Виктор Смирницкий — молодой, но подающий надежды специальный корреспондент — в это утро пришел на работу позже всех. В принципе он мог вообще сегодня не приходить: на нем висел рядовой, обычный очерк, который он закончил вчера, а срок сдачи наступал лишь завтра. Но он любил свою работу, был журналистом до мозга костей, кое-кто ему даже пророчил писательское будущее, а главное, он уже и сам чувствовал на своем загривке легкое дыхание фортуны.
Он был приятен в общении, но не распылялся на пустяковые встречи и бездарные разговоры; был добр и улыбчив, но по-журналистски цепок; был принципиален, хотя и допускал такую жизненную ситуацию, где есть место компромиссу.
Виктор Смирницкий был строен, высок, широкоплеч, короче — спортивен. Он был светловолос, но в рыжинку, голубоглаз — до невозможности установить точный колер, усат, но в разумных пределах. Читатель может пропустить этот абзац, ибо что такое внешность в сравнении с внутренним миром?!
Виктор Смирницкий вошел в лифт и поднялся на пятый этаж. В коридоре он снял пальто, перекинул его через руку и оказался в грубом черном свитере толстой вязки.
Когда он входил в секретариат, его чуть не сшибла Мэри — художница из отдела оформления. Рыдая, она промчалась мимо, распространяя слабый запах французских духов.
— Что это с ней? — спросил Смирницкий, поздоровавшись со всеми за руку.
— Да плашка[6] у нее не пошла во вчерашнем номере, — ответил зам секретаря. — Шеф снял.
— Чуть не убила, — сказал Смирницкий.
— Такая убьет, — подтвердил зам отсека[7]. — Я ей говорю: шеф снял, а она говорит: нет, вы; я ей говорю: абстракция, а она говорит: современно; я ей говорю: газета, а она говорит: паршивая многотиражка. Ну что ты скажешь?
Виктор слез со стола и пошел к шкафу. Он был спецкором при главном редакторе, но держался со всеми ровно, дружелюбно и по-товарищески. А спецкор при главном редакторе — не просто корреспондент, а «перо», пользующееся особым доверием.
— Не бери в голову, старик, — сказал он, возвращаясь. — Женские слезы — не слезы. Другое дело, когда мужчина плачет. Подумаешь, плашка…
— Тоже верно, — вздохнул зам секретаря. — У меня однажды подвал сняли, так я хоть бы слово сказал.
Виктор открыл кейс, достал оттуда несколько листков и положил на стол.
— Сдаю.
— Как всегда, нормально?
— Думаю, да.
— Ну и тащил бы сразу в машбюро, чего это нам мудрить?..
— Лучше прочти, мало ли что.
Это был не то чтобы реверансов сторону секретариата, но подчеркнутое соблюдение редакционного этикета. Зам ответственного секретаря подобную деликатность оценил.
— Тогда я прямо сейчас прочту. Кстати, в буфете хорошие сигареты появились. Хочешь, сходи.
— Дело.
Смирницкий вышел из секретариата, но отправился не в буфет, а в отдел писем, который находился этажом ниже.
Виктор в отличие от некоторых своих старших собратьев по перу, умеющих придумывать тему, а потом выкачивать из нее все, полагал, что настоящая главная тема — Тема с большой буквы — может прийти, только из жизни. Не надо ее придумывать, потому что, как бы она ни была разработана, как бы мастерски ни написана, все равно из публикации будут выпирать эстетичность и мастерство, а сама жизнь окажется на втором плане.
У него была своя идея: Тема может прийти к нему вместе с посетителем, или, что более вероятно, в обыкновенном почтовом конверте, украшенном обыкновенными почтовыми штемпелями.
Вот почему Виктор Смирницкий направлялся сейчас в отдел писем. Он давно уже попросил учетчицу поступающей корреспонденции Аллочку отбирать для него самое интересное. И на этот раз в его кармане лежала традиционная шоколадка, поскольку Аллочке было всего девятнадцать лет.
Раньше он еще спрашивал, есть ли что-нибудь для него, но сейчас Аллочка просто протянула ему несколько писем, а он положил «Аленушку» рядом с учетными карточками. Конечно, это была не взятка, это был знак внимания: причем следует заметить, что Аллочка терпеть не могла любой шоколад, в том числе и «Аленушку», но к знакам внимания Виктора Смирницкого относилась с большим пиететом.
Виктор взял письма, они понимающе улыбнулись друг другу, и он направился в угол к огромному кожаному креслу, неизвестно как сохранившемуся в этой модерновой, приспособленной для плодотворной работы комнате. Кресло было реликвией. Поговаривали, что еще шесть или семь главных редакторов назад оно стояло в этом же кабинете.
Виктор уселся поудобнее, положил пачку писем на широкий подлокотник и принялся за чтение. Некоторые он просто проглядывал, некоторые читал внимательно и до конца. И вот, наконец, осталось одно-единственное, видимо, Аллочка не случайно положила его последним. Смирницкий сразу почувствовал: что-то есть. Нет, даже не что-то — просто есть, есть безусловно, безоговорочно… Неужели — Тема?
Он быстро поднялся и подошел к столу учетчицы.
— Аллочка, эти я возвращаю, а это запишите за, мной.
— Хорошо, Виктор Михайлович. Что-нибудь интересное?
Он задумчиво постучал листками по ладони левой руки.
— Кажется, да…
Она улыбнулась и снова порозовела.
— Я так и знала, что именно это вы и выберете.
Он улыбнулся ей в ответ:
— Большое спасибо. — И пошутил: — Гонорар пополам, разумеется, в случае удачи… Что ж, пойду проситься в командировку.
Аллочка как-то странно на него посмотрела:
— Виктор Михайлович, а разве вы не заметили, что… письмо анонимное?
Смирницкий чуть не подпрыгнул.
— Как?!
— Там ни адреса, ни фамилии, только инициалы… — тихим голосом произнесла учетчица и так приподняла худенькие плечи, словно в этом была виновата она.
Виктор взглянул на конверт — ничего, заглянул в конец письма — только инициалы. Тогда он пробежал письмо снова, надеясь найти зацепку, и… кажется, нашел. Под сильной настольной лампой он медленно поворачивал конверт, читая штемпели. Один из них, тот, который ему был нужен, оказался слабо пропечатанным…
— Ни у кого нет лупы?
Пожилая сотрудница Калерия Ивановна протянула ему свои очки с толстыми стеклами:
— Это получше любой лупы будет.
Он снова устроился под лампой и сразу же все прочел.
Аллочка все еще чувствовала себя неловко.
— Виктор Михайлович, — сказала она, — а может быть, и анонимное пригодится. Ведь пишут же статьи по анонимным письмам, я сама читала…
— Недостоверно, — нахмурился Смирницкий. — Анонимное письмо можно написать себе самому и самому же на него ответить. Дешевый прием. Настоящий материал всегда требует настоящей основы. Люди должны где-то жить, работать, короче — должны быть конкретны.
Да-а, не случайно этот корреспондент был специальным при главной редакции…
Виктор вернул очки Калерии Ивановне и уже от дверей по-дружески подмигнул учетчице писем:
— И все-таки большое спасибо, Аллочка. Мне кажется, можно найти этого анонима. Так даже интереснее…
В секретариате его ждали.
— Прочел, — сказал зам ответственного секретаря. — По-моему, блеск. Уже отдал на машинку, ни одной запятой не поправил. Ну как, доволен?
— Конечно, — скромно кивнул Смирницкий. — Спасибо.
Он повертел в руке несколько страничек.
— Ким, у тебя время есть?
— Для тебя — всегда. А что?
Смирницкий протянул письмо:
— Прочти, пожалуйста.
— Давай.
Пока зам ответственного секретаря читал, Виктор взял со стола пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и со вкусом затянулся.
Ким закончил чтение и поднял голову.
— Что скажешь? — спросил Смирницкий.
— Интересно. Очень интересно, но…
— Но?
— …но ведь это — анонимка.
Виктор усмехнулся с оттенком горечи.
— А я на радостях поначалу этого и не заметил, думал — золотую рыбку поймал.
— Жаль, — сказал Ким. — Очень жаль…
— А теперь смотри сюда…
Виктор встал за спиной коллеги и указательным пальцем ткнул в какую-то строчку текста, а потом в штемпель на внешней стороне конверта.
— Что же из этого следует? — сначала не понял Ким.
— А то, что если инициалы верны, то-о-о…
— Думаешь найти?
— Уверен на девяносто девять.
Зам отсека развел руками, выражая таким образом свое восхищение.
— Ну, отец, если это получится, ты в порядке. Считай, что премия Союза журналистов у тебя в кармане.
— Да бог с ней, с премией, — отмахнулся Смирницкий. — Тьфу, тьфу, тьфу… Материал бы сделать.
— Сделаешь, — убежденно тряхнул головой Ким. — Если найдешь — сделаешь. Верь моему глазу!
— Глазу, — широко улыбнувшись, протянул специальный корреспондент. — Твоими бы устами…
— Не надо! — шутливо перебил Ким, загораживаясь двумя ладонями. — Сам знаю, что пить. Ты лучше иди к шефу. Расскажи и покажи то, что мне, — загорится, как спичка…
Но шеф не загорелся, его пришлось убеждать. Достаточно молодой для поста главного редактора — пятьдесят только через два года, — он сам был опытным журналистом, да и сейчас еще, несмотря на загруженность, иной раз позволял себе выкроить время и блеснуть былым мастерством. Но в основном он занимался тем, чем и обязан заниматься главный редактор, — держал в руках рычаги творческих, административных и, это может показаться странным, хозяйственных сил редакции. И еще был политиком. И еще — дипломатом. Нет, что ни говори, главным редакторам не позавидуешь…
Этот главный редактор, конечно, видел всю перспективность темы, предложенной Смирницким, но в связи с отсутствием адресата тема повисла в воздухе.
— Шеф, — горячился Виктор, — но вы поймите; это же как дважды два. Посмотрите на карту…
Смирницкий подошел к огромной карте страны.
— Вот здесь, здесь и здесь… Совершенно ясно! У меня, например, это никаких сомнений не вызывает.
Главный редактор смотрел на карту, но думал о другом. Он в душе давно уже понял, что игра стоит свеч, даже если результат будет отрицательным. Рисковать надо. Но… ему не хотелось в ближайшее время отпускать Смирницкого в командировку — ни на север, ни на юг, никуда. Тому была своя причина, весьма благородного свойства, и обреталась она в этической, а точнее, в нравственной сфере… Но об этом потом.