Сергей перевел дух, придвинул кресло ближе к Наташе, сел.
— Какая ты красивая, Наташка. Такая же, как и была, невероятно красивая… Это что, твой кабинет?
— Ну, не только мой, тут еще и заместитель, и товаровед, это их кресла и тот, другой стол… Ты тоже совсем не изменился, Сережа. Как будто вчера мы с тобой расстались, так глупо все получилось…
Сергей потянулся, погладил ее руку, лежащую на колене, потом склонил голову, нежно коснулся губами сухой, смуглой ладони.
— А еще сильнее хотелось тебя поцеловать, Наташа, — сказал он шепотом.
— И мне тоже, — как в забытьи откликнулась Наташа. Но тут же спохватилась, отдернула ладонь. — Ох, нет, Сережа, нет, нет, у меня есть муж, я не могу.
— Чертовщина какая-то, — пробормотал Сергей, опуская голову. — Ну почему между нами все время кто-то стоит? Почему, Наташа? Твой муж, моя жена, какие-то деньги, проблемы? Ведь ясно же, что мы любим друг друга, мы созданы для того, чтобы жить вместе. А — не можем. Это несправедливо, это неправильно!
— Неправильно, если обманываешь человека, который делает тебе добро, если предаешь его, причиняешь зло, — сказала Наташа, думая об Андрее. — А то, что с нами происходит, наверно, судьба.
— Ты любишь меня, Наташка? С тех пор как мы расстались, не было дня, когда бы я не вспоминал о тебе. Ты снилась мне, такая красивая, такая… Знаешь, просыпаться не хотелось. А если мы расставались во сне, я плакал. Правда. Проснусь — подушка мокрая от слез. Но меня же убедили, что ты уехала, нет тебя здесь, в Москве. А где этот Гирей и где тебя там искать — я понятия не имел… Так и жил одними воспоминаниями.
— Да, я люблю тебя, Сережа. Я тоже все время думала о тебе, плакала не только во сне, но и наяву. Я люблю тебя, очень-очень люблю. Не хотела говорить об этом, но — сил больше нет скрывать, бояться, а вдруг ты воспользуешься моей слабостью и снова обманешь? Да, люблю… Тебя, только тебя.
— Тогда почему же…
— Не знаю.
— А я догадываюсь. Хочешь, скажу? Про меня — считай, что это шутка, про тебя — истинная правда. Мы оба красивые люди, Наташа, может быть, самая идеальная пара в мире, мы созданы друг для друга, но есть другие, которые хотят заполучить меня, тебя, у них деньги, большие возможности, они тащат нас в разные стороны, растаскивают, а мы к тому же сомневаемся, любим ли по-настоящему или это лишь игра? Когда мы будем верить, что не можем жить друг без друга, никто нас не разлучит. Наверное, так. А ты что думаешь?
— Наверное, так, — эхом повторила Наташа. Она поднялась из-за стола. — Пора ехать домой… Ты проводишь меня, Сережа?
— Конечно, — тихо сказал он, тоже поднимаясь.
Наташа сделала шаг вперед и оказалась прямо перед Сергеем. Она хотела сказать, чтобы он посторонился, пропустил ее, но вместо этого, неожиданно для себя, крепко обняла его, прижалась к нему всем своим дрожащим телом, простонала:
— Поцелуй меня… родной, любимый… Сереженька, я так устала без тебя…
19
— Ты что пьешь, Стас? Виски, коньяк или по-прежнему предпочитаешь водку? — Нигилист кивнул на журнальный столик, заставленный бутылками и банками с закуской.
Милицейский генерал поудобнее устроился в глубоком, мягком кресле, вытянул длинные ноги и посмотрел на хозяина насмешливыми серыми глазами.
— Я, Петя, остался верен старым комсомольским привычкам. Пусть эта новая шушера глушит виски, а мне налей водочки. Водяры, как говорят мои клиенты. Мне даже нравится теперь это настоящее русское слово: водяра! А?
— Слово русское, — согласился Нигилист, наполняя рюмки. — А водка шведская.
— Да, шведы мы, да, азиаты мы, — задумчиво сказал генерал, принимая рюмку и разглядывая прозрачную жидкость на свет, словно хотел визуально убедиться, что шведская водка лучше. — И это грустно, Петя. Ну, за что пьем?
— За добрый вечер, за встречу, — сказал Нигилист, протягивая свою рюмку.
— Хитер, черт, — усмехнулся генерал, чокнулся, выпил залпом, потянулся за маринованным огурчиком. — Хорошо пошла, умеют шведы… Как говорят мои клиенты: махнул стаканяру, классно пошла, гляжу, а моя Манька, сука, к Ваське жмется, думает, я косой, ни хрена не ботаю. Ну, я взял топор и обоих… Такой вот у нас народ бесшабашный.
— Это не народ, Стас, — сказал Нигилист. Он выпил половину рюмки, достал вилкой из стеклянной банки кусочек селедки, аккуратно положил в рот, вытер губы салфеткой. — Это пьянь и рвань, таких нужно каленым железом выжигать, что скоро и будет, я не сомневаюсь.
— Суровый ты мужик, Петя, всегда был суровым. Всех не выжжешь, потому что никто не знает, какая блажь взбредет ему в голову завтра. Сегодня — тихий, скромный бухгалтер, а завтра махнул стаканяру, и… Не угадаешь. А я смотрю, ты скромненько живешь, уровень чувствуется, но, как говорят у нас, излишеств не наблюдается. Что, туговато бизнес идет? Я вот одного никак не пойму, ты же у нас в аппарате был одним из самых перспективных, большие верха тебе прочили, оставалось научиться улыбаться — и все. А перемены разглядеть не сумел, не воспользовался случаем.
