Иранская революция изменила мир
До 1979 года в современном мире произошли лишь две радикальные политические революции, повлиявшие на судьбу всего человечества: Французская революция 1789 года, обозначаемая обычно как буржуазно-демократическая, и Российская, или Октябрьская, революция 1917 года, провозглашенная как пролетарская и социалистическая. Иранская, или Исламская, революция 1979 года оказалась третьим глобальным потрясением того же масштаба. Ее влияние на весь мир сказывается до настоящего времени. Абсолютная и прозападная монархия в Иране была фактически военной диктатурой, так как не опиралась на какую-либо реальную историческую династию и земельную аристократию. Власть шаха обеспечивалась армией и секретной полицией. Династия Пехлеви была установлена лишь в 1925 году в результате военного переворота, организованного генералом кавалерии Резой Савадкухи, в недавнем прошлом командира казачьей персидской дивизии. Эта дивизия, созданная сначала как бригада еще в XIX веке по инициативе России и обучавшаяся по российским казачьим уставам, была главной опорой российского влияния в Персии. В сентябре 1941 года Реза-шах был свергнут Красной Армией, оккупировавшей северный Иран и Тегеран. Южную часть Ирана оккупировала британская армия, вторгшаяся из Ирака. На престол шахиншаха Сталин и Черчилль поставили тогда 22-летнего сына Реза-шаха, принявшего имя Мохаммед Реза Пехлеви. Я в то время жил в Тбилиси и оказался свидетелем того, как в этот город в тяжелый и критический период немецкого наступления на Москву неожиданно стали поступать большие потоки иранского продовольствия и других товаров. Вторжение в Иран осуществлялось в основном силами Закавказского военного округа. Оккупация Ирана была очень важной стратегической операцией, нейтрализовавшей Турцию, потенциального союзника Германии. Через Иран стали с 1942 года поступать в СССР основные потоки американской военной и продовольственной помощи по программе ленд-лиза.
С 1 февраля 1979 года Иран был провозглашен республикой. В течение нескольких месяцев борьбы между разными группировками власть в стране перешла к исламским фундаменталистам-радикалам, и по новой конституции Иран был объявлен Исламской республикой. Верховным духовным и политическим лидером страны стал аятолла Хомейни. В стране начался массовый религиозный, политический и этнический террор против врагов Аллаха. Влияние США и Западной Европы на внутреннюю и внешнюю политику Ирана полностью прекратилось. Однако реальный политический и экономический кризис для всего западного мира и Японии начал развиваться уже в ноябре 1978 года, незадолго до отлета шаха из Тегерана «на лечение» в США. Иран, производивший в начале года 5,5 млн баррелей нефти в день, занимая по экспорту нефти второе место в мире после Саудовской Аравии, почти полностью прекратил добычу нефти в результате всеобщей забастовки нефтяников. Десятки пустых танкеров ждали возле морских терминалов. Мировые цены на нефть, и без того высокие, снова пошли вверх. В декабре 1978-го началась нефтяная паника – скупка нефти по всему миру для создания стратегических резервов. Мировые цены на нефть поднялись в январе 1979-го на 50 %, в феврале – на 100 % и продолжали расти. В течение 1979 года мировые цены на нефть выросли с 13 до 34 долларов за баррель. Новый экономический кризис тяжелее всего отразился на Великобритании. В общем балансе «Бритиш Петролеум» иранская нефть составляла в 1979 году больше 40 %. Инфляция, снизившаяся в 1977 году с 15 до 8 %, снова повысилась к концу 1979-го до 18 %. За этим неизбежно последовал рост безработицы. На всеобщих выборах 4 апреля 1979 года победили, как и ожидалось, консерваторы. Формирование нового правительства королева поручила Маргарет Тэтчер. Экономическая ситуация в Советском Союзе, напротив, улучшалась, благодаря возросшему потоку нефтедолларов.
Оборванная повесть Бориса Пильняка
В декабре 1978 года Рой в конфиденциальном письме сообщил, что «наш друг» решил опубликовать неизвестный ранее и неоконченный рассказ Бориса Пильняка «Заштат», который мне пришлют в ближайшее время. При этом, как писал Рой, «наш друг» не хочет, чтобы его даже подозревали в организации этой публикации. Мне было ясно, что под «нашим другом» подразумевался В. Я. Лакшин, собиравший неопубликованные, запрещенные или забытые произведения русских писателей, погибших в терроре 1930-х годов. Условие означало, что имена Медведевых также не должны упоминаться, так как наше сотрудничество после появления ответа Лакшина Солженицыну в альманахе «Двадцатый век» (см. главу 34) стало хорошо известно. Я уже осуществлял год назад издание сборника забытых рассказов Михаила Булгакова, собранных Лакшиным (см. главу 39), соблюдая условие полной анонимности собирателя. Однако с публикацией рассказа Бориса Пильняка за границей без разрешения Главлита риск для Лакшина потерять работу члена редколлегии «Иностранной литературы» был намного выше по той простой причине, что Пильняк, арестованный в 1937 году и реабилитированный в 1956-м, оставался частично запрещенным писателем и в 1979-м. Многие его произведения не переиздавались и не были известны большинству советских читателей. Я сам впервые прочитал несколько из них лишь в Лондоне. Они воспроизводились разными эмигрантскими и университетскими издательствами с редких русских оригиналов 20-х годов, найденных иногда в библиотеках оккупированной в 1945 году Германии. До 1930 года между СССР и Германией существовали дружеские отношения. В Берлине, где тогда оказалось наибольшее число эмигрантов из России, до 1925 года выходила лояльная СССР газета «Накануне», имевшая берлинскую и московскую редакции и свое еженедельное «Литературное приложение». В Берлине нередко печатали свои рассказы и стихи М