Ирина закрыла лицо ладонями.
— А теперь — пошел вон! — брезгливо сказал Аристарх. — И не вздумай еще когда-либо приближаться к моей жене. Вон, сука! Забирай своего дебила и уходи! Ну?!
Степан Петрович поднялся и, непрерывно оглядываясь, голова его при этом судорожно дергалась, побрел в прихожую.
Аристарх смотрел, как он долго одевался, не попадая в рукава пальто, а потом сказал:
— Ублюдок твой на кухне. Закрой нос и глаза носовым платком и волоки его оттуда.
— Глаза? — испуганно переспросил Степан Петрович. — А как же я увижу?..
— Пошел! — закричал Аристарх.
Благодаря открытому окну воздух на кухне был уже почти безопасным. Миша все так же лежал на полу, морда его была синей, как у висельника, но грудь вздымалась тяжело и редко — живой, значит. Подхватив его под мышки, Степан Петрович выволок Мишу на лестничную площадку. Аристарх не мог отказать себе в удовольствии приложить носок сапога к широкому заду спонсора, так, что тот рыбкой нырнул к дверям лифта. Потом, побагровев от натуги, Степан Петрович втащил безжизненную тушу телохранителя в кабину лифта.
Аристарх закрыл дверь, запер замки и посмотрел на Ирину.
— Вот теперь мы серьезно поговорим.
Аристарх откинулся на спинку кресла, устало смежил веки. Ну вот и остались они вдвоем — Ирка и он, а говорить вроде и не о чем. Вернее, он мог бы многое сказать сейчас жене, да нужно ли это? Сколько уже было сказано в последние дни, и все без толку…
Ирина неуверенно приблизились к Аристарху, пальцы ее нервно мяли белую кофточку на груди.
— Можешь и меня побить, — тихо сказала она.
— А зачем? — Аристарх взглянул на нее, тоскливо усмехнулся. — Что от этого изменится, Ирка? Я говорил тебе, предупреждал, но ты решила все сделать по-своему. Теперь вот я думаю: нам даже говорить больше не о чем. Стоит ли понапрасну трепать друг другу нервы?
— Но ты же ничего не знаешь, Арик! — Ирина подошла еще ближе, присела на подлокотник, обняла Аристарха. — Пожалуйста, послушай меня. Я так испугалась, когда ты ушел, всю ночь места себе не находила. Я же не знала, что этот верзила не пускает тебя в комнату. А ты… Где ты был, Арик?
— Могла бы позвонить и выяснить.
— Я звонила! Всем, твоим родителям, Котлярову, даже… даже Барсукову позвонила, подумала, а вдруг ты пошел с ним выяснять отношения?
— Барсуков-то здесь при чем?
— Я же сказала, ты ничего не знаешь, Арик! Степан Петрович обещал мне роль в новом фильме Барсукова. Оказывается, они знакомы. Представляешь?
— Представляю, — буркнул Аристарх. — У них там клуб отпетых негодяев.
— Нет, не представляешь. Степан Петрович сказал, что это будет очень серьезная роль. Никаких постельных сцен, никаких стриптизов.
— Надо же! Этого я действительно не знал. А вот про Котлярова ты мне лапшу на уши вешаешь, дорогая. Эту ночь я провел у него и не помню, чтобы ты звонила. И вообще он ни слова не сказал мне про твой звонок.
— Я звонила в ту ночь, когда ты ушел. И взяла с Бориса слово, что он не скажет тебе… — Ирина прижалась щекой к его всклокоченным волосам, всхлипнула. — А тебя нигде-нигде не было, Арик! Я ни о чем не хочу знать, я дура и сама виновата во всем. Но тебе не нужно было сегодня вышвыривать Степана Петровича. Потому что я сама сказала ему, чтобы он больше не приходил к нам и вообще не приставал ко мне. Я все ему сказала, Арик, посмотри. — Она протянула руку к другому креслу. — Там лежит и костюм, и все его подарки, я хотела вернуть ему… И даже от роли в том фильме отказаться…
— Пока ты хотела, терминатор-мазохист Миша собирался прибить меня на кухне, — мрачно усмехнулся Аристарх. — Так бы и сделал, если бы я не опередил его.
— Но я же не знала этого! — Ирина уже не всхлипывала, а плакала, судорожно обнимая его. — Когда ты ушел, я все думала, думала и поняла, что поступала глупо, Арик…
— Раньше не могла этого понять, да? Не могла меня послушать? Я же умолял тебя, Ирка!
— Я думала, что все будет хорошо, Ари-ик… Ну пусть иногда приходит, посидим, поговорим, чаю попьем… А подарки — так это же для него пустяки, я думала… он действительно любит театр, хочет дружить с актерами, помогать им. Ничего же между нами не было, слышишь, Арик? Ничего! Сегодня он, правда, попытался обнять меня, но я не позволила. На Канары приглашал с ним лететь, ну зачем же мне Канары без тебя, Арик?..
— Ну и летела бы, — уже не так мрачно усмехнулся Аристарх.
— Да-а?.. Дурак ты какой, Арик! Будешь таким дураком, и улечу когда-нибудь…
Она прижала к его щеке мокрое от слез лицо. Аристарх заморгал, чувствуя, что и сам вот-вот заплачет. Глупенькая девчонка, любимая, родная! Его Ирка… Он рывком пересадил ее к себе на колени, поцеловал дрожащие, соленые губы.
— Не плачь, моя хорошая, я люблю тебя… Люблю, люблю, хоть ты и дура несусветная, — шептал он, сжимая ее в объятьях. — Как же долго ты не понимала, что творишь, Господи, даже сейчас мне страшно, я ведь мог тебя потерять.
