— Продолжайте! — выдохнула девушка. — А потом?
— Наконец одна сдохла. Я до сих пор ее помню. Толстуха Пятнашка — так мы ее звали. Сколько она давала молока, вы и представить себе не можете! А какой ласковой была! Мы всегда ее любили, но во время этого перехода через пустыню она стала членом нашей семьи. Только однажды утром Пятнашка ослабела так, что уже не смогла подняться. Умерла.
И мы остались без нее в песках пустыни. Правда, до того места, где растет трава, было уже совсем недалеко. Однажды ночью я услышал, как отец умолял мать, чтобы она шла вперед, туда, где ей ничего не будет угрожать. А он собирался тащить на себе повозку и в ней меня.
Но мать отказалась покинуть нас. Они отобрали только самые необходимые вещи, которые можно было унести на спине. Мы бросили повозку, а меня отец усадил верхом на оставшуюся в живых корову Рыжуху. Она была старая. Одного рога у нее давно уже не было, он сломался еще в незапамятные времена, а другой, кривой, утыкался ей в лоб, как раз между глаз. Глаза у нее были кроткие, как у лани, и это при том, что сама она была огромной, словно угольная баржа. Впрочем, что это я? Вы ведь выросли среди коров!
— Да, — кивнула Джорджия.
— Отец усадил меня ей на спину, пристроил еще тюк с какими-то вещами, и мы двинулись в путь. Рыжухе пришлось нелегко. Ее ребра торчали, как клавиши рояля. Я тоже совсем ослаб. Родителям приходилось то и дело поддерживать меня, чтобы я не упал. А привязать меня к корове они не решались, потому что боялись, что она может упасть в любую минуту. Я до сих пор помню, как Рыжуха шаталась от слабости, как тяжело ходили подо мной ее бока. Шаталась, все же шла и шла. Она привыкла к боли, так мне кажется. Поэтому ей даже не приходило в голову лечь и сдаться.
Так мы передвигались целых два дня. По ночам я подходил к Рыжухе и гладил ее морду, а она высовывала язык и лизала мне руки. До сих пор помню, какой он был сухой и горячий.
На третий день корова вдруг застонала, как человек, и рухнула на землю. Замертво!
Но Рыжуха сделала, что могла! На горизонте мы уже видели узенькую зеленую полоску травы. Мы поняли, что спасены. Пустыня закончилась.
Отец взял меня на руки. Я все еще был слишком слаб, чтобы идти. И вскоре мы добрались до травы. То есть добрались вдвоем — я и отец.
— А ваша мать? — в ужасе прошептала Джорджия.
— О, она тоже дошла, — вздохнул Кид. — Но душа ее… Знаете, мне кажется, большая часть моей матери умерла там, в пустыне. Нет, после этого она еще пережила зиму, угасая с каждым днем. А к весне перестала вставать с постели и умерла. Этот переход убил ее. С тех пор она не знала покоя.
Девушка прикрыла лицо руками и постояла так некоторое время. Потом посмотрела на Малыша.
— А негодяи, которые были всему виной? Эти дьяволы, которые отняли весь ваш скот?
— Ну, — протянул Кид, — тут вышло совсем забавно. Вы же, наверное, знаете, какие живучие мулы? Девять лет спустя, когда мне было уже пятнадцать, я как-то увидел мула, которого у нас украли. Естественно, страшно удивился. Но потом проследил, в чьих руках ему довелось побывать за все минувшие годы, и, наконец, нашел тех людей, одного за другим. Всех пятерых.
— Они были живы? — спросила она.
— Тогда да. Сейчас остался только один, — сообщил Кид, бросив на Джорджию взгляд, от которого, как ей показалось, кровь застыла у нее в жилах.
Глава 27СТРАННОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ
Конечно, если спокойно и беспристрастно обдумать все услышанное от Кида о страшной судьбе, постигшей его семью, то нет ничего удивительного, что в итоге он прикончил всех четверых одного за другим, решила Джорджия. К тому же молва приписывала ему куда более страшные грехи. Но сейчас она была в лесу с ним наедине — а это уже совсем другое дело. Дружеское участие в его глазах почему-то ее огорчало. И потом, он казался таким неправдоподобно молодым! В уголках его глаз не было ни единой морщинки! Единственная едва заметная на гладкой коже складочка появлялась в уголке рта, когда его лицо становилось мрачным. Тогда казалось, будто он немного цинично подсмеивается над самим собой. И Джорджия вдруг подумала: какие жестокие и отчаянные поступки ни приписывали бы ему, совершенно ясно, что он так же благороден и человечен, как жесток и безжалостен.
— Это вы их убили, этих четверых? — спросила она прямо.
— Я? — удивился Кид и улыбнулся.
— Не сердитесь, я знаю, что не должна была спрашивать вас об этом, — смутилась девушка. — Хотя и не понимаю почему. Вы ведь никому об этом никогда не рассказывали, верно? Ни единой душе?
— Нет, никогда. И сейчас не имею особого желания делать это.
Джорджия присела на поваленное дерево, облокотилась о колени, пристроив подбородок в прохладные, мягкие ладони, и принялась беззастенчиво рассматривать Кида — так, как этого никто никогда не делал. Поерзав немного, он взглянул на нее в упор, но, похоже, на девушку это не произвело особого впечатления.
— Ну так как же? — повторила она. — Или мне еще раз спросить?
— Так вы хотите это знать?
— Да, хочу.
Он рассеянно играл ножом, которым только что строгал какую-то палку. Как Джорджия успела заметить, занимался Кид этим, скорее всего, просто для того, чтобы проверить, хорошо ли наточен нож, — блестящее лезвие бесшумно скользило по мягкой древесине, снимая слой за слоем. Прозрачные, кружевные стружки бесшумно падали на землю, тут же мягко сворачиваясь кольцами. Вдруг одним быстрым движением Малыш подбросил нож в воздух. Лезвие быстро-быстро замелькало, слившись в одну серебряную дугу, которая тут же исчезла, когда нож с глухим стуком вошел в землю по самую рукоятку.
— Хорошо сбалансирован, — машинально произнесла девушка.
— Да, это верно.
Он вытащил нож из земли и придирчиво осмотрел блестящее лезвие, которое лишь слегка затуманилось от соприкосновения с влажной землей. Потом медленно и осторожно протер клинок.
— Я спросила вас о тех четверых, — напомнила девушка. — Похоже, вы просто не хотите об этом говорить?
Кид рассмеялся:
— А вы ждете, что я отвечу?
— Ну… в общем, да.
— Тогда объясните почему.
— Потому, что мне кажется, нам с вами нужно поближе узнать друг друга.
Во взгляде Кида отразилось немалое удивление. Он ошарашенно посмотрел на нее, пораженный до глубины души, и внезапно стал казаться еще моложе своих лет. Юношеский румянец на его щеках стал еще гуще. Увидев, как он смутился, Джорджия весело расхохоталась. Однако тут же постаралась взять себя в руки, чтобы не выдать жгучего торжества. Похоже, ей и в самом деле удалось его поразить.
— Ну, по крайней мере, честно, — покачал головой Кид, — как водится между друзьями, верно? Так, значит, вам хочется услышать мою историю?
— Конечно. Еще бы!
— Вы уверены, что это необходимо? — уточнил Кид и опять улыбнулся странной улыбкой, будто подсмеиваясь втихомолку и над ней, и над собой, удивленный, как это он позволил себе так забыться.
— Да, — бестрепетно заявила девушка.
— Ну, — начал он, — существуют ведь еще и газеты. Правда, там обо мне понаписано немало такого, о чем интересно потолковать длинными зимними вечерами, когда в камине уютно потрескивают сухие поленья, а трубки раскурены и беседа льется легко.
Джорджия кивнула:
— Знаю я эти разговоры! Но меня интересует, как было на самом деле.
— А я что-нибудь получу взамен? — вкрадчиво поинтересовался Кид.
— Конечно, а как же? Думаете, у меня мало тайных грехов?
Малыш задумчиво балансировал ножом, держа его на кончике пальца.
— Ну же! — не выдержала Джорджия. — Я жду продолжения. Мы с вами заключили сделку. Вам придется считать меня своим другом.
— Да? — протянул он удивленно, но все так же вежливо.
— Да, потому что я всегда говорю то, что думаю.
Малыш вдруг заморгал, будто глядя на огонь, потом неожиданно спросил:
— Предположим, я расскажу, что случилось с той четверкой. И что тогда? Вы оставите меня в покое?
— А что вы хотите взамен?
— Ничего, — покачал он головой. — Я и так прекрасно знаю, о чем вы хотите рассказать, и у меня нет ни малейшего намерения это слышать.
Она в свою очередь покраснела, но не опустила глаз.
— Первого из них, — начал Кид будто ни в чем не бывало, — звали Турок Реминг. Он был смуглый до черноты, с такими усищами, что они торчали вперед да еще завивались на концах. На лбу у него были три глубокие морщины. Он постоянно улыбался, причем какой-то поистине дьявольской улыбкой. Вскоре я узнал, что этот Турок — профессиональный наемный стрелок, громила и бандит. В то время от него проходу не было людям на шахтах Монтаны…
— А сколько вам было лет? — спросила девушка.
— Господи, да какое это имеет значение? — поморщился он.
— Значит, не больше пятнадцати, — вздохнула она.
— Да, что-то вроде этого. — Похоже, ее настойчивость слегка его раздражала. — С Турком я не особенно торопился. Впрочем, как и со всеми остальными. Ведь моя мать умирала медленно, в страшных мучениях. Отец тоже умер, и до этого я ни разу за все девять лет не видел, чтобы он улыбался. А Пятнашка и Рыжуха?.. Разве они не умирали медленно, день за днем?!
Джорджия слегка поежилась, будто от холода. А Кид между тем продолжил:
— Я устроился на шахту — принялся копать и таскать породу. Кажется, это было в последний раз, когда я зарабатывал себе на жизнь честным трудом! — Он испытующе посмотрел на девушку.
Она ответила ему таким же прямым, открытым и серьезным взглядом.
— И вот, пока я там работал, то все вечера и выходные дни занимался тем, что переводил порох. Благодаря отцу я, можно сказать, вырос с винтовкой в руках, а потом, кроме этого, у меня, видно, был еще и талант. Постепенно люди на шахте начали узнавать меня. Даже приходили полюбоваться, как я стреляю, хлопали в ладоши, когда я попадал, и смеялись, когда пуля пролетала мимо. Надо сказать, что в лагере рудокопов то и дело устраивали соревнования. Стреляли, как вы сами понимаете, во что ни попадя. Но я держался в стороне, пока не убедился, что могу легко всадить пулю, куда