Почки р-рвутся!
Глушители поют аккор-р-рд!
Ночной механик закончил декламацию, воздух в салоне еще дрожал. Он щелкнул ногтем по газете, которую держал в руках.
— Вот тут напечатано, — сообщил он.
— Неужто твои? — искренне удивился Эдик. Жора усмехнулся.
— Нравятся?
Эдуард дипломатично пожал плечами и вежливо промолчал.
— Нет, не мои, — сказал Жора. — Нашего водителя из третьей колонны.
— А что за газета? — просто так спросил Баранчук.
— Не газета это, — поучительно прогудел Жора, — а наша многотиражка. Лещ в ней…
Вскоре они подъехали к рынку. У входа в пивзал утренняя толпа восторженно и почтительно приветствовала Жору, уважая в нем признанного лидера.
Механик покинул салон «Волги», и можно было приступить к работе. Эдик постоял немного у пивнушки, потом сообразил: какой же здесь пассажир? Он медленно двинулся вдоль рынка, зорко выглядывая людей на тротуарах и соображая, куда бы податься. «Сливки» ранней работы уже были сняты, вокзальный разбор шел к концу, оставался центр с его случайными превратностями, магазинами, приезжим людом. «В центр, — решил Эдик, но, проезжая мимо ворот рынка, все же остановился, — возьму чего-нибудь такого, когда еще сюда попадешь…»
Он очень скоро вернулся с кульком яблок, а в машине уже сидел пассажир — Жора, невозмутимый и терпеливый. «Не запер я ее, что ли? — подумал Эдик с горечью. — Теперь катай его, черт побери…»
— Жора, я машину… не закрыл?
— Почему же, — басовито отозвался Жора, — закрыл…
Помолчал и с пивной сытостью добавил.
— В Химки поедем. За деньги, — он с легкостью повернулся и озорно заглянул Эдику в глаза. — Не волнуйся, корешок, могу вперед…
В парке не было замка, крючка, задвижки, вообще чего-нибудь такого, чего бы Жора не открыл.
Путь предстоял неблизкий, но Баранчуку жадность была несвойственна.
— Жора, я могу и бесплатно, — сказал Эдик, вспомнив злополучный рубль. — Меня самого сегодня бесплатно подвезли… Совсем незнакомый водитель.
— Дудки, — сказал Жора, — тебе бесплатно еще рано. Вот станешь мастером, заведешь дела…
— Вот еще! Какие дела? У меня дел не будет, Жора.
Механик усмехнулся.
— Ишь ты чистюля какой! Будут дела. Не захочешь, а будут. Это, брат, такси… Нервы, риск, деньги. Знаешь, кто в этом городе больше всех рискует? Милиция да таксисты. Вот так-то.
Эдик промолчал, и ночной механик продолжал развивать мысль.
— Вот милиция, ей на роду написано, у них работа такая. А у нас? Тоже почти такая.
Здесь уже Баранчук не выдержал.
— Ну ты даешь! Такая! Где она такая?
Предстоял разговор. Жора закурил, развернулся к молодому водителю, облокотился поудобнее. Нелегкое это дело — передавать опыт.
— Эдуард, вот ты, к примеру, ночью работаешь? А?
— Работаю…
— Ты и представь: садятся к тебе двое мужиков. Чтобы водкой пахло — ни-ни… Сажаешь ведь?
— Допустим, сажаю…
— Ага!
Механик с видимым наслаждением затянулся. Ощущая себя сподвижником Макаренко, он в лучших традициях педагогики сбил пепел одним движением мизинца и продолжал:
— Таким образом, твои пассажиры рассредоточиваются: один садится впереди, другой — сзади. Маршрут — дачный поселок Солнечный, по-старому деревня Фирюлевка. Километров эдак двадцать за кольцевую, однако в пределах, допустимых инструкцией, везти обязан. Везешь? Или нет?
Эдик пока подвоха не чувствовал:
— Везу…
— Вот и зря! А я не везу, — и Жора одним элегантным движением с силой выщелкивает окурок в ветровичок — навстречу потоку воздуха. — Не везу, — продолжает он, — потому что чувствую: не тот это пассажир. И не повезу ни за какие коврижки, потому что мой внутренний голос, понимаешь, говорит мне: «Не вези, Жора, худо будет». А внутренний голос у меня не алики-эдики, не салага то есть, извини, Эдуард, но в одном таксомоторе двадцать лет пашет, знает, что почем и что к чему… Так вот.
Эдик уже представил себе молодого Жору: прическа «полубокс», кепочка-восьмиклинка, брюки от колена шире некуда, на ногах белый парусин, стоит себе, опершись о «Победу» с шашечками, курит «Герцеговину флор». И музыка из старинного репродуктора со столба подходящая, что-то вроде «Компарситы» или «Брызг шампанского». Тут-то к нему и подходят двое: мордатые, с фиксами, руки по плечо в наколках — сразу видно кто…
— Раньше-то, может, еще бы и повез, — из далекой реальности доносится басовитый речитатив Жоры, — а теперь и просить не надо, ясное дело — не повезу.
…Но тот Жора — молодой и неопытный — везет. Он галантно распахивает дверцу перед двумя мордоворотами и чуть ли не со слезами на глазах усаживает их в авто. И все это так выразительно, ну словно в немом кино…
— А то ведь как может быть, — продолжает Жора. — Тот, что сзади, приготовил удавочку из тонкой лески. А передний рядом с тобой тоже не зря: перехватит руль в случае чего и машину остановит. Заехали в темное место, р-раз и — кранты, сливай воду…
Монолог утомил Жору.
