— Странник? — нахмурилась я. — Ещё только Странника не хватало! Мало нам того, что твари из Разлома выбрались…
— Беда, как луна, не приходит одна, — философски заметил Ким и снова принялся меня целовать, чем вызвал бурю негодования.
— Прекрати, Ким, — строго попросила я. — И вообще, я тебя пока не простила, а ты ведёшь себя так, будто…
— Адель, хочешь я тебе маголёт подарю? — с шальной улыбкой предложил он. — Девушки обычно предпочитают украшения и наряды, но ты у меня особенная, поэтому хочешь маголёт? Покрасим его в розовый. Или сиреневый. Можно розанны на крыльях нарисовать. Или бленьены. Красиво будет, — мечтательно протянул он.
Возникло острое желание треснуть его по лбу, потому что эйфорическая улыбка однозначно не подходила к случаю. Но в то же время где-то очень глубоко в душе я млела и таяла от того, как искренне он улыбался. Возможно, в некоторых вопросах я слишком мягкая, но если бы Кеммер разозлился или предложил беременность прервать, то этого я бы точно не простила никогда. Это тот горизонт, возвращения из-за которого нет.
— Ким, чему ты радуешься?
— Тому, что моя особенная девушка меня не предавала, а я сам предвзятый идиот. Но с этим я как-то жил всю жизнь… вот и дальше проживу.
— Знаешь, сложновато доверять твоему плану после таких слов, — фыркнула я.
— А придётся. Выбора у тебя больше нет, — поддразнил он, а потом горячо зашептал на ухо: — Ты, конечно, достойна лучшего, но застряла в связке со мной, леонесса. Так что всё, что я могу тебе предложить — это слегка улучшенную версию себя и маголёт с цветами на крыльях.
Он счастливо улыбался, согревая меня взглядом, и как бы я ни фыркала, пришлось признать: мне почему-то тоже стало хорошо.
— Суровым и холодным ты мне нравился больше, — проворчала, скрывая ответную улыбку.
— Это ты просто сурового меня уже распробовала, а радостного — ещё нет, — самодовольно заявил он, невесомо поцеловал в губы, замотал в шаль и строго сказал: — Через час будь готова. И, умоляю, действуй очень осторожно. Если Бреур узнает о беременности…
— Брен должен сегодня вернуться в свой госпиталь. Постараюсь разминуться с ним… — проговорила я, выглядывая в окно.
Лучи вечернего Солара ложились вдоль улицы, наряжая деревья в золотистые пелерины света. Экипаж брата ещё не выезжал из гаража. Возможно, Брен пока не проснулся, и стоило вернуться в свою комнату до того, как моё исчезновение обнаружат.
Я повернулась к командору, внимательно вгляделась в его лицо и сказала:
— Кеммер, только имей, пожалуйста, в виду одну важную вещь. Я люблю сестёр и брата, мне претит таиться от них. И я никогда не сделаю ничего, чтобы им навредить, даже ради тебя. Не заставляй меня выбирать между семьёй и тобой.
Он также серьёзно кивнул и поцеловал меня на прощание. Вышла из экипажа, огляделась и углубилась в сад. Если кто-то спросит, почему мне не сидится дома, скажу, что вышла прогуляться и подышать воздухом.
Под подошвами едва слышно похрустывали крошки гравия. Потемневшая от времени и лишайника дорожка вела к крошечному озерцу в дальней части семейного парка. Из-под земли бил ключ, я села возле него, опустила стопы в студёную воду и задумалась.
Прошло меньше часа, а всё вдруг так сильно изменилось! Появилась смутная надежда на благополучный исход.
Выходить замуж за Кеммера не боялась — многие женятся, вовсе не зная друг друга, а я хоть и запуталась в своём отношении к командору, всё равно предпочла бы его любому другому мужчине. По крайне мере, он не боится ни Брена, ни проклятия, ни осуждения своей семьи. Да и будем откровенны: ни у меня, ни у сестёр очереди из страждущих жениться за забором не стоит, несмотря на красоту и редкий дар. А после сегодняшнего разговора на душе потеплело, и стало казаться, что мы всё же сможем поладить.
А Странник… Один из древних духов, умеющий захватывать чужие тела. Мощный колдун из другого мира, чьё появление всегда оборачивается бедами, именно поэтому на Странников охотится Служба Имперской Безопасности.
Разве его появление может как-то касаться меня?
Первое майрэля. Полночь
Кеммер
В связи с навалившимися делами на личном и семейном фронте, командор продлил свою увольнительную, но всё равно появлялся на службе один или два раза в день, чтобы контролировать строительные работы.
Вот и теперь он отправился прямиком на авиабазу, кипя от злого азарта.
Разговор с Адель воодушевил настолько, что казалось, будто Кеммер летит с попутным ветром. Новость о беременности сначала ошарашила, а потом привела в неуместный и даже нелогичный восторг. Раз его леонесса сохранила детей, то он даст им своё имя, даже если это будет стоить ему жизни. По-другому и быть не могло.
Организовать безопасное убежище для Адели оказалось несложно. Всё равно пришлось рассказывать о преступлении Фоля всем заместителям, без их содействия приказы командора выглядели бы чересчур странно. Да и скрывать не увенчавшуюся успехом попытку опоить гарцеля смысла не было.
Командор поведал доверенным офицерам несколько урезанную версию произошедшего, включающую то, что он спугнул Фоля своим приходом, а Адель почувствовала наличие зелья в чае. Остальные подробности он благоразумно опустил.
Кеммер поначалу предполагал, что капрал решит дезертировать, но ошибся. Тот вернулся в часть по расписанию и вёл себя как ни в чём не бывало. Это поразило даже сильнее, чем сам отвратительный поступок.
Не знай командор всех подробностей, он бы ничего не заподозрил. Видимо, вероломство стало настолько привычным для Фоля, что капрал не испытывал не то что угрызений совести, но даже элементарного волнения.
Кеммер внутренне кипел и едва сдерживался, чтобы не начать разбирательство сию же минуту. Но ответственность за благополучие Адели помогала остыть — составленный план требовал филигранного исполнения, а спонтанный мордобой однозначно помешает его воплощению.
По приказу командора полковник Корональ отправил капрала Фоля и нескольких его дружков в длительное патрулирование.
Такие дежурства ввели после последнего прорыва. Теперь неподалёку от Разлома в небе всегда находились десятки готовых к бою маголётов из разных частей. Пусть на это уходило колоссальное количество энергии, зато нападение тварей больше никого не могло застать врасплох. С высоты наблюдали также за безлюдными лесными территориями — на случай, если твари попытаются прорыть ходы на поверхность подальше от военных баз.
Как только капрал Фоль поднялся в воздух, комнату, которую он делил с тремя сослуживцами, тут же обыскали. Разобрали до винтика всю мебель, сняли даже косяки и сантехнику, но никакого тайника — ни обычного, ни магического — не нашли.
Капрал Фоль был достаточно умён, чтобы уничтожить все улики. Скорее всего, он сделал это сразу же. Пока Кеммер и Адель не могли оторваться друг от друга, он не торопясь ополоснул кружку гарцеля, смыл в канализацию или высыпал под ближайшее дерево компрометирующий порошок, а затем со спокойной душой уехал в увольнительную.
С учётом изменений, которым подверглась часть с момента нападения, обнаружить какие-либо следы порошка нереально, а обыскивать дом Фолей нет полномочий.
У Кеммера на руках по-прежнему были только косвенные доказательства, а Адель не видела, как Фоль подсыпал ей что-то в чай, только почувствовала эффект от приворотного.
Когда капрал вернулся в часть, Кеммер уже ждал его в своём кабинете, продумывая предстоящий разговор, и вскочил на ноги, как только в дверь постучали.
Однако это была не капрал, а главный жрец авиачасти.
Старику Валентайну давно было пора на покой: ему перевалило за сто двадцать, но от Разлома он не уезжал. Считал, что должен умереть там, где прослужил своей богине всю жизнь. А она — то ли в благодарность за преданность, то ли в наказание за какие-то прошлые грехи, которых Валентайн уже и не помнил, — всё никак не забирала его дух к себе.
На все робкие предложения отправиться на заслуженный отдых старый жрец дребезжащим голосом отвечал одно: «Коли я уйду, кто вас, оболтусов, воскрешать будет?». Несколько лет назад его перевели с передовой к Кеммеру — в тихую и удалённую часть.
Валентайн поначалу возмущался, а потом как-то прижился, пригрелся и успокоился, тем более что относились к нему с уважением, а какого-нибудь непочтительного курсанта он мог и посохом огреть, на что командор всегда мудро закрывал глаза и считал профилактикой святотатства, а заодно религиозным воспитанием молодёжи. Нужно отдать должное мудрости жреца: тяжёлым посохом и добрым словом можно добиться гораздо большего уважения к жреческой мантии, чем одним лишь добрым словом. Правда, доброе слово Валентайн всё чаще заменял на крепкое, но результат от этого становился только лучше.
В последний прорыв жрец выжил именно благодаря своей старости — не успел доковылять до выхода из здания, а потом увидел тварей и затаился внутри. Как только их перебили, вышел на улицу и принялся за работу — в одиночку умудрился воскресить пятерых и тем спасти их жизни.
Именно поэтому командор хоть и торопился поговорить с капралом, но заставил себя уделить время сухонькому старичку и внимательно выслушать его жалобу.
— Я, ваше благородие, всякое видел, но чтоб служивых людей нарочно в столовой травили — это как понимать?
— Чем травили? — терпеливо спросил Кеммер.
— Как «чем»? Жаркое вчерашнее пробовали? Нет, смотрю, цвет лица у вас здоровый, значитца, не пробовали. А вот я пробовал! Из чего его сварили, я вас спрашиваю? Из гнилых пней и кантрадовой блевотины? Невозможно же жевать, мясо жёсткое, как мои первые ботинки!
— Готовят курсанты. В связи с нападением я эвакуировал весь гражданский персонал, в том числе поваров.
— Ох уж я этих курсантов! — гневно стукнул жрец посохом, который чаще использовал в качестве палки для опоры при ходьбе, чем по назначению.
Командор находился в препаршивейшем настроении, но сорваться себе не позволил. Просто милостиво разрешил: