– Проходи, – без всяких эмоций.
– Что, Саня вернулся? – попытался я угадать причину столь прохладного приема.
– О, господи! – будто прорвало девушку. – Да если бы он вернулся!.. – Она не договорила. Откуда-то сбоку – из чулана, очевидно, – в сени шагнула неясная фигура, и я ощутил, как некий твердый предмет уперся мне в висок.
– Ой! – вскрикнула Маринка. – Нет! Не надо!
– Цыц! – грубо одернули ее. Скосив глаз, я понял, что к голове моей приставлен пистолет.
– Дернешься, капец тебе! – получил предупреждение. Я и не думал. Находился в полной растерянности, если не сказать в шоке.
– Проходим в хату! Вперед! – получив толчок в спину, я налетел на Маринку и невольно обнял ее.
– Ай! – вскрикнула невеста. Ее трясло. А может, это меня затрясло, как тут разобрать?
– Пойдем. – Я сам открыл дверь в горницу, ощущая затылком смотрящий мне в спину ствол.
В горнице я, наконец, разглядел того, кто держал нас на мушке. Это был Солидол. Радости от того, что увидел знакомое лицо, не возникло. Особенно если вспомнить, что «лицо» сбежало из дурдома.
– А ведь я тебя знаю, – вгляделся, в свою очередь, в меня Бутенко-младший.
– Вряд ли, – возразил ему. – Я сам себя до конца не знаю.
– До конца можешь и не узнать. Просто не успеть до своего конца, если будешь зубы скалить.
С чувством юмора, очевидно, у него тоже было все хорошо, надо отдать должное. Оно и понятно. Вряд ли Нефертити обратила бы внимание на идиота. Кстати, на сумасшедшего в данный момент Солидол похож вовсе не был.
– То, что не наложил со страху в штаны, хорошо, – оценил он мое показное спокойствие. – Значит, сможешь трезво соображать.
– Я, со своей стороны, тоже очень рад, что ты, вопреки слухам… э-э-э…
– Заткнись! – оборвал меня Солидол, потрясая пистолетом. – Сейчас не до шуток, придурок, понял? Вы с подружкой оказались втянуты в чужую игру. Грязную и опасную. Причем на поле вы такие мелкие пешки, что вас стряхнут щелчком безо всякого раздумья, если что-то пойдет не так. Вот я, например, и стряхну. Желаете оба стать трупами? Вы сейчас в шаге от этого!.. А знаете, почему я это сделаю? Потому что сам сейчас такая же жалкая пешка, как вы, – с горькой иронией произнес он, – со всеми своими амбициями, несостоявшимися большими планами… И выбор у самого невелик. Умереть либо жить дальше, со всеми издержками. Я пока выбираю второе. Даже если это выглядит как банальная трусость с моей стороны… Впрочем, вы все равно ни хрена не поймете!.. Так! Ты, девочка, сядь на диван, – принялся командовать он. – А ты, – он посмотрел на меня, – к столу. Она твоя подружка? – кивнул он на Маринку. – Хорошо. На, посмотри фотку с ней. – Он достал из нагрудного кармана джинсовой куртки и швырнул на стол конверт от фотобумаги малого формата. – Только спокойно смотри, не дергайся! – Он помахал в воздухе оружием.
Я извлек единственный снимок, находившийся в конверте. Всмотрелся, и глаза на лоб полезли! Нет, это была не порнография, всего лишь интимное фото. В постели моя Маринка лежала… с ректором Сидоровым! Ректор, очевидно, спал, заложив руку под голову, а девушка моя приподнялась на локте и с удивлением и испугом смотрела в объектив. Очевидно, фотограф подловил любовников!
Я, держа снимок в руке, обернулся на Маринку. Она сидела, опустив голову, боясь пошевелиться. Почувствовав мой взгляд, беззвучно заплакала, оставаясь неподвижной.
– Что это значит? – спросил я, но не у Маринки, а у Солидола. – Кто это снимал?
– Что это значит, сам видишь, не маленький. Ректор института, уважаемый человек, заставил студентку отдаться под угрозой отчисления. А прежде он на пару со своим друганом, проректором по АХЧ Лозовым, ныне покойным, изнасиловал ее. Здесь, в этом доме, точнее – в бане.
Проректора больше нет. Его покарал брат девушки. Теперь брат сидит в тюрьме, а Сидоров продолжает тешить свою похоть. Что скажешь?
– Кто это снимал? – повторил я вопрос.
– Жених девушки. Он, встревоженный переменой в ее поведении, заревновал, стал следить за ней и застал в момент утех. Видишь, как она потрясена на фото?
– Ее жених? – Я глянул на Маринку, сжавшуюся в комок, и снова перевел взгляд на Солидола. – Кто же он?
– Как кто? Ты, конечно.
– Я?!
– Ты удивлен, что ты – ее жених?
– Я никого не снимал.
– Как же не снимал? Снимал. Вот этим самым своим фотоаппаратом. – Солидол указал пальцем на буфет, где я и вправду увидел, насколько мог судить, свой собственный «Зенит», дорогой отцовский подарок.
– Как он здесь оказался?
– Перестань задавать дурацкие вопросы, – устало попросил Солидол. – Снимок ты сделал на той же пленке, на которую прежде фотографировал пирушку с друзьями. Негатив, разумеется, сохранен. Так что все сходится.