— Не мог, Арик, я же твоя… Просто мне казалось, что ничего страшного в этом нет. У всех великих актеров были покровители, богатые меценаты, ну вспомни хотя бы Чайковского, Шаляпина, Ермолову, ну ведь были же? А когда я узнала, что страшный этот верзила не пускает тебя в комнату, мне даже не по себе стало, и я сразу подумала: так нельзя. И сегодня сказала об этом Степану Петровичу.
— А он согласился с тобой, да?
— Ну, ты же знаешь, он никогда не говорит прямо, стал убеждать меня, что это нервы, сказывается твое отсутствие, а потом я привыкну, и все будет хорошо… Я никогда не привыкну к тому, что ты уходишь из дому, Арик, никогда.
— Дураки мы с тобой, — вздохнул с облегчением Аристарх. — Такое могли натворить, в голове не укладывается!
Он снова поцеловал Ирину, и она ответила ему. Аристарх на мгновение отстранился, с болью и страстью вглядываясь в голубые глаза, русые волосы, обрамляющие нежный овал лица, — он мог лишиться этого? Родная, любимая… Он мог потерять ее?!
И снова жадный, долгий поцелуй соединил их губы. Аристарх подхватил ее на руки и бережно положил на палас, лег рядом, неистово целуя губы, глаза, щеки, лебединую шею… Потом голова его метнулась к ее ногам, он задрал юбку, дрожащими руками стащил колготки и трусики, словно хотел убедиться, что самое главное его сокровище на месте. И оно было там, и поднималось к его губам, невыносимо прекрасное, трепетно нежное, тянулось к нему, как сказочная награда за его мучения. Аристарх прижался к своему самому ценному сокровищу лицом и замер, вдыхая знакомый, волнующий запах. Запах любви и жизни.
Спустя полтора часа, донельзя уставшие, совершенно обессиленные, но безмерно счастливые, они лежали в постели, с неохотой отдаляясь от полуторачасового безумия в комнате, в ванной, снова в комнате… Сердцем и ей, и ему хотелось еще, но мышцы уже не могли преодолеть блаженную расслабленность, можно было только вспоминать минувшие мгновения, еще и еще наслаждаясь их красотой. Так продолжалось до тех пор, пока Ирина не вздрогнула, прижимаясь теснее к Аристарху.
— Арик, ты думаешь, они больше не явятся сюда?
— Надеюсь, — с досадой сказал Аристарх, чувствуя, как холодный страх вползает в его грудь.
И сразу вспомнились предостережения Олега о том, что они могут все. И не пощадят, если поймут, что он стоит на пути, мешает им делать то, что желают. Отрезанную голову, конечно, вряд ли подкинут, хотя все может быть. А вот нож со следами крови убитого человека, пистолет, из которого был кто-то застрелен, — запросто. Дверь в этой квартире обыкновенная, замки стандартные, опытному «домушнику» войти сюда не составит труда. А они ведь с Иркой отсутствуют почти весь день, да и вечерами задерживаются. А как поступили с женой Олега!.. При этой мысли Аристарх почувствовал, как по спине поползли противные холодные мурашки. Поздним вечером на улице Дмитриевского почти не бывает народу, схватить женщину, запихнуть в машину и увезти — запросто можно, если захотеть.
— Я тебе не говорил, не хотел огорчать… Они приезжали на той же машине, которая пыталась меня сбить, помнишь?
— Ой, жуть какая… Ну почему ты сразу не сказал мне об этом, Арик? А может, это другая, таких сейчас много в Москве.
— Зачем другой машине сначала грязью меня заляпывать, а потом пытаться убить? Это были они, скорее всего, один этот ублюдок, телохранитель. Хотел если не убрать, то как следует напугать меня, чтобы не противился их планам.
— Что же нам делать теперь, Арик? — испуганно спросила Ирина.
— Давай подумаем, — сказал Аристарх. — Во-первых, завтра посиди дома. Мне срочно нужно будет съездить на репетицию, не то Эйнштейн совсем разозлится и выгонит, а вечером спектакль. Никому, кроме меня, не открывай. А потом я попрошу перенести репетиции на такое время, чтобы можно было тебя провожать до дверей училища и встречать.
— Ты хочешь сказать, что они меня могут…
— Они все могут, глупышка моя. Но я не позволю, и вообще, надеюсь, у них достанет ума понять, что лучше не связываться с твоим Аристархом. И все-таки нужно быть предельно осторожными. Пока… Слушай, Ирка, а может, отвезти тебя в Гирей, к родителям? Или спрятать куда-нибудь недельки на две-три?
— А что я в училище скажу?
— Пригласили на съемки в новом фильме, такое бывает.
— Думаешь, нужно это? Ну хорошо, Арик, давай решим этот вопрос завтра, я уже так устала… Ой, как хорошо, когда ты рядом, совсем другая жизнь, Арик…
— Была другая, Ируня, — прошептал Аристарх, обнимая жену, — а теперь снова настоящая…
28
Белый круг света низко склоненной настольной лампы придавил к столешнице листы бумаги, исписанные крупным, неровным почерком. На синем экране компьютера замерли ровные шеренги букв. Замерли — и ни с места, хотя команда «шагом марш!» давно уже прозвучала.
Сергей пытался написать статью о том, как в Америке разворачивалась борьба за право продолжить роман М. Митчелл «Унесенные ветром». Тема казалась интересной: в Москве на всех лотках продавалась книга Александры Риплей «Скарлетт», а по каналам информационных агентств прошло несколько сообщений об этом, в общем-то, непривычном для России явлении. Фактов было достаточно, Сергей прочитал еще несколько статей о творч