- Антонина, по-моему, вы даже не беспокоитесь.
- Что мне беспокоиться?
- Исчезла подруга, похищена…
- Скоро вернётся.
- То есть?
- Маринка как-то буркнула, что всё ей претит. И есть мужик, который зовёт в горы.
Информация всплыла, не успев потонуть. Я смотрел на Мамадышкину, пока она не пресекла мой взгляд грубым вопросом:
- Что не так?
- Какой мужик, когда, в какие горы?…
- Ничего не знаю.
- Почему же молчали до сих пор?
- Не хотела, чтобы дошло до её матери, Вера Григорьевна нервная.
- Антонина, выходит, что подруга сбежала с мужиком?
- Не знаю, что выходит, и знать не хочу. Умолчала, оберегая нервную мать. Побег с мужиком позорнее, чем быть похищенной. Но я тоже нервный и сидеть уже не мог…
Какой мужик? Который утонул в пруду. Какие горы? Хибины.
Капитан ехал и не сомневался, зачем позван Антониной: круглое катить, плоское тащить… Что-нибудь с её чемоданами и сумками. Он заметил за собой мысленный заскок: постоянное возращение к истории в кафе. И не понимал её смысла. Усыпить, чтобы убедиться, что он не подослан? Несовпадение способа с целью: почему девчонка боится милиции?
Ответ только один: что-то с коттеджем. Дом ещё не принят, хозяин пока не установлен. Скорее всего, построен на ворованные стройматериалы. При чём здесь Антонина и тем более при чём пропавшая подруга?…
К коттеджу Палладьев прикатил уже в осенней темноте. Антонина ждала его у входа. Он спросил торопливо:
- Что-то случилось?
- Так бы не позвала…
- И что же?
- Пройди в дом.
Она впервые впустила его в дом. Холл или вестибюль… И запах стройки доказывал, что она ещё не закончена - запах мокрого цемента, свежих досок и битума. Наверх вела просторная каменная лестница. Хозяйка повела его в сторону:
- Пойдём на кухню, она на первом этаже.
Прямо за лестницей. Таких просторных кухонь капитан не видел - если только в американских фильмах. Одна половина, деловая, для варки-жарки, была выложена кафелем; вторую, для еды-питья, затянули деревянными панелями. И здесь не пахло ни цементом, ни краской.
- Игорь, есть хочешь?
- Нет, спасибо.
- Кофейку выпьешь, - решила она.
- Как в прошлый раз, - не удержался он. Антонина не поняла его намёка или была слишком рассеянна. Кофе оказался не порошковым, а сваренным.
Капитан выпил одну чашку и не отказался от второй. Не пригласила же она, чтобы усыпить?
- Антонина, этот коттедж чей?
- Одного хозяина, который и не бывает.
- А ты здесь кто?
- Комендант.
- Комендант чего? - удивился опер, полагавший, что коменданты бывают только в общественных зданиях.
- Проще говоря, сторожиха.
Антонина кофе не пила, посматривала на него рассеянно. И одета была небрежно - в сером халате, который постоянно распахивался, обнажая что-то белое, нижнее.
- Тоня, здесь и живёшь?
- Ночую.
- Не одиноко?
- Он веселит, - Антонина кивнула на край стола, где стоял телевизор.
- Новостями о взрывах, пожарах да убийствах он скорее напугает.
- А я смотрю комедии.
По её лицу видно, что эти комедии её не веселят. Осенними тёмными ночами сидеть в пустом огромном доме одинокой девушке… И телевизор не поможет.
- Антонина, а где спишь?
- Здесь, на раскладушке.
- Значит, кофе тебе в постель не подают?
- Подают.
- Ты спишь на раскладушке…
- В неё и подают.
- Кто?
- Сама себе.
Опер вспомнил, что Антонина сегодня была у следователя Рябинина. И хотел расспросить, но увидел, что она ведёт беседу на каком-то автомате. Не слушает, но вслушивается. Во что? В шорохи и трески нового дома? Пока не кончится его усадка, он будет вздыхать, как бык в загоне.
- Антонина, а зачем меня пригласила?
- Ночью со мной посидеть.
- Посидеть… В каком смысле?
- Нет, не в сексуальном.
- А в каком же?
- Тише!
Она подняла руку. Капитан прислушался. Ветер за окнами, шелест ближних кустов, легонько стукнул лист плохо закреплённого шифера, кофейник урчит…
- Ну? - требовательно спросила она.
- Ничего не слышу.
- Каждую ночь шаги…
- Где?
- Вокруг дома.
- Тоня, глюки. Чьи шаги?
- Я расскажу…
- Тогда давай ещё кофе.
Капитан удивился времени - уже за полночь. Придётся сидеть, коли шаги. Вот в морге, где ему приходилось и кофе пить, и даже ночевать, - никаких шагов.
- Тоня, может, кошка?
- В доме нет кошки.
- А наверху, не завелась ли?
- Верх отгорожен.
Антонина казалась смелой и нахальной девушкой, и вдруг удивила капитана мистикой. Он спросил:
- А ты что хотела мне рассказать?
- На месте этого дома стояла деревенская изба. Она сгорела вместе с прежним хозяином.
- И что?
- От хозяина ничего не осталось.
- Сгорел…
- Кости-то не горят. Ни скелета не нашли, ни черепа. Пропал.
- Ну и что? - уже раздражённо спросил капитан.
- Вот он и ходит.