— И из-за чего? — с горечью заканчивает он. — В кассе-то больше тридцатки не наберется — копейки…
Разбушевавшееся воображение Эдика уже рисует трагический финал этой истории. В могучих лапищах одного из амбалов появляется катушка от спиннинга. Отмотав изрядный конец, он делает лицо, как у Германа в «Пиковой даме», и приближается к переднему сиденью, где молодой красавец Жора о чем-то весело щебечет с передним пассажиром. Р-раз — и голова Жоры валится на грудь как подкошенная, в лице ни кровинки. Злодеи бросаются к нему и начинают бешено выворачивать карманы — пусто. Тогда один из них, вздрогнув от озарившей его догадки, срывает с Жоры белый парусиновый туфель и, торжествуя, высыпает себе на ладонь горсть тусклых однокопеечных монет…
— Ты чего на него уставился? — недовольно гудит Жора. — Он уже давно зеленый… Трогай!
Эдик стряхивает оцепенение, включается и последним в потоке проскакивает перекресток.
— А вообще-то в такси всякое может быть. Там, в диспетчерской, объявление видел? Вот они и надеются на наш острый глаз — где только за день не побываешь, с кем не столкнешься… Тормози здесь! Тут мне недалеко…
Видно, нешуточная жажда замучила Жору, потому что приказал он остановиться рядом с пивным баром, где тоже толпился многочисленный люд. Он и в самом деле вытащил из кармана горсть мелочи — ночная дань водителей механику — и начал было считать, но близость пивбара мешала сосредоточиться. Тогда он щедрой рукой ссыпал все в ладонь Эдику: мол, трояк там точно наберется, и думать нечего, а на счетчике и двух рублей нет. Он, кряхтя, вылез из машины и уже было двинулся к толпе завсегдатаев, откуда ему тоже приветственно махнули, но вдруг вернулся и постучал пальцем в стекло, которое Баранчук тут же опустил.
— Ты ведь пересдавал на права? — спросил он как бы между прочим.
— Ну пересдавал…
— Значит, талон предупреждений чистый?
— Чистый, — с гордостью отвечал Баранчук.
— Ну и плохо, — поморщился Жора. — Даю бесплатный совет. Сделай себе дырку. Придумай нарушение попроще и сделай. Чистый талон — это некрасиво, нехорошо, понимаешь. У нас еще ничего, а у них — только глаза мозолить будешь: что это за таксист с чистым талоном?!
И, резко повернувшись, Жора окончательно зашагал прочь.
«У нас — это в такси, — расшифровал Эдик, — а у них — это в ГАИ. Что ж, наверно, резон есть…» Он не раз уже замечал плотоядный блеск в глазах инспекторов, проверяющих его талон на просвет.
«Надо проколоть», — решил Эдик.
Не откладывая дела в долгий ящик, Эдуард Баранчук выехал на бульвар и помчался к развороту, превышая скорость. Однако он тут же сбросил ногу с педали газа: этот пункт в перечне нарушений был первым и мог грозить более серьезными последствиями, нежели дыра в талоне. По недолгому размышлению Эдик выбрал вскоре нарушение средней тяжести. По ту сторону бульвара, за зеленью, находился невидимый глазу пост ГАИ, именуемый в обиходе «стаканом». Там же была удобная, пользующаяся постоянным спросом стоянка такси. «Развернусь в неположенном месте, — решил Эдик, — заодно и в очередь встану, двух зайцев убью».
Приняв меры предосторожности и пропустив редкий в это время встречный транспорт, Эдуард заложил изящный, с его точки зрения, вираж и… пересек осевую линию.
На визг горящей резины со стоянки оглянулись изумленные шоферы. Милиционера в «стакане» не было.
«Невезуха, — с горечью подумал Эдик. — Как началось с утра, так и пошло…»
Он подрулил к стоянке и вышел вон, раздраженно хлопнув дверцей.
— Так ее, казенная — не своя, — озорно подмигнул известный всей таксистской братии дед-бородач, — лупи ее, родимую, все равно прокормит…
В другой раз Эдик бы и вступил в разговор, покалякать с этаким стариком, помнящим еще «форды» и «амы», было одно наслаждение. Но сейчас он лишь хмуро обошел свою лайбу, так, от нечего делать, попинал каждый баллон и, ни слова не сказав товарищам по цеху, снова уселся на свое место. Очередь двигалась быстро. Когда Баранчук оказался первым и, как всегда, не то чтобы с замиранием сердца, а с каким-то волнующим интересом ожидал «своего» пассажира, к нему подошла совершенно обыкновенная старушка. Она не села в машину, а, шустро семеня, обогнула ее и робко прикоснулась к Эдиковой дверце, не говоря ни слова и глядя как-то жалобно и таинственно. Так молча и смотрела на водителя.
— Бабушка, мне подвинуться? — вежливо спросил Эдик.
Вот тут старушка, просунув голову в салон и источая какой-то щемящий домашний запах, жарко зашептала:
— А не откажешь, сынок?
— Ну-у… Смотря чего, — осторожно ответил Эдик. — За руль не пущу, не надейся.
— Да что ты! Мне телевизор купить, — по-прежнему виновато и просительно зашептала старушка. — Ты уж не откажи, сынок. Дело-то оно ведь такое, редкое… А надо хороший.
— Я ведь телевизорами не торгую, бабушка. У меня свой поломанный. Вам в магазин надо.
— Да зачем же мне твой? Я и говорю, в магазине… — она робко прикоснулась к его плечу. — Дочка у меня замуж выходит…