких я видела сегодня уже десятки, если не сотни. Ничего не ёкало в груди, и сердце не начинало учащенно биться. Я скользила по ним взглядом, и в какой-то момент перед глазами словно что-то вспыхнуло.
И меня накрыло осознание, пробрало до самого нутра.
—Фрэнсис Невилл,— прошептала я имя автора десятка книг, что стояли на полке. — «Размышления о равновесии власти», «Размышления о духе закона», «Правитель»...
Ошеломленная, я взглянула на Беркли и успела заметить, что он смотрел на мое лицо, не отрываясь.
— Вы думаете?..
— Это было бы невероятно иронично, — он кивнул.
И мы начали проверять книги одну за одной, перелистывая страницы, но ничего не находили. Время тянулось, и я чувствовала, как нарастает волнение.
Наконец, я остановилась у низкой полки в углу. Переплеты у них были ветхими, а слой пыли гораздо толще. Здесь стояли книги, к которым давно не прикасались.
Я провела пальцем вдоль корешков. В глаза бросился тяжелый том в черной кожаной обложке без надписей.
— Что это? — спросил Беркли.
Я аккуратно вынула книгу. Оказалось, это старое издание трудовФрэнсиса Невилла—«Чудовище».
Мои брови поползли вверх, а затем я услышала, как шумно выдохнул Беркли.
— Знаете, что сказал ваш отец перед казнью? — спросил он, пытаясь скрыть собственное волнение.
Я медленно покачала головой.
— Он сказал, что любой абсолютный правитель со временем превращается в чудовище, — он усмехнулся и покачал головой и осторожно перелистнул книгу. Несколько страниц были чуть плотнее остальных... как будто что-то скрывалось между ними.
Мы переглянулись, и я затаила дыхание. Беркли аккуратно поддел бумагу ногтем — и страница легко отошла от корешка.
За ней оказалось письмо. Бумага пожелтела, но почерк был узнаваем с первого взгляда.
— Это его рука, — прошептала я.
Потому что единственным, что осталось у меня от родителей, было несколько писем, которые отец писал матери, когда ухаживал за ней. В детстве я выучила их наизусть.
Беркли развернул лист, и мы склонились над ним, голова к голове.
Глупо было надеяться, что на жалком клочке бумаги окажутся ответы на все вопросы. Но отец дал на нем подсказку, с помощью которой спустя еще полчаса поисков уже в другой книге мы обнаружили ключ.
Настоящий и достаточно увесистый. Я держала его в руках, чувствуя, как железо нагревается от тепла ладоней.
— Надеюсь, он не от какой-нибудь кладовой в особняке, — тихо пробормотала я.
Беркли дернул уголками губ.
— Позвольте?..
Наши пальцы соприкоснулись, когда я передавала ему ключ, и по ладоням у меня тотчас разлился жар. А вот граф был полностью сосредоточен на деле — в отличие от меня. Беркои повертел ключ перед глазами, затем огляделся по сторонам и спрятал его во внутренний карман сюртука.
— Он от банковского хранилища. Я сталкивался уже с такими в одном из расследований.
— Все ценности и имущество семьи было изъято, — напомнила я.
— Будем надеяться, что не все. Но на сегодня наши поиски закончены. Пора возвращаться в особняк. Мы пробыли здесь слишком долго и привлекли внимание, — договорив, Беркли подал мне руку.
В сопровождении сестры Агнеты мы покинули библиотеку одними из последних. Это было весьма недальновидно с нашей стороны. Покусывая губу, я вспомнила, как граф предлагал остановиться сразу после того, как мы прочли первую записку. Он обещал, что мы вернемся утром, но я слишком хотела разгадать оставленные отцом подсказки... Я словно вновь почувствовала его присутствие — спустя пятнадцать лет после казни.
Едва мы сели в экипаж, я попросила у Беркли ключ. Он отдал его, ничего не спросив и не сказав, и я была благодарна. Весь путь до особняка я сжимала меж ладоней этот кусок железа, и сама понимала, как жалко, должно быть, выглядела со стороны. Чувствовать связь с отцом благодаря предмету, который он однажды держал в руках — смешно и нелепо. Но после того, как сгорел наш дом, у меня не осталось практически ничего. Даже тех крох, которые были.