Глянули бы опера, чем он занимается. Глюка ловит. Два часа ночи. Встать и уйти, пожелав спокойного сна. Но он видел, что Антонина не уснёт, а будет сидеть и прислушиваться к шагам сгоревшего хозяина избы. Какие шаги, если оба кухонных окна затянуты глухими шторами?
Капитан не задремал, но что-то ему показалось. Он глянул на Антонину: вроде бы не моргает и не дышит - лишь белеет невыразительным лицом. Едва заметным кивком она показала на ближайшее окно…
И тогда капитан уловил хруст песка под тяжёлыми шагами.
Он встал, стараясь не шуметь, и поманил Антонину за собой - открыть ему дверь. Пришлось виртуозными пассами глушить звон ключей. Отомкнув замки, капитан плечом вышиб дверь и в три прыжка оказался под окном…
Сильный удар ногой в плечо отбросил. Но тот, кто ударил, не побежал; тот, кто ударил, был сильным и знал каратэ. Но, видимо, он не знал, что в настоящем каратэ важна не сила, а концентрация психической энергии. Капитан сконцентрировал её, а уж, какой приём применил, он не понял.
Капитан повалил напавшего на кучу гравия и заломил ему руку. Затем достал мобильник…
Днями сижу истуканисто за столом. Сдерживая утопленную мускулатуру и зажимая нервную систему. А ночью они свободны, поэтому просыпаюсь часа в четыре и лежу до пяти-шести. Вновь засыпаю с трудом, и в восемь не с кровати встаю, а словно выползаю из стиральной машины.
О чём думаю в это бессонное время? Перебираю ушедший день, как черепки ушедшего времени. Например, допрос Мамадышкиной. Институт семьи разваливался на глазах… Старые семьи распались, новые не складывались, парни желали оставаться бой-френдами… Бросали стариков и новорождённых… Как это хорошая девушка Марина бросила мать и сбежала с мужиком?
Не уснул до восьми. Встал, побрился, выпил кофе и пешком дошёл до прокуратуры. Мне всегда казалось, что в моём кабинете ещё остались споры, крики, возмущения с прошлого дня; и они всю ночь живут в воздухе, ослабевая к моему приходу.
Ровно в девять я отомкнул сейф. И вроде бы по его команде открылась дверь и впустила Леденцова. По утрам он обычно занимался разбором ночных материалов, поэтому я предположил:
- Неужели труп?
- Да, живой.
- Где?
- Перед тобой, ночь не спал.
- Тогда здесь два трупа.
- А третий труп меня ждёт в РОВД - Палладьев.
- Он дежурил?
- Да нет. Ждёт меня с какой-то информацией.
Он не спал, я не спал… И пока ещё день не раскочегарился, можно хватить по кофейку. Я его делаю мгновенно: кипяток, порошок и сахар. Впрочем, майор выпивал ещё мгновеннее. Я чашку, он две.
- Боря, что новенького на фронте борьбы с преступностью?
Он поморщился: не то от наивного вопроса, не то от борьбы с преступностью, не то кофе обжёгся.
- Сергей, на прошлой неделе убили студента-африканца. Милицию поставили на уши, телевидение захлёбывалось от возмущения.
- Боря, как же иначе? - удивился я словам майора.
- А в эту же ночь в городе убили троих наших! По ящику лишь скупая информация.
- Убийцу студента нашли?
- Ещё бы, у меня всех оперов забрали.
- Боря, он гость, иностранец, - вяло заметил я.
От злости лицо майора порыжело, как и голова. Пришлось его успокоить третьей чашкой кофе. Леденцов не равнодушен, как бензин вспыхивает. Чем мне и нравится. По-моему, равнодушный человек смахивает на корову, изредка мычащую. Дальше разговор не пошёл, потому что с криминала он скатывался на политику, а тут уже и я - бензин.
- Сергей, ты дневник-то ведёшь?
- Понимаешь, придёт умная мысль, запишу, а потом вдруг увижу её в книге. То ли я украл, то ли у меня.
- И бросил?
- Теперь только криминальные сюжеты да загадочные истории.
Майор допил кофе и от третьей чашки заметно побурел. На этом фоне слабо-рыжие усики посветлели. Он улыбнулся сдержанно, потому что для широкой улыбки усики были слишком узки. Я ждал слов - беспричинно майор не улыбался.
- Сергей, тогда история для твоего дневника…
- Криминальная или загадочная?
- Смешная. Палладьев ходил с Мамадышкиной в лес за грибами.
- В оперативных целях?
- В них. Представь, она не взяла ни одного гриба.
- Не нашла?
- Не брала. Ни подберёзовиков, ни белых, ни синюх…
- Зачем же ходила?
- А у озера на них напали двое. Капитана огрели дубьём. Пришлось бежать. Мамадышкина этих ребят не знает. Вот и вся история.
Надо бы расспросить и подумать. Но я давно знал коварное свойство информации: она может, как выброшенная в коридор мебель, загородить путь. То, что я знал, меня распирало и не давало возможности мыслить.
- Боря, все эти грибы теперь не имеют значения.
- Почему же?
- Мамадышкина на допросе призналась, что Марина сбежала с мужчиной.
- Что же она до сих пор молчала?
- Хранила чужую тайну.
На лице майора смешались два чувства: недоумение и недоверие. Видимо, на моём лице эти чувства уже отбродили, оставив единственное, вопросительное: что делать дальше?