Вскоре жандармам пришлось вмешаться и охладить пыл взбудораженной толпы. Они выстроились в единую цепь, взяв пепелище в кольцо. Но выкрики становились все громче и громче. И злее. Такое резкое изменение произошло мгновенно.
Словно кто-то намеренно заводил толпу, подзуживал ее.
— Вы закончили? — граф Беркли подошел к нам стремительным шагом, недовольно оглядываясь.
Помощница доктора отчего-то съежилась в его присутствии и смутилась. Молча кивнула и отпустила мои руки.
— Очень хорошо, — сказал он тоном, который говорил совсем об обратном. — Идемте, миледи, вас нужно увезти отсюда.
— Что?.. — это было первым словом, которое я произнесла с момента, как мы с дедушкой выбежали на улицу после начала пожара.
Голос звучал так чуждо, словно принадлежал другому человеку.
— Вы сами видите, здесь становится небезопасно, — Беркли в нарушении всех приличий придержал меня за локоть и потянул за собой к одному из экипажей, на которых прибыли дознаватели.
— Подождите! — я вскинула голову. — А мой дедушка?
— Сэр Эдмунд останется, с ним работают дознаватели, вы же видите.
— А куда поеду я?
— В Корпус жандармов. Я вас сопровожу.
Было непривычно слышать терпеливые и подробные ответы графа. В предыдущие наши встречи он не был столь любезен...
В какой-то момент мне удалось перехватить взгляд дедушки, и облегчение затопило грудь, когда он кивнул, увидев, куда я направляюсь под конвоем графа Беркли.
Мы забрались в экипаж дознавателей, который отличался от тех, к которым я привыкла: на окнах решетки, стекла затемнены, снаружи обшит материалом, похожим на листы железа... Я все еще слышала выкрики толпы, но уже гораздо тише. Правда, к сожалению, отдельные слова были различимы.
Грязная предательница— это было самым мягким, что я о себе услышала.
Но сил переживать еще и о чужих словах не было.
Граф Беркли поглядывал на меня с настороженным ожиданием. Размышлял, как скоро я разрыдаюсь? Начну колотить кулаками по сидению? Стану бросаться оскорблениями и ругательствами?
Я не хотела ничего. И не чувствовала ничего. Пустой сосуд со стенками настолько сухими, что покрылись изнутри трещинами.
Вот, как я себя ощущала.
Хотелось лечь в постель, накрыться одеялом и проснуться уже другим человеком. В другой жизни.
— Не слушайте толпу, — и вновь к моему удивлению граф прервал молчание первым. — Дело не в вас. Им все равно, кого травить.
Я подняла на него полный горечи взгляд, не веря, что он может понимать хоть частицу моего положения.
— Вам-то откуда знать?
Его губы дрогнули в сухой усмешке.
— Имел честь, — коротко бросил он и отвернулся.
Оставшийся путь мы провели в молчании. Когда экипаж остановился, и мы вылезли наружу, я с удивлением заметила, что нас поджидал знакомый графа. Беркли подошел к невысокому мужчине в ливрее камердинера и коротко с ним о чем-то переговорил. Я услышала лишь негромкий ответ незнакомца.
— Мистер Эшкрофт обещался быть как можно скорее.
Беркли довольно кивнул и отпустил его жестом, сказав.
— Ждать не нужно, пробуду здесь долго.
В здании, которое занимал Корпус жандармов, уже царила суета. Кажется, вести по городу разошлись быстро. Графа узнавали, с ним здоровались, любезничали, а кто-то оборачивался вслед и прожигал спину ненавистными взглядами. Он не обращал внимания и шагал вперед по коридору.
На меня тоже смотрели, и с куда большим любопытством, чем на него. Я была в той самой одежде, в которой выбежала из горевшего дома: сейчас она была прожжена во многих местах, испачкана сажей и пахла горьким дымом.
Мы не успели занять никакой кабинет, когда вокруг нас в коридоре поднялась еще более сильная суета. Жандармы забегали из двери в дверь, повсюду раздавались их громкие голоса. Не прошло и минуты, как выяснилось, что прибыл важный гость, и именно его появление взбудоражило жандармов.
— Его светлость Лорд-канцлер, герцог Саффолк! — объявил кто-то из его свиты, когда высокий, крепкий, но уже седой мужчина вошел в здание.
Я приподняла брови. Этот день был полон неприятных сюрпризов...
— Ну, здравствуй, сын, — сказал сиятельный Лорд-канцлер и посмотрел на графа Беркли, который скривился и повернулся к нему спиной.
Он явно выбирал: уйти или ответить на приветствие. И, кажется, голос разума взял вверх.
— Доброго дня, Ваша светлость, — процедил Беркли сквозь зубы, едва на него взглянув, и продолжил свой путь по коридору.
На меня Лорд-канцлер даже не посмотрел, и это было благом.
— Я отправил записку в твой, с позволения сказать, офис. Что навещу тебя после обеда. Нужно поговорить, — бросил он в спину графу.
Тот не замедлил шага.
— Сожалению. Сегодня я занят, — скупо обронил Беркли.
— Чем же, позволь узнать? — широкие, седые брови Лорда-канцлера в недоумении взлетели на лоб.
Затем он все же повернулся ко мне, прошелся внимательным взглядом, брезгливо поджал губы, заметив грязь и сажу на руках и одежде. На лице он остановился надолго. В какой-то момент мне показалось, что непостижимым образом Лорд-канцлер меня узнал: его глаза сузились, а ноздри, наоборот, раздулись.
