— Ну, тогда что-нибудь личное.
— Вот ты завтра с ним сам встретишься, когда у тебя голова прояснится, и все у него спросишь. Я не хотел на него особо давить до тех пор, пока он не подпишет с нами договор. Ты тоже не забывай, что он наш клиент, а не подозреваемый. Не захочет распространяться на счет своей личной жизни — не надо.
— Ладно, буду с ним деликатным, как с барышней. Вот только ты меня не убедишь, что он не лепит горбатого. Людей, умеющих ладить со всеми, можно найти только на кладбищах, — с сомнением качаю я головой.
Мой босс соглашается, но тут же добавляет, что нас это не касается, а наша главная задача состоит в том, чтобы обеспечить клиенту полную безопасность на протяжении всего указанного им срока. Что будет с ним потом — не наша забота.
Я слушаю все это постольку, поскольку моя голова забита и другими проблемами, а если быть откровенным, результатами вчерашней встречи. Внезапно мне на ум приходит одна идейка, которую неплохо было бы проверить. Конечно, шансов на то, что она подтвердится один из десяти тысяч, но удостовериться не помешает.
Поэтому спрашиваю:
— Его уже охраняют?
— Да, с двенадцати часов сегодняшнего дня.
— Ты не знаешь случайно марку, цвет, а еще лучше, номер тачки на которой он ездит?
— Нет, но могу узнать. Позвоню Егорову, он сейчас должен быть с клиентом.
Пока он выясняет, я снова устремляю свое внимание на экран телевизора. К сожалению, игра уже закончилась и мне остается смотреть, как Александр Масляков поздравляют команду победителей и благодарит спонсоров.
Закончив разговор, Павел сообщает:
— Черная «Альфа Ромео», номер 435-87…
Он еще не успевает назвать серию, а меня уже начинает разбирать дикий, истерический смех. Он прерывается на полуслове и непонимающе смотрит на меня.
— Что с тобой, Лысый? Ты что, уже до белочки допился?
Я смеюсь еще некоторое время, потом умолкаю и становлюсь очень серьезным.
— Мне его вчера заказали, — медленно говорю я, так, чтобы до шефа лучше дошел весь смысл сказанного.
— То есть… Как это заказали? — все таки не понимает он.
— А сам-то как думаешь?
Но Павел Царегорцев пока еще затрудняется думать. Он в недоумении.
— Нет, подожди… Если я тебя правильно понял, то тебя наняли для того, чтобы ты убил нашего клиента — Юрия Коцика?!
— Да не знаю я, как зовут вашего клиента! Как, впрочем, и своего. Но знаю, что мой завтра, приблизительно около восьми тридцати утра, должен будет проехать через перекресток Пожарской и Нагорной за рулем указанного тобой автомобиля.
— Это и есть та ерунда, о которой ты собирался рассказать на досуге?
В ответ я только киваю головой. Он очень с большим подозрением интересуется, почему же я вместо того, чтобы сразу поставить его в известность ни нашел ничего лучшего, чем просто сидеть и пялиться в ящик. Я сообщаю, что собирался это сделать, но вчера неважно себя чувствовал, а сегодня ждал пока на улице стемнеет, так как не был уверен, что за мной не установлена слежка. Вечером у меня было бы просто больше шансов выйти из дома незамеченным. Телефон, в этом случае, тоже штука ненадежная. Я ведь даже не знаю, что за этим всем кроется.
Павел умеет выдерживать неожиданные повороты. Вот и сейчас он быстро успокаивается, встает затем, чтобы дотянуться до провода телевизора и выдернуть его из розетки, при этом чуть ли не вырвав последнюю с мясом, возвращается обратно в кресло, принимает удобную позу и со вздохом, только что лишенной невинности ученицы профтехучилища, шепчет:
— Ладно, давай рассказывай…
Глава 2
Собственно, вся эта история началась не вчера, а гораздо раньше, когда я еще работал простым оперуполномоченным в одном из районных отделов милиции. Рабочая неделя закончилась, и по дороге домой я собирался заскочить на рынок за продуктами, чтобы выходные прошли не так тоскливо. Вот только денег у меня с собой было — кот наплакал. Делать нечего и я уверенным шагом направляюсь в здание какого-то ведомственного учреждения, в холе которого находился пункт обмена валют, заранее нащупывая в кармане, оставшуюся от лучших времен, двадцатидолларовую купюру.
Возле окошка стоит всего одни человек — бритоголовый парень, которому не было еще и двадцати лет, в спортивном костюме. Рядом на стульчике кимарит сержант-охранник. Бритоголовый сует кассирше аккуратную стопочку купюр, в которой, на мой глаз, было не меньше двух штук баксов и, нетерпеливо постукивая пальцами, ждет пока кассирша отсчитает причитающие ему по курсу деревянные рубли. Наконец, получив толстенную пачку, он, даже не затрудняясь пересчитать бабки, складывает ее вдвое и небрежно запихивает в карман спортивных штанов, словно это не деньги, а пучок редиски. Теперь моя очередь, но мне уже перехотелось менять деньги. После этого уверенного в себе сопляка, в жизни палец об палец не ударившего, чтобы хоть что-нибудь заработать честным трудом, с его кучей бабла, я со своей помятой двадцаткой чувствую себя жалким оборванцем. Досада, переполнявшая меня, подкатывает к горлу. Кассирша выжидающе смотрит.
— Ну что же, молодой человек, теперь вы, — торопит меня низкий мужской голос с легким черноморским акцентом.
Оглядываюсь. За мной уже успела скопиться небольшая очередь.
Поборов смущение, я, наконец, просовываю в окошечко зеленную прямоугольную бумажечку с видом на Белый дом, взамен которой получаю несколько разноцветных с видами разных уголков Российской Федерации, от Тихого океана до Балтийского моря.
Едва я успеваю спрятать в карман свои кровные, как двери в холле с грохотом распахиваются, и перед перепуганными меняльщиками денежных знаков возникают два мордоворота в черных масках. Один сжимает в руках пистолет «ТТ» и коричневую спортивную сумку, другой — обрез охотничьей двухстволки. Мне вдруг начинает казаться, что я что-то перепутал и вместо обменного пункта оказался в съемочном павильоне киностудии.
— На пол! Все! Руки за голову, если жить не надоело! — орет тот, что с обрезом. — На пол, я сказал!
Второй раз он повторял совершенно напрасно. Всем нам жить не надоело, поэтому мы послушно валимся на пол. Все, кроме охранника, который, окончательно проснувшись, вскакивает, одновременно расстегивая кобуру. Он еще молодой, но ментовский рефлекс у него уже развит. Три ствола — один пистолетный и два ружейных — мгновенно поворачиваются в его сторону.
— Не рыпайся, падло! Руки за голову! — приказывают ему.
Он подчиняется.
Налетчик с пистолетом запихивает в окошечко сумку:
— Если через тридцать секунд здесь не будет лежать вся касса, мозги вышибу, — говорит он перепуганной на смерть кассирше.
Пока он занимается экспроприацией, его напарник держит на прицеле присутствующих. Мы все находимся в горизонтальном положении, кроме сержанта, которому забыли предложить прилечь, он так и остался стоять, держа руки за головой.
Впрочем, обо всем этом мне только приходиться догадываться, так как я лежу лицом вниз и имею возможность видеть лишь подошвы ботинок, да и то краем глаза. Лежу смирно, у меня даже и в мыслях нет, что-либо предпринять. Во-первых, хоть я и мент, но мой рабочий день сегодня уже закончился. Во-вторых, мне глубоко начихать на этот банк и его деньги, пусть хоть их всех подчистую выгребут. Мои жалкие грошики лежат у меня в кармане, никто на них не покушается. И, наконец, последний и самый убийственный довод, что я могу сделать один, без оружия против двух вооруженных бандитов? Голой задницей на ежа не сядешь. Так какого же черта рисковать своей шкурой ради защиты собственности, которая даже не моя и никогда моей не будет?
Первый тем временем вытаскивает сумку с бабками и кричит напарнику:
— Все, уходим!
Сколько живу на свете, столько убеждаюсь, что все проблемы, происходящие с людьми, они сами же и создают. Так и в этом случае. Вот скажите, пожалуйста, на кой хрен, одному из грабителей понадобилось устраивать Сталинградскую битву?
Да если бы они так и смылись, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы им помешать, но тот, который с обрезом, позволяет себе отступление от программы, чем подписывает себе смертный приговор. Действительно, если ты пришел за деньгами, то зачем убивать людей?
— А это тебе, мусор, сдача на чай, — говорит он сержанту и спускает курок.
Двойной выстрел с оглушительным грохотом проноситься по холлу. Охранник падает, его ПМ вываливается из расстегнутой кобуры и в следующее мгновение уже оказывается у меня в руке. Быстро снимаю его с предохранителя и навожу на налетчика.
Его расширившиеся от ужаса, который не в состоянии скрыть даже маска, глаза ясно говорят, что он хоть и не знает старое мудрое правило «уходя, уходи», зато знает другое, не менее мудрое и такое же старое: «Если ты взвел курок у пистолета и навел его на противника, у тебя остается только два пути убить или быть убитым самому». Мое ловкое обращение с оружием подсказывает ему, что мне это правило тоже прекрасно известно. Как он теперь, небось, жалеет, что в горячности разрядил оба ствола!
— Убей его! — орет он как недорезанный своему подельнику, трясущимися руками переламывая обрез.
Но тот олух уже поспешил засунуть «ТТ» сзади за пояс и теперь пытается его достать. Висящая на плече сумка, раздувшаяся от денег, мешает ему. Я стреляю. Амбал с обрезом, хватаясь руками за живот, складывается пополам и валиться на пол.
Его осиротевший компаньон, не прекращая попыток достать оружие, свободной рукой хватает за шкирку молодую крашенную блондинку и, прикрываясь ей, отступает к двери. Я должен действовать быстро. Еще секунда и он будет вооружен, и тогда поступит со мной также, как я поступил с его корефаном. К сожалению, он почти весь спрятался за девушкой. Я вижу только половину его закрытого маской лица. Со злобой буравя меня правым глазом он поднимает свой ствол. Моя рука вздрагивает от отдачи ПМ. Вырвавшаяся из потухшего глаза противника струя крови хлещет прямо на прическу девушки, в один момент превращая ее из Мерлин Монро в героиню Амалии Мордвиновой из кинофильма «Охота на золушку». Перекрашенная орет не своим голосом.