НАТО – Бумажный тигр
С начала 1976 года экономический кризис в США и в Западной Европе, вызванный резким повышением цен на нефть после арабо-израильской войны в октябре 1973 года, пошел на спад. Стабильно высокие цены на нефть, а следовательно, и на все виды энергии стали двигателем технического прогресса. Начали развиваться новые технологии, появилась возможность использования более дорогих источников энергии, которые прежде, при наличии дешевой арабской нефти, были нерентабельны. У стран Северной Европы появилась перспектива добычи нефти и газа со дна Северного моря, Франция и Бельгия, не имевшие углеводородных ресурсов вдоль своих берегов, выбрали путь быстрого развития атомной энергетики. Италии и Испании оставалось надеяться лишь на солнечную энергию и новые гидростанции, в основном в горных районах.
О наличии значительных запасов нефти и газа на дне Северного моря было известно давно, однако их промышленная эксплуатация началась в Шотландии с двух морских платформ лишь в конце 1975 года. В это же время нефть и газ, добываемые с морских платформ в Норвегии, стали поставляться в Швецию, ФРГ и Австрию.
Экономический кризис отступал, сменяясь, однако, политическим. В Великобритании в марте 1976-го неожиданно объявил о своей немедленной и ничем не аргументированной отставке премьер-министр Гарольд Вильсон. В США начавшаяся президентская предвыборная кампания не давала никаких шансов на победу республиканцам. Основным претендентом на пост президента становился Джимми Картер (Jimmy Carter), фермер, занимавшийся производством арахиса, и бывший губернатор южного штата Джорджия, человек мягкий и нерешительный. В Италии, Испании и Португалии коммунистические партии получали возможность участия в коалиционных правительствах.
О всех этих проблемах я постоянно размышлял, привыкая постепенно к жизни в Лондоне. Но приоритетом для нас была теперь работа в лаборатории. Неожиданно в начале мая пришло письмо из Брюсселя на бланке Северо-Атлантического альянса от Мичела Бошера (Michel Boscher), председателя Политического комитета:
«Уважаемый д-р Медведев, …мы хотели бы пригласить Вас сделать доклад на весенней сессии нашего Комитета в Брюсселе в субботу 29 мая… Мы особенно хотели бы услышать Вашу оценку статуса отношений Востока и Запада и Вашу интерпретацию советских перспектив и современной политики разрядки… Доклад обычно продолжается 40 минут, и после него 30 минут отводится на дискуссию…»
Я ответил согласием, хотя по обычным стандартам такое приглашение следовало посылать не за три с половиной недели до заседания, а значительно раньше. 6 мая я уезжал в Вену для участия в симпозиуме по биохимическим аспектам старения и должен был вернуться в Лондон 11 мая. Следующее письмо из штаб-квартиры НАТО, уже от директора комитетов Симона Лунна (Simon Lunn), я получил в середине мая. Лунн сообщал, что мой доклад включен в повестку заседаний на три часа дня. Для меня был забронирован номер в гостинице с пятницы 28 мая, и вечером того же дня меня приглашали на прием, который устраивали президент Альянса и его генеральный секретарь. От меня не требовали никаких письменных текстов, и формат заседания был неясен. Я не знал даже, кто будет на нем присутствовать. Эти детали выяснялись уже по телефону, после возвращения из Вены. Как оказалось, моими слушателями будут группы парламентариев из стран – членов НАТО, приглашенных на сессию, от пятидесяти до шестидесяти человек. В 1976 году избираемого Европейского парламента еще не было, он появился лишь в 1979-м. Но на заседания ежегодных сессий НАТО (предыдущая состоялась в сентябре 1975 года в Копенгагене) приглашались члены национальных парламентов, входившие в комитеты, связанные с обороной. В Брюсселе они одобряли те или иные резолюции, подготовленные обширным постоянным чиновничьим аппаратом Альянса.
Я приехал в Брюссель днем 28 мая и позвонил Симону Лунну, как он и просил в своем письме. Лунн пришел в гостиницу около шести часов вечера, принес большую папку различных бумаг и отчетов, программу заседаний на субботу, разные пригласительные билеты и пропуск на заседания, который надо было приколоть к лацкану пиджака. Затем мы отправились на прием во дворец (The Palais D’Egmont), где в 1976 году располагалось бельгийское министерство иностранных дел. Я оказался на этом приеме единственным русским и из разговоров с Лунном, Бушером и другими сотрудниками НАТО наконец понял, что они хотели бы узнать от меня и почему я был приглашен столь срочно на заседание Политического комитета.
1975-й считался среди европейских политиков годом крупных провалов Запада, ответственность за которые возлагалась на США, и прежде всего на американский конгресс, выбравший курс конфронтации с Советским Союзом и погубивший разрядку и все связанные с ней проекты договоров об ограничении стратегических вооружений. Разгром Южного Вьетнама и драматическое бегство американцев из Сайгона вместе с их быстрой эвакуацией из Лаоса и Камбоджи означали потерю для США всей Юго-Восточной Азии. Возникшие там маоистские коммунистические режимы оказались необыкновенно жестокими, и от их репрессий сотни тысяч, а может быть, и миллионы беженцев спасались в основном по морю на лодках, баржах и любых плавучих средствах, отдавая себя «на волю волн». Их находили в океане суда разных стран чаще всего в состоянии крайнего истощения. Десятки тысяч погибали. (Число погибших, по современным оценкам ООН, составило от двухсот до четырехсот тысяч человек.) Это была трагедия колоссальных масштабов. Однако особое беспокойство НАТО вызывало быстрое поражение в ноябре 1975 года всех проамериканских и прозападных сил в гражданской войне в Анголе, бывшей португальской колонии. Они были разгромлены кубинской военной бригадой, срочно доставленной в Анголу советскими кораблями и самолетами на помощь социалистическому Движению народного освобождения, провозгласившему марксизм-ленинизм своей доктриной. Ангола была богата нефтью, которая шла в основном в Европу.
Для политиков НАТО было не ясно, кто руководил этой более решительной и успешной международной стратегией в Советском Союзе. Западным спецслужбам было известно, что Брежнев, активно участвовавший во всех переговорах 1972–1974 годов с Никсоном и Киссинджером, тяжело болен и потерял работоспособность после инсульта. Во второй половине 1975 года он надолго исчез с телеэкранов, где прежде появлялся почти каждый день. И на Западе не могли понять, кто принимает решения в Кремле и как это меняет перспективы на будущее. В Европе очень надеялись именно на разрядку как эффективное средство преодоления экономического кризиса и на расширение торговли с СССР для обеспечения поставок нефти и газа независимо от ОПЕК.
Этой теме я и посвятил свое выступление 29 мая. Поскольку название доклада – «East-West Relations – A Soviet Perspective» («Отношения Востока и Запада – советская перспектива) – было сформулировано недостаточно четко, я подготовил и официальный текст на английском, копии которого (20 страниц) передал председателю заседания. Время ответов на вопросы и на обсуждение было продлено. Никаких записей о существе дискуссии я по горячим следам не делал, сочтя ее конфиденциальной. Никто о конфиденциальности меня не предупреждал, однако отсутствие каких бы то ни было представителей средств массовой информации на всех заседаниях свидетельствовало о том, что они не считались открытыми. Благодаря этому я избежал нападок в эмигрантской русской прессе и разных «открытых писем», которые последовали за моим выступлением в сенате США в октябре 1974 года.
Прежде всего я разъяснил в своем выступлении те изменения, которые произошли в системе принятия решений в СССР в 1975 году вследствие серьезной болезни Брежнева, нарушившей его речь и повлиявшей на память. При аналогичной ситуации, возникшей в 1922 году после инсульта и паралича у Ленина, сформировалась система «престолонаследия», по которой власть в стране, по крайней мере на период до нового съезда партии, переходила ко второму лицу в партийной, а не в государственной иерархии. В 1924 году такой фигурой был именно Сталин, генеральный секретарь Политбюро, который в государственном управлении СССР не играл тогда большой роли. Но такая система обеспечивала доминирующую роль партийного аппарата и коммунистической идеологии в стране. В 1953 году вторым в партийной иерархии был Маленков, который и оказался «наследником» Сталина. Он утратил свое положение в 1955 году, теперь уже в результате внутрипартийной борьбы. В 1975 году отставка или смерть Брежнева выдвинули бы на роль лидера КПСС Михаила Суслова, главного идеолога, которому фактически подчинялся через Секретариат ЦК весь партийный аппарат. Замены Брежнева на Суслова большинство членов Политбюро не хотело. Поэтому было решено сохранять видимость дееспособности Леонида Ильича, избавив его при этом от публичных выступлений, поездок по стране и за границу. Фактически власть перешла к «тройке», в которую вошли Алексей Косыгин, премьер-министр, маршал Дмитрий Устинов, его первый заместитель по военно-промышленному комплексу и с марта 1976 года министр обороны, и Юрий Андропов, председатель КГБ. Вместе с Андреем Громыко эта группа стала также известна как «малое Политбюро». Громыко, однако, не пользовался абсолютным доверием в партийных верхах, так как слишком долго жил и работал в США, сначала как советник (с 1939 года), затем как посол и представитель СССР в ООН (до 1949 года). «Малое Политбюро» было очень компетентным, оперативно действующим и не подверженным коррупции, характерной для более близкого окружения Брежнева. Его решения выполнялись сразу. Американская администрация, по сравнению с советской «тройкой», оказывалась слишком громоздкой и неэффективной. Успеху советской политики способствовало и то, что высокие мировые цены на нефть и газ обеспечивали Советский Союз очень большими валютными ресурсами. Был сильно расширен именно в 1974–1975 годах импорт в СССР западных потребительских товаров и продовольствия, и уровень жизни населения начал постепенно расти. В таких условиях любые американские попытки давления с политическими целями оказывались бесполезными.
После окончания сессии НАТО группе парламентариев, принимавших участие в ее работе, предлагалась экскурсия по южным военным базам в Тулоне, Неаполе, Афинах и в Измире. Желающие могли также посетить Шестой американский флот в Средиземном море.
Я выехал из Брюсселя в воскресенье утром с толстой папкой различных, явно конфиденциальных или «для служебного пользования», отчетов и документов. В Международном секретариате НАТО, как я понял, не было принято ставить какие-либо грифы непосредственно на документах. Документы открытого характера, которые могли передаваться и в прессу, печатались на белой бумаге, более конфиденциальные и явно не для прессы – на светло-зеленой.
«Архипелаг ГУЛАГ», том 3
Третий том «Архипелага» появился в русском отделе польского книжного магазина «Orbis» в Лондоне в декабре 1975 года и одновременно у бесплатного распространителя эмигрантских книг «Universal Book Exchange», существовавшего без вывески в подвальном помещении одного из жилых домов в богатом районе Лондона Белгравия. Из «Universal Book Exchange» о появлении третьего тома мне уже в январе 1976 года сообщила по телефону его менеджер Жоан де Балкар. Клиентов у них в Лондоне было немного, так как советские туристы приезжали в Англию редко, да и вели себя здесь более осторожно, чем раньше. Поэтому распространитель был готов не только дарить книги желающим, но и отправлять их по почте через надежные дипломатические адреса. Об эффективности своей работы Жоан отчитывалась перед спонсорами количеством реализуемых книг. Но на третий том «Архипелага» заказов было мало, и она не понимала почему. Этот том очень плохо продавался и в «Orbis», и в знаменитом «Foyles», самом большом книжном магазине Европы, имевшем отдел русских книг, советских и эмигрантских. В отличие от первого и второго тома эпопеи, третий том в карманном варианте не печатался. Мне было известно, что издательство «YMCA-Press» терпело большие убытки. Огромным коммерческим успехом пользовался лишь первый том, вышедший в начале 1974 года. Весь его тираж в 50 тысяч был реализован в течение нескольких месяцев. Но уже второй том расходился плохо, и большая часть такого же тиража лежала на складе издательства. Третий том, судя по всему, ожидала та же судьба. По содержанию он не был самостоятельной книгой, поэтому его могли покупать в основном те, кто прочитал первые два тома и ждал завершения эпопеи. Для эмигрантских русских книг и самиздата тираж 2–3 тысячи экземпляров был оптимальным. В СССР, в основном в Москву, попадало не более 200–300 экземпляров. Благодаря Жоан де Балкар я отправил два экземпляра Рою, он планировал обстоятельную рецензию.
Я читал третий том очень медленно. В конце тома, на стр. 580, стояли даты и место написания всей эпопеи: 27.4.58–22.2.67. Рязань – Укрывище. (Под укрывищем подразумевались несколько мест, в которых, как считал Солженицын, за ним не было постоянного наблюдения.) Под коротким «Послесловием» на стр. 581 написано: «Май 1968. Рождество-на-Истье». «Архипелаг», как сейчас известно, был действительно закончен в 1968 году. В июне 1968 года микрофильм всей рукописи привез в Париж Александр Владимирович Андреев, брат Ольги Андреевой-Карлайл, которая была тогда главным доверенным лицом Солженицына в США. Все эти детали стали известны позднее из книги Ольги Андреевой-Карлайл «Возвращение в тайный круг» (М.: Захаров, 2004), изданной на английском в 1978 году. Читая третий том, я, однако, видел, что его текст явно переделывался уже в Цюрихе, очевидно, в конце 1974-го и в начале 1975 года. Этим, видимо, и объяснялся столь большой интервал после публикации второго тома. К такому же выводу пришел и Рой в рецензии, текст которой я получил только летом 1976 года. В третьем томе, при наличии множества тематических повторов из первого и второго, вероятно для того, чтобы сделать его более самостоятельным, были заметно изменены некоторые ключевые исторические концепции первого тома. Отдельные описания, приводимые как фактические, были в действительности мифами, которые создавались не в СССР, а в послевоенной Германии такими организациями, как НТС, пополнившимися за счет людей, активно сотрудничавших в прошлом с оккупационными властями.
В первом томе глава «Та весна» посвящена попавшим в ГУЛАГ в 1945 году бывшим солдатам власовской армии, воевавшей на стороне вермахта. Солженицын достаточно подробно пытался объяснить, почему советские военнопленные, оказавшиеся в плену в июне-июле 1941-го и в июне 1942-го в период блицкрига, завербовывались на службу в Русскую освободительную армию (РОА) генерала Андрея Власова. Главными причинами он считал истощение от голода и надежду на более легкую возможность побега из этой армии:
«Тому, кто не голодал, как наши военнопленные, не обгладывал летучих мышей, залетавших в лагерь, не вываривал старые подметки, тому вряд ли понять, какую необоримую вещественную силу приобретает всякий зов, всякий аргумент, если позади него, за воротами лагеря, дымится походная кухня и каждого согласившегося тут же кормят кашею от пуза – хотя бы один раз! хотя бы в жизни еще один только раз!» (Париж, 1973. Т. 1. С. 251).
В третьем томе, уже в первой главе «Обреченные», формирование РОА и других русских и украинских соединений, воевавших на стороне вермахта, объяснялось массовым крестьянским недовольством колхозами и совхозами:
«Кто помнит великий исход населения с Северного Кавказа в январе 1943 – и кто даст его аналог из мировой истории? Чтобы население, особенно сельское, уходило бы массами с разбитым врагом, с чужеземцами, – только бы не остаться у победивших своих, – обозы, обозы, обозы, в лютую январскую стужу с ветрами!
Вот здесь и лежат общественные корни тех добровольческих сотен тысяч, которые даже при гитлеровском уродстве отчаялись и надели мундир врага. Тут приходит нам пора снова объясниться о власовцах. В 1-й части этой книги читатель еще не был приготовлен принять правду всю… ему выставлена была только насторожка, приглашение подумать. ‹…› В 1-й части я говорил о тех власовцах, какие взяли оружие от отчаяния, от пленного голода, от безвыходности. ‹…› А теперь отодвигать дальше некуда, надо же и о тех сказать, кто еще до 41-го ни о чем другом не мечтал, как только взять оружие и бить этих красных комиссаров, чекистов и коллективизаторщиков ‹…› естественно было повторить прием самого большевизма: как он сам вгрызся в тело России, ослабленное Первой мировой войной, так и бить его в подобный же момент во Второй!» (Париж: YMCA-Press, 1975. Т. 3. С. 30–31).
Здесь с самого начала неизвестно кем придуманные события, которых не было и не могло быть. Никакого «великого исхода населения с Северного Кавказа в январе 1943 – обозы, обозы, обозы в лютую январскую стужу» не существовало. Я сам, тогда еще семнадцатилетним юношей, весной 1943 года с эшелоном новобранцев маршевой роты для пополнения Таманского фронта двигался в эшелоне, составленном из товарных теплушек с нарами, вдоль всего Северного Кавказа (см. главу 1). От Моздока, недалеко от Грозного, до Краснодара по недавно освобожденным районам эшелон шел неделю, железную дорогу еще полностью не восстановили, и поезд часто и подолгу стоял на станциях возле станиц. Местное население, в основном женщины, девушки, старики и дети, приходили к составу, приносили молоко, сало, жареных цыплят, вареный или печеный картофель, кукурузные початки, местный табак. Иногда просили подвезти их до следующей станции или в город, одна девушка ехала в нашем вагоне целый день. До сих пор в памяти эти сцены. Местные жители знали, что у новобранцев нет денег. Мы им давали соль, которой наполнили котелки на какой-то станции при подъезде к Махачкале, – там соль с местных каспийских разработок нам дарило местное население. Никакого «исхода» обозами с этой территории не могло быть. Свою армию они приветствовали, нас жалели: «…таких совсем молодых уже берут…» Это я слышал чаще всего. Большинство моих товарищей тоже были семнадцатилетними. Немецкая армия в январе отступала от Моздока слишком стремительно, без боев. Вся территория от Моздока до Армавира была освобождена за десять дней. В начале февраля Красная Армия готовилась к форсированию Дона, приближаясь к Ростову-на-Дону. Оккупация немцами Северного Кавказа была в августе – ноябре 1942 года слишком короткой. В большинстве станиц и сел Ставропольского края немецкую администрацию не успели установить. Колхозы и совхозы продолжали существовать на всей оккупированной территории, никто землю не делил. Крестьяне не имели в январе 1943-го лошадей с телегами или санями для обозов и не смогли бы уехать, даже если бы и пожелали. Лошадь вообще не могла в то время быть личной собственностью. Значительную часть колхозных лошадей мобилизовали в армейскую службу тыла еще в начале войны. Да и не стали бы крестьяне массами уходить из станиц на санях в «январскую стужу с ветрами». Куда? Где они получат землю?
Другой вымышленной историей является легенда о «добровольческих сотнях тысяч, которые… надели мундир врага». РОА к началу 1945 года состояла из трех дивизий, лишь одна из которых имела полный состав в 22 тысячи. Она как вспомогательная принимала участие в нескольких оборонительных боях в начале 1945 года уже на территории Германии. Немецкое командование планировало использовать РОА лишь в карательных операциях в Чехословакии и в Польше, опасаясь массового дезертирства в случае дислокации РОА на территории СССР. В Красной Армии в это же время в боях участвовало около четырехсот дивизий. В завершающие дни войны, 6, 7 и 8 мая 1945 года, дислоцированная в Праге 1-я дивизия РОА выступила по призыву чешского Сопротивления и по приказу Власова против элитной германской группировки Waffen SS, заняла центр города и предложила немцам сдаваться. Это спасло Прагу от боев и разрушений, но не спасло самого Власова и его командиров. Советские танки вошли в Прагу утром 9 мая, уже после капитуляции Германии.
Исторический побег с Соловков
В середине апреля 1976 года я получил на институтский адрес необычное, написанное на английском, письмо от Сары Безсоновой из небольшого городка Брентфорд, недалеко от Лондона. Безсонова сообщила, что прочитала статью Роя в The Sunday Times и не знает, известна ли нам с братом или другим русским книга ее покойного мужа «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков», которая была опубликована в 1928 году на русском, на французском и на английском. Далее Сара пишет: «Я посылаю копии Предисловия и Эпилога, так как некоторые комментарии, которые делает ваш брат, совпадают с мыслями моего мужа, которые он высказывал много лет назад…»
Я опускаю здесь страницу с изложением идей Юрия Безсонова о возможности совмещения социализма с христианской религией. Более подробно автор развивал эти идеи во второй своей книге, опубликованной в 1942 году, о ней тоже писала Безсонова. Главный повод для ее письма состоял в другом. Она думала, что я смог бы убедить Солженицына изменить раздел во втором томе «Архипелага», где он написал, что нет никаких письменных свидетельств о ранних лагерях 1918–1925 годов, и упомянуть о книге Юрия Безсонова. Она также хотела, чтобы в описание ранних Соловков Солженицын внес бы дополнения на основании свидетельств ее мужа. Солженицын, как она мне напоминала, ошибочно утверждал, что с Соловков был только один успешный побег. Ее замечание было справедливым. По тексту «Архипелага»:
«…Этот смельчак (его фамилия нам не известна, вот кругозор!) знал английский язык и скрывал это. Ему удалось попасть на погрузку лесовоза в Кеми – и он объяснился с англичанами. Конвоиры обнаружили нехватку, задержали пароход почти на неделю, несколько раз обыскивали его – а беглеца не нашли…» (Париж, 1974. Т. 2. С. 57).
Безсонова хотела, чтобы Солженицын добавил к этой фразе рассказ об успешном побеге ее мужа. К тому же побег Юрия Безсонова был групповым, с тремя товарищами. Так что упоминание о нем (после успешного перехода беглецов через границу Финляндии об этом широко писала европейская пресса) было бы вполне оправданным. Безсонова еще не знала, что в третьем томе книги, недавно вышедшем на русском, имелась особая глава о побегах, и Безсонов и Соловки там не упоминались.
Сара не знала русского языка. Она была француженкой и стала женой Юрия в Париже. В Англию супруги переехали в 1939 году, в начале войны. О своем муже она писала: «недавно умерший».
Возможно, у нее были русские друзья-эмигранты, так как она вела переписку и с «YMCA-Press» с просьбой внести правку и дополнения в текст, но, пишет она:
«Несмотря на мои большие усилия включить корректирующие сноски и добавить свидетельство очевидца к истории ранних лагерей, у меня ничего не вышло, ни русский, ни французский, ни английский, ни американский издатели не отвечали на мои письма».
Безсонова сообщила, что у нее нет ни одной копии оригинального издания книги, но русское и английское есть в Библиотеке Британского музея. «Может быть, Вы или Ваши друзья помогут мне в публикации нового издания на русском».
Я сразу ответил Безсоновой и признался с извинениями, что ничего не знал ни о ее муже, ни о побеге с Соловков, ни о книге Безсонова, изданной в 1928 году. Объяснил, что мог бы написать об этой истории небольшой очерк для следующего выпуска альманаха «Двадцатый век», который планировался на конец года, но для этого мне нужна копия книги.
Следующее письмо Безсоновой от 26 апреля пришло в большом пакете, в который она вложила и ксерокопию русского издания книги ее мужа. Сама она уезжала в Париж на два-три месяца и сообщала адрес для переписки.
Книга Безсонова, изданная в Париже в 1928 году издательством «Imperie de Navarre» на русском, но со старой орфографией, оказалась исключительно интересной, трагической и захватывающей. Побег из островного лагеря всей группы бывших офицеров русской армии был намного драматичнее и сложнее, чем у Дюма в «Графе Монте-Кристо». Инициатором и организатором побега был Юрий Безсонов, ротмистр Черкесского полка, воевавший три года на германском фронте, но к октябрю 1917-го оказавшийся в Петрограде. Его главными сообщниками стали С. А. Мальсагов, офицер Ингушского кавалерийского полка, и тоже офицер поляк Мальбродский. Заключенных периодически с конвоем посылали с острова в тайгу для заготовки дров. Кадровые офицеры планировали разоружить двух конвоиров-охранников. Но для длительного похода через тайгу нужен был и помощник-профессионал. В побеге согласился участвовать охотник и таежник Сазонов. У Мальбродского имелся компас, спрятанный в куске мыла. Подготовка началась в марте. Выбрали для побега май – белые ночи и распутица, затруднявшая погоню с собаками. В то время граница с Финляндией в районе озер и болот не охранялась. Беглецы пересекли ее лишь на 36-й день своего побега, после множества приключений и двух перестрелок с искавшими их отрядами. (У беглецов имелись две винтовки, отобранные у охранников, и тридцать патронов.) В то время, летом 1925 года, этот побег стал мировой сенсацией. Советский Союз требовал выдачи «преступников». В Финляндии и в других странах были созданы группы их защиты. Публиковалось множество репортажей, интервью, статей и о Соловках, и о советской системе тюрем и лагерей. Первую небольшую книгу об этом, «Адские острова: Советская тюрьма на Дальнем Севере», опубликовал уже в 1926 году Мальсагов, но она вышла только на английском языке. (S. A. Malsagoff. An Island Hell. A Soviet Prison in the Far North. L.: Philpot, 1926). Более обстоятельная книга Безсонова, опубликованная в 1928 году, рассказывала и о том, что в то время представляла собой русская эмиграция в Европе.
Месяца через два или три, когда Сара Безсонова вернулась в Англию, я по телефону рассказал ей, что Солженицын упоминает в «Архипелаге» книгу о Соловках Мальсагова «Адский остров»:
«И вышла в Англии книга, даже, кажется, не одно издание, (Очевидно, на «Адском острове» С. А. Мальзагова.) И ее вы тоже не читали, сэр Бертран Рассел?..
Эта книга изумила Европу и, вероятно, автора-беглеца упрекнули в преувеличениях, да просто должны были друзья Нового Общества совсем не поверить этой клеветнической книге…» (Париж, 1974. Т. 2. С. 57).
Безсонова сказала, что книга Мальсагова не издавалась на русском. Автор был верующим мусульманином, и русские эмигрантские издательства, поддерживаемые православной церковью, не хотели брать рукопись. Мальсагов, как и другие два беглеца, Мальбродский и Сазонов, поселился после побега в Польше. Впоследствии он служил в польской кавалерии командиром эскадрона. Попал в плен к немцам, бежал, участвовал в польском Сопротивлении в 1940–1943 годах. В 1944-м перебрался в Англию как беженец из Польши. Он умер в начале 1976 года.
Книгу Мальсагова я нашел в Библиотеке Британского музея. Она написана просто, но очень увлекательно, явно в сотрудничестве с Безсоновым, который вел дневник, записывая события дня на полях Евангелия, которое он всегда имел при себе. В книге Мальсагова этот дневник частично воспроизводится. Невероятность сюжета впечатляет читателя. Из текста обеих книг стало совершенно очевидно, что часть главы «Архипелаг возникает из моря» из второго тома написана на основании материалов, опубликованных ранее Мальсаговым и Безсоновым. Других материалов по теме ранних Соловков просто не было. С книгой Мальсагова в «Архипелаге» было несколько текстовых совпадений. Предварительные заготовки для главы делал, по-видимому, для Солженицына один из его помощников, знавший английский язык. Солженицын, однако, имел право не называть все свои источники и не сообщать имена помощников. В специальном объяснении в начале первого тома он писал:
«Эту книгу непосильно было создать одному человеку… материал для этой книги дали мне в рассказах, воспоминаниях и письмах – (перечень 227 имен). Но не настала та пора, когда я посмею их назвать…» (Париж, 1973. С. 10).
Солженицын привел полный список своих вольных или невольных соавторов лишь через 32 года после этой публикации, в трехтомном издании 2005 года, вышедшем с предисловием Наталии Солженицыной. Список был и во всех последующих изданиях, включая Собрание сочинений, выпущенное в 2010–2011 годах издательством «Время». В этом списке в алфавитном порядке приводятся 257 имен. Имен Ю. Безсонова и С. Мальсагова там нет.
Феноменальность побега группы Безсонова (один из охранников, Приблудин, у которого отобрали винтовку, присоединился к побегу, объяснив, что в лагере, если он вернется, его ждет расстрел) не могла быть предана забвению. Созерко Артаганович Мальсагов, которого ингуши всегда помнили как национального героя, был посмертно реабилитирован в 1990 году по ходатайству из Ингушетии. Его книга «Адские острова» была переведена с английского на русский Яндиевым и издана в Нальчике в 1996 году. Книга Ю. Безсонова была переиздана в Москве. С появлением Интернета и Рунета книги эти стали общедоступными. Экспозиции, посвященные их побегу, созданы в обществе «Мемориал» и в Сахаровском центре в Москве. В 2011 книга Мальсагова была переведена на французский и издана в Париже.
Из русского издания книги Мальсагова:
«…мы встретили двух карелов. Они рассказали, что вся республика оповещена по телефонам и телеграфу о том, что с Соловков сбежали пять человек. За поимку каждого беглеца обещали десять пудов муки. Они видели десять чекистов с собаками. Кроме того, катер из Кеми с шестью военными на борту патрулирует реку…»
По этой глубокой реке проходила граница с Финляндией. В операции по поимке беглецов участвовали два пограничных полка, больше тысячи красноармейцев. Во всех карельских деревнях были засады. Сазонов как опытный таежник дважды спасал товарищей, первый раз – устроив переправу на самодельных плотах через озеро, и второй – поодиночке на спине переправив вплавь товарищей через глубокую после весеннего разлива пограничную реку. 23 июня 1925 года беглецы оказались на финской земле. В 2005 году в этот день в Ингушетии отмечался 80-летний юбилей этого великого побега.
Биохимический конгресс
В конце июля нам с Ритой предстояла поездка в Гамбург и в Копенгаген для участия в 10-м Международном биохимическом конгрессе. Из-за большого числа участников (более восьми тысяч) заседания симпозиумов, секций и постерных сессий происходили в этих двух близко расположенных городах. Наш доклад о возрастных изменениях в соотношении гистоновых субфракций в клетках разных тканей крыс при старении был включен в постерную сессию одной из секций, заседания которой проходили в Копенгагене. Это была первая работа, в которой были зафиксированы специфические возрастные изменения состава белков клеточного ядра. Результаты, кратко изложенные в первом томе рефератов конгресса, были вскоре опубликованы в журнале Gerontology (Vol. 23. P. 334–341).
Сенсацией 10-го Биохимического конгресса стал доклад британца Ф. Зангера (Frederick Sanger) и американца У. Гилберта (Walter Gilbert), которые разработали метод расшифровки последовательности нуклеотидов в ДНК. Была начата расшифровка самого простейшего генома одного из бактериофагов, состоявшего из нескольких тысяч генов. Эта методика вскоре изменила многие отрасли биохимии и генетики и привела к появлению разнообразных биотехнологических компаний. Благодаря этой методике можно было составлять генетические карты различных организмов, глубже изучать эволюцию и использовать генетические карты ДНК во множестве практических областей: в криминалистике, медицине, гибридизации растений и животных. (Ф. Зангер и У. Гилберт были удостоены в 1980 году Нобелевской премии. Для Ф. Зангера, сотрудника знаменитой лаборатории молекулярной биологии в Кембридже, это была вторая Нобелевская премия. Первую он получил в 1958 году за расшифровку структуры некоторых белков, в частности инсулина.)
Делегация биохимиков из Советского Союза была малочисленной. К нашему постеру никто из русских коллег не подходил. Прогуливаясь по широкому приморскому бульвару Копенгагена, мы с Ритой неожиданно встретили Александра Сергеевича Спирина. Я хорошо знал его с 1955 года, когда он был еще аспирантом Института биохимии АН СССР. В 1970 году он стал академиком, самым молодым в Отделении биологии, и директором Института белка в Пущине. Спирин был талантливым ученым и блестящим лектором, умевшим очень понятно объяснить сложные биохимические проблемы. От своего учителя, академика А. Н. Белозерского, умершего в 1972 году, Спирин унаследовал и кафедру биохимии растений МГУ. Саша был рад неожиданной встрече. Мы сели на скамеечку, чтобы поговорить. Судя по рассказу Спирина, ездить за границу для советских ученых стало намного труднее, чем несколько лет назад.
Евгения Гинзбург и Василий Аксенов
С Евгенией Гинзбург я познакомился, благодаря Рою, в конце 1966 года и тогда же прочитал уже ходившую в самиздате рукопись ее воспоминаний «Крутой маршрут», которая произвела на меня очень сильное впечатление. В ней рассказывалось о колымских женских лагерях в довоенный период, не менее жестоких, чем мужские. Некоторые женщины находились в лагере со своими малолетними детьми. Мощное воздействие на читателя обеспечивалось не только несомненным литературным талантом автора, но и строгим изложением лишь событий и фактов, без комментариев, эмоций, негодования, иронии или сарказма, которые почти всегда присутствовали в уже немалом количестве подобных произведений. Почти протокольный рассказ создавал эффект абсолютной достоверности и превращался в документальный роман, который, однако, заканчивался событиями 1940 года, как бы в середине сюжета, и требовал продолжения. Это продолжение поступило ко мне через десять лет, в мае 1976 года, в виде письма от Элизабет Стивенсон (Elizabeth Stevenson), лондонского представителя крупного миланского издателя А. Мондадори (Arnoldo Mondadori). Она сообщала мне о том, что американский адвокат Леонард Шройтер из Сиэтла получил микрофильм второго тома воспоминаний Евгении Гинзбург «Крутой маршрут», но не может пока прислать фотокопию в Милан, так как почти половина страниц отснята столь плохо, что их невозможно прочитать. К письму Элизабет была приложена срочная телеграмма из США от американского представителя Мондадори за подписью некой Марии, копия телеграммы была послана и в Милан директору издательства Донато Барбоне (Donato Barbone). Мария сообщала, что Шройтер отказывается передать ей фотокопию в том виде, в каком она есть, и вообще старается затянуть дело. Просьба ко мне от итальянского издательства была непростой: не могу ли я обеспечить их в течение трех-четырех недель новым микрофильмом всей рукописи, чтобы они могли решить проблемы со вторым томом независимо от американского адвоката? Обращение ко мне не было случайным. Арнольдо Мондадори был и моим издателем. В 1971 году он опубликовал на итальянском в переводе с английского книгу «Взлет и падение Т. Д. Лысенко» и недавно заключил договор на издание в Италии нашей с Роем книги «Хрущев. Годы у власти». Во время поездки в Италию в конце 1975 года я встречался в Милане с владельцем и президентом издательства Арнольдо Мондадори и с его директором Донато Барбоне. Итальянское гостеприимство оказалось очень теплым, и между нами сразу установились дружеские отношения. А. Мондадори издал еще в 1967 году первый том «Крутого маршрута» по самиздатной рукописи. Книга была первым в западной литературе документальным описанием сталинских лагерей, причем колымских, самых суровых. Она имела большой успех и переводилась на многие языки. Поэтому второй том мог быть предложен только этому издательству. Американский адвокат об этом, вероятно, не знал и рассчитывал объявить издательский аукцион – прием, практиковавшийся для потенциальных бестселлеров. Принцип таких аукционов, устраиваемых на международных книжных ярмарках, очень прост: право на издание получает тот, кто предложит наибольшую сумму, 20 % которой идет адвокату или его компании.
Для Евгении Гинзбург мы с Роем готовы были сделать очень многое, выполняя, конечно, ее собственные пожелания. Она была выдающейся женщиной и принадлежала к поколению нашего отца. В возрасте двадцати лет Е. Гинзбург окончила Казанский университет по специальности история и вскоре защитила кандидатскую диссертацию. От первого брака в Ленинграде (муж – Дмитрий Федоров, врач) у нее был сын Алексей. В то время браки обычно не регистрировались и легко распадались. Вторым мужем Евгении Семеновны стал председатель Казанского горсовета Павел Аксенов. Их сыну Васе исполнилось в 1937 году лишь пять лет, когда родителей арестовали, причем мать раньше, чем отца. Ей предъявили тяжкие обвинения, а вскоре арестовали и ее родителей. Все эти события подробно описаны в первых главах «Крутого маршрута». Старшего сына Евгении Семеновны Алексея отец забрал в Ленинград (где мальчик погиб во время блокады). Василий Аксенов, оставшийся без родителей, был отправлен в детский дом для детей заключенных в Костроме. В 1948 году, после окончания срока, Евгения Гинзбург была переведена на положение ссыльной в Магадане, и сын Василий, будущий писатель, переехал к ней и прожил в Магадане несколько лет до поступления в 1951 году в Ленинградский медицинский институт. После реабилитации в 1956 году Евгения Гинзбург восстановилась в членах КПСС, но до 1966 года жила во Львове, где втайне от всех писала свои воспоминания. В Москве, купив квартиру в кооперативном доме недалеко от станции метро «Аэропорт», Гинзбург вела очень активную жизнь и приобрела много новых друзей.
Главная трагедия состояла, однако, в том, что в 1974 году у нее диагностировали неоперабельный рак груди с метастазами. Состояние ее ухудшалось. Развитие болезни было остановлено французским гормональным препаратом из группы синтетических тестостеронов, который друзья привозили из Франции. Наибольшую помощь в этом оказывал Евгений Евтушенко, часто ездивший в зарубежные творческие командировки. Нередко бывал за границей и Василий Аксенов. Очень дорогой гормональный препарат для ежедневного приема и заочные рецепты частных французских врачей требовали уймы денег, и именно поэтому встала проблема получения хотя бы части гонорара от итальянского издательства. В 1975 году мы с Роем принимали, по просьбе Василия Аксенова, участие в переговорах по этому поводу. Я вел переписку с директором издательства Д. Барбоне. Василий Аксенов почему-то решил нанять для этой цели американского адвоката. В конфиденциальном письме от 7 марта 1975 года Рой писал:
«…Вася действительно разрешил одному американскому адвокату вести дела по причитающимся гонорарам, но тот пока не прислал Аксенову ни копейки. Этого адвоката Аксенов выбрал по рекомендации Максимова. Адвокат из Сиэтла, зовут его Леонард Шрейтер. Письменной доверенности у него нет, да и сама Гинзбург не даст никогда никакому иностранцу письменную доверенность. Но устное согласие на все это она дала и мне подтвердила свое желание, чтобы Леонард Шрейтер высылал Аксенову деньги… Мондадори ты можешь сказать, что новая книга Гинзбург, вторая и третья части, по объему в полтора раза больше того, что уже было опубликовано… К сожалению, состояние Евг. Семеновны плохое, и, по прогнозам врачей, ей будет трудно дожить до конца года…»
Столь пессимистичный прогноз объяснялся тем, что в СССР не существовало тогда эффективной химиотерапии разных форм рака.
Схема получения денег от Мондадори за первую часть «Крутого маршрута», ставшую бестселлером 1967 года, была слишком сложной и нереальной. В письме ко мне от 15 мая 1975 года Д. Барбоне объяснял, что они уже давно положили на имя Евгении Гинзбург 25 тысяч долларов в швейцарский банк. Они готовы выплачивать и реальный гонорар, но только при условии заключения официального договора с автором или с его агентом, имеющим доверенность. Без договора они посылать деньги не могут ни в СССР, ни в США:
«Для нас совершенно невозможно посылать деньги кому-либо за границу… любой перевод за границу должен быть оправдан наличием контракта. При отсутствии контракта правительство Италии будет рассматривать это как нелегальный экспорт итальянской валюты и запретит такие операции. Если Евгения или ее представитель хотят получить гонорар, то они должны обязательно подписать с нами контракт…»
Барбоне был прав. Итальянские финансы находились в последние годы в очень плохом состоянии, и существовали жесткие ограничения на вывоз лир из страны. Для получения гонораров требовалось открыть счет в итальянском банке, что для иностранцев было непросто. Прямые переводы за границу запрещались.
Состояние Евгении Семеновны, однако, улучшилось благодаря лечению. Она стала выходить и даже работать. Весной 1976 года она передала Рою копию своей книги, завершавшей эпопею «Крутой маршрут», для возможной публикации отрывков в самиздатном варианте журнала «Двадцатый век». Рой написал мне, что он постарается обеспечить микрофильмирование и отправку рукописи, так как об этом его попросила и лично Е. С. Гинзбург. У него появилась возможность отправлять не только микрофильмы, но и рукописи сразу в Италию через итальянского журналиста Пьеро Остеллино (Piero Ostellino), московского корреспондента газеты Corriere della Sera, с которым Рой часто встречался. Эта известная римская газета публиковала иногда статьи и интервью Роя на разные актуальные темы. Одновременно Рой сообщал, что состояние Евгении Семеновны настолько улучшилось, что они с Василием планируют на лето поездку в Париж, оформив туристическую визу на лечение на неопределенный срок. Для Евгении Семеновны это была бы первая в жизни поездка за границу.
2-го или 3 сентября я получил из Парижа письмо от Васи Аксенова:
«Дорогой Жорес!
…Мы в Париже… Сейчас мы ждем человека от Мондадори, который приедет в Париж 4–6 сентября с рукописью. Потом я хочу повезти мать куда-нибудь в деревню отдохнуть на неделю. Я очень боюсь, как бы все эти сверхобычные эмоции не выбили ее из равновесия. Сейчас она чуть-чуть успокоилась, но первые дни просто дрожала от возбуждения… Шройтер прислал нам сюда огромную кучу разных бумаг, в которых я с большим трудом разобрался… В общем, все идет нормально. Здесь я арендовал маленький “пежо” и вожу мать по Парижу… Мы надеемся увидеть Вас в Лондоне, куда, возможно, приедем в конце сентября. Конечно же опять встает вопрос о визах… не могли бы Вы, как в прошлом году, походатайствовать в Home Office или где-нибудь еще… Сердечный привет Рите и тому молодому англичанину, который ходит у Вас в сыновьях…
Ваш Вася… Мама присоединяется с поцелуем.
30. VIII.76».
Их визит в Лондон, однако, не состоялся. Евгения Семеновна не решилась подписывать прямой договор с издательством, который сразу упростил бы все проблемы. Она думала, что ее могут в этом случае в чем-то обвинить и исключить из КПСС. Советский Союз вступил в 1973 году во Всемирную конвенцию об авторском праве. Получение иностранных гонораров стало легальным. Но нужно было докладывать о подписанных договорах в какой-то комитет, отчитываться о доходах и выплачивать с полученных сумм прогрессивный подоходный налог. Пожилая и больная женщина не хотела открытого нарушения правил. Она состояла в парторганизации при домоуправлении, ходила на собрания и платила членские взносы. Это был психологический комплекс многих старых партийцев, прошедших через пытки следствия и лагеря. С партийным билетом они чувствовали себя спокойнее. Страх перед органами безопасности у переживших столько мучений и испытаний нельзя было искоренить и с помощью парижских бульваров. Синдром лагерного страха был уже давно известен врачам, причем не только советским.
В начале октября я улетал в США и потерял контакт с Гинзбург и Аксеновым. Во Франции они провели больше двух месяцев и возвратились в Москву в ноябре. Состояние здоровья Евгении Семеновны стало быстро ухудшаться в феврале 1977 года. Она умерла в мае в возрасте 72 лет.
В письме от 27 мая Рой сообщал:
«…3 дня назад умерла Евгения Семеновна. Вчера были похороны и поминки… За два дня до смерти я у нее был, а раньше приходил каждую неделю… В больнице она не скрывала, что давно приняла католичество. За два дня до смерти она вызвала католического священника для особого обряда… Будет отслужена на днях месса в католическом храме, в Москве есть только один…»
Новая книга с продолжением «Крутого маршрута» вышла в Милане на русском и итальянском языках только в 1979 году. Кто подписывал контракт, Аксенов или его адвокат, я не знаю.
Васю Аксенова мы принимали в Лондоне в 1980 году. Он с женой Майей направлялся в США в творческую командировку, не планируя возвращаться на родину. В США печатались на русском и на английском два его новых романа – «Ожог» и «Остров Крым», которые отказались публиковать в Москве.