—Этим? — с небрежной уничижительностью уточнил он.
Молчи, Эвелин, молчи.
Забывшись, я хотела сжать кулаки, но почувствовала лишь боль в обожженных ладонях.
— Миледи? — Беркли остановился и обернулся, посмотрев лишь на меня. — Идемте, — он даже протянул мне руку.
Он ужасно переменился, столкнувшись в коридоре с Лордом-канцлером, которого язык не поворачивался назвать его отцом. Даже двигаться стал иначе: с натянутой военной выправкой, когда каждый жест кричал о сильнейшем напряжении в теле. Он хмуро смотрел, скупо говорил, и его движения напоминали больше жесткие, резкие линии. Шаг, поворот головы, еще шаг, взмах руки...
— Ты забыл, кто я? — желчно поинтересовался Лорд-канцлер. — Ты не смеешь просто так уходить от служителя Короны...
— О нет, милорд, — прошипел Беркли. — Я прекрасно помню, кто вы.
Я поспешно шагнула к нему, вновь позволив придержать себя за локоть. Удивительно, но в сложившихся обстоятельствах его прикосновение не оказалось ни жестким, ни болезненным. Он лишь увлек меня за собой за угол и сразу же отпустил.
Когда я посмотрела ему в лицо, то невольно отшатнулось. Оно было искажено жуткой гримасой. Рывком граф дернул шейный платок, пытаясь чуть ослабить узел, и рвано выдохнул.
— Лорд Беркли? — позвал его кто-то из кабинета в глубине коридора. — Вы уже прибыли? Прошу прощения, вас должны были встретить...
— Пустяки, — граф выпрямился, и в одно мгновение его лицо приобрело привычно-насмешливое выражение. — Я прибыл вместе с леди Эвелин.
Жандарм молча посторонился, и мы оказались в просторном кабинете, который занимал кто-то из высших лиц. Я скользнула взглядом по роскошному столу из цельного дерева и по золотой чернильнице, затем отметила несколько кожаных кресел, два из которых жандарм жестом предложил нам занять.
— Сэр Эдгар Хоторн скоро к вам присоединится, — сказал он напоследок, и уже через мгновение мы вновь остались наедине.
Граф, вопреки мне, не опустился в предложенное кресло. Заложив руки за спину, он принялся ходить по кабинету, посматривая по сторонам. Время от времени он то презрительно щурился, то недоуменно фыркал, то кривил губы.
Признаться, я его понимала.
Комната меньше всего походила на рабочий кабинет кого-то из руководителей Корпуса жандармов. Здесь не было буквально ничего, что напоминало бы о работе. Ни листочка, ни папки с документами, ни стопки дел...
Даже обязательные кодексы и сборники законов, которые обычно пылятся на полках любого служебного кабинета, отсутствовали. Полки, между тем, были забиты до отказа: награды, памятные медали, кубки и всевозможные почетные таблички сверкали в полумраке.
На одной из них красовалась надпись«Главе Корпуса жандармов — за безупречную службу», что заставило меня с трудом подавить смешок. Граф, кажется, тоже ее заметил — уголки его губ дернулись в улыбке, но он удержался от комментариев.
Через несколько минут Беркли, казалось, устал от этого храма тщеславия.
Он замер у окна, сложив руки на груди, и произнес, не оборачиваясь.
— Это объясняет, почему в городе творится хаос.
Я не успела ничего ответить, потому что открылась дверь.
Сэр Эдгар Хоторн, глава Корпуса жандармов, оказался человеком, полностью соответствовавшим своему кабинету. Немного тучный, чуть полноватый, весь круглый — от пухлых щек до плеч и слегка вываливающегося живота. Даже его манера двигаться была мягкой и размеренной, лишенной всякой спешки.
Он вошел с кислым выражением лица, словно весь мир только что ему чем-то досадил, и это выражение тут же стало ещё мрачнее, когда его взгляд упал на Беркли
Мне стало противно. Я вспомнила, что рассказала мне мать Джеральдин о ее разговоре с жандармами. Они отказались принять ее обращение и посоветовали взволнованной матери ожидать возвращения дочери через девять месяцев «с выблядком».
Я почувствовала, как на щеках вспыхнули пятна гневного румянца.
Граф и сэр Хоторн успели обменяться приветствиями, когда взгляд последнего упал на меня.
— Это у вас в доме произошел пожар, э-э-э… — он замялся с именем, — мисс?..
Я открыла рот, чтобы ответить, но не успела произнести ни слова.
— Дом леди Эвелин подожгли с помощью магии, — Беркли не дал ему ни единого шанса и сразу же атаковал.
— Матерь Благословенная, о чем вы говорите? Магия запрещена столько лет, что мы уже забыли, как она выглядит, а вы, верно, и не помните, в тот год были ребенком... — забормотал сэр Хоторн и шумно опустился в кресло.
Лучше бы я осталась с дедушкой, подумала я с тоской.
Поведение сэра Хоторна навевало одновременно грусть и ярость. Хотелось то ли разрыдаться от его бездарности, то ли накричать из-за безысходности.
— Я знаю, что я видел. Магический голубой отблеск в пламени, — отрезал Беркли. — Смею надеяться, вы воспримите мои слова крайне серьезно. Не хотелось бы докучать наследнику престола с подобными мелочами, но... — с напряжением произнес он.