– Но я никого не фотографировал, – упрямо повторил я. Солидол лишь ухмыльнулся, после чего продолжил объяснять:
– И вот, когда ты заснял девушку, она не выдержала, во всем тебе повинилась. После чего под твоим давлением написала заявление в милицию об изнасиловании. Конечно, она и прежде хотела это сделать, даже справку взяла в травмпункте, но побоялась – отчислят из института. А ее и так отчислили!.. В общем, ты пойдешь свидетелем. Расскажешь, как выследил невесту с ректором и заснял. Даже если вина ректора в изнасиловании не будет доказана, это все равно такой скандал! Конец карьере… Впрочем, до милиции дело, скорее всего, не дойдет. Сидоров выполнит некоторые условия, и тогда… В общем, вам не придется идти в милицию. Вас оставят в покое. Ее брат выйдет из тюрьмы. Ее саму восстановят в институте. Хэппи энд!
– А если Марина не напишет заявление?
– Она уже его написала. Ей судьба брата небезразлична. А тебе? Судьба твоей девушки?
– Почему ты это делаешь?
– Я же сказал. Потому что я решил жить дальше. Мой отец ушел из жизни из-за меня. Его шантажировали… мной. Я совершил ошибку, хотя думал, что восстанавливаю справедливость. После того, что случилось с отцом, я тоже должен был покончить с собой. Но не сделал этого. Жить хочется. – Он презрительно усмехнулся. – Я могу отказаться выполнить их условия. Но это будет то же самое, что покончить с собой. Меня просто сдадут.
– Кто сдаст? Кому сдаст?
Он рассмеялся.
– Ты хочешь все знать? Не стоит! Меньше знаешь – дольше живешь, запомни это!.. Просто сделай то, что я говорю.
– А пистолет они тебе дали? Пистолет-то зачем, если ты пришел, чтобы шантажировать нас братом Маринки и ее учебой?
– Не-а, – улыбнулся он, с любовью глядя на свой небольшой пистолет. В марках оружия я не разбирался, но пистолет, кажется, был не новый. Сталь на стволе местами потерта. – Пистолет – мой собственный. Еще подростком купил его у одного великовозрастного балбеса, занимающегося раскопками… Зачем пистолет? Просто я до сих пор колеблюсь. Может, все-таки убить себя? И вас – чтобы обломать им всю игру? Пешки хором спрыгнули с доски… Отец мой не поддался на шантаж. Он был человек чести, офицер… – Солидол стал медленно наводить на меня пистолет. Горло перехватило, все похолодело внутри!
– Нет, нет, не надо! – залепетала Маринка. Мне сделалось реально жутко. Теперь видел воочию, Солидол точно не в себе!
Он, будто все еще раздумывая, все же отвел пистолет в сторону и теперь указал стволом на лист бумаги с ручкой, лежащие передо мной на столе.
– Пиши заявление в милицию. О том, что ректор института Сидоров надругался над твоей девушкой. Что ты сам был тому свидетелем, и так далее. Бери ручку, я продиктую.
Я подумал, что заявление, написанное под угрозой расправы, в конце концов, мало чего стоит. Вероятно, и экспертиза сможет выявить, что руки у меня тряслись, когда писал его. И я подчинился…
Забрав мое заявление и снимок, Солидол проговорил:
– Сегодня я передам это тем, кто держит меня за горло, и вернусь в больницу. Скажу, плохо стало, таблеток попрошу… Это я к чему? Если решите наплевать на ее брата, – он опять указал мне на Маринку, – на ее институт и все-таки пойти в милицию, рассказать ментам все про наш разговор, то кто этому поверит? Я был просто не в себе и наговорил тут какой-то бред… Все ясно? Ну, бывайте!
Он сунул пистолет в карман и быстро вышел за дверь.
– «Бывайте» – это хорошо, – прокомментировал я последнюю фразу, сделав глубокий вдох и выдох, лишь бы что-то сказать. – Побыть еще хотелось бы…
Маринка молчала.
– А ты фотогенична, – сморозил я, сам не зная что.
– Хватит! – взмолилась она.
– Расскажи хоть, как стала звездой, – упорствовал я в своем юродстве.
– Что рассказывать? Меня втиснули в машину двое жлобов в кожаных куртках. По виду – сущие бандиты. Но распоряжения им отдавал интеллигентный мужчина, в костюме, в галстуке. Один из этих хмырей сказал, чтобы я не дергалась и молчала, если хочу, чтобы родная мама узнала меня при встрече. Я ответила, что у меня нет мамы. «Но брат у тебя есть, не так ли?» – спросил тогда интеллигент. Он был совершенно спокоен и разговаривал вежливо. Пояснил, что если я хочу вызволить брата из тюрьмы, то должна делать, что скажут. Велели написать тебе записку. Мол, уезжаю в деревню. Затем мы действительно приехали сюда. Как вошла в избу, чуть в обморок не грохнулась! На кровати лежит… ректор Сидоров! Представляешь? Здесь, в нашем доме! Тот самый ректор Сидоров, к которому в институте я не могла прорваться!
– Теперь удалось поговорить?
– Смеешься ты, что ли? Он в отключке был. Ему эти, видно, вкололи чего-то… Мне сказали, что я должна лечь с ректором в постель, чтобы сфотографироваться. Полностью раздеваться не обязательно, достаточно сверху до пояса… Я видела, как те двое жлобов смотрели на меня! Если бы не их босс, могу себе представить, что они со мной сделали бы… Я спросила, зачем это все надо, не особо надеясь на ответ. Однако мне объяснили, что ректор наш засиделся в своем кресле. «Он что, тебе нравится? – поинтересовался. – Ведь именно из-за него у тебя и у брата пошли такие проблемы! Это ректор вместе с Лозовым втянули вас с Александром во все… Короче, ректор должен уйти», – сказал он. Одни серьезные люди, мол, так считают. Я же типа поквитаюсь за все свои неприятности. Новый руководитель немедленно восстановит меня в институте. Это мне гарантируется. А брат выйдет из тюрьмы. Найдется свидетель, который докажет, что Саша был в другом месте в тот вечер, когда убили Лозового. И это смогут подтвердить еще люди.