— Я их давно видел, еще когда Горбачев сельским хозяйством занимался.
— Почему же не поддержал гениального щенка с проектом комсомольской перестройки всей экономики?
— Потому, что он дурак.
— Дурак-дурак, а в правительстве теперь большими делами ведает. И те, кто ему помог, в таких кабинетах заседают, какие нам с тобой в ЦК и не снились. Просто тогда не было таких.
— Тебя, например, генералом сделал, — серьезно сказал Нигилист. — Ты доволен, Стас? Он в правительстве заседает, а ты, московский милицейский генерал, охраняешь его покой.
— Хорошая должность, — пожал плечами генерал, — и форма мне нравится. Когда надоест или проблемы возникнут — не пропаду. Обойма, она и есть обойма, из нее трудно выпасть случайно, только если сам очень захочешь или зарвешься дальше некуда. Все мы так живем. Давай-ка еще махнем по рюмашке, молодцы шведы, не иначе, у нас научились водку делать. — Он наполнил свою рюмку, долил в рюмку Нигилиста.
Петр Яковлевич снова отпил глоток, закусил селедкой, спокойно разглядывая гостя. Станислав Посувайло, как и он, заведовал некогда сектором в ЦК ВЛКСМ, звезд с неба не хватал, но когда началась перестройка, быстренько стал ярым демократом, беспощадным борцом с тоталитарным режимом. Его усилия не остались незамеченными, теперь вот — генерал.
— Ну и зачем ты меня пригласил, Петя? — поинтересовался генерал, хрустя огурчиком. — Угостить «Абсолютом»? Сколько тебя знаю, ты никогда ничего не делал просто так. Меня уж любопытство разбирает.
— Тоже любопытство разобрало, решил узнать: легко ли быть милицейским генералом? Вернее, легко ли стать? — совершенно серьезно сказал Нигилист.
— Как два пальца… — усмехнулся Посувайло. — Генералами у нас теперь становятся все, кому не лень. Говорят, вон в Грузии чуть ли не каждый десятый — полковник или генерал, а у нас то же самое. Ну, я — майор запаса был, шагнул, так сказать, через две ступеньки, что при нынешней политической ситуации в общем-то нормально. А вот когда шпана с улицы, бывшие осведомители становятся генералами, это, брат, хреново. — Он вздохнул, помолчал и добавил: — Про Юру Чурбанова кричали, мол, звания хватал незаслуженно, так он же зятем генсека был! А теперь шушера всякая в генералы лезет. Кошмар!
— Почему же? — Нигилист склонил набок голову, пожал плечами. — Нормально. Новые пришли, тоже хотят поскорее до красивых мундиров добраться. Вон у Наполеона даже маршалы были — вроде теперешней шпаны с улицы. Старых вытеснили…
— Да ладно тебе, вытеснили! — перебил его Посувайло. — Вытеснишь их, как же! Только идиот может поверить, что люди, которые держали в руках все нити управления страной, дернешь — нефть за кордон потечет, дернешь — танки поедут, самолеты полетят, что они сидят себе на дачах и ждут, когда пенсию принесут! Ты же сам с таким работаешь, вот и скажи мне: вытеснили товарища Шеварова или нет? А вместе с ним и товарища Нигилиста? Да ни хрена. Гэкачеписты и те, посидели в тюрьме, а потом вернулись и опять миллионерами стали. В том-то и прелесть нашей демократии, что и новым, и старым хорошо.
— Помнишь, что сказал по этому поводу товарищ О’Генри? — невозмутимо спросил Нигилист. — Боливар двоих не выдержит.
— Так это смотря какой Боливар, — усмехнулся генерал, по новой наполняя рюмки. Поднял свою, кивнул, мол, будем здоровы, залпом осушил, бросил в рот кусок осетрины и уставился на хозяина. — Ну давай, Петя, не томи. Говори, чего звал.
— Помощь нужна, Стас. Заплачу хорошо.
— Ну, ты мне про оплату не говори, — махнул рукой Посувайло. — Я все-таки человек государственный, взяток не беру. Но помочь по старой дружбе могу, если, конечно, это в моей компетенции.
— Чечены не дают, казанские не дают, люберы не дают, и все прочие — сколько их в Москве? — тоже не дают… — Нигилист должен был улыбнуться, давая понять, что шутит, но не улыбнулся, лишь посмотрел чуть мягче, чем обычно. — За что же ты терпишь их, Стас?
— Короче. — Генерал, наоборот, жестко прищурил глаза. — Ты, Петр Яковлевич, утверждаешь, что я беру взятки, и сам предлагаешь мне деньги, так?
— Помощи у тебя прошу, Стас, и готов отблагодарить за нее, как полагается. А ты целку из себя строишь. И вообще, ведешь себя не по-товарищески. — Он остановил свой взгляд на черном колпачке авторучки, торчавшем из нагрудного кармана генеральского мундира. Потом нехотя встал, подошел к Посувайло и, наклонившись к колпачку, отчетливо произнес: — Я, Петр Нигилист, предлагаю взятку генералу Посувайло, а он, честнейший генерал демократической России, отказывается, да еще и смотрит на меня, как на врага народа. Господа хозяева демократической милиции и всех ее генералов, объявите Стасу Посувайло благодарность и выдайте ему премию в размере двадцати процентов от должностного оклада. За неслыханную принципиальность.
— Кончай ломать комедию, Петя, — генерал усмехнулся. — Что ты хочешь сказать этим?
— Что благодарность тебе не объявят и премию не дадут, — невозмутимо сказал Нигилист. — Знаешь, почему? Твой диктофончик ни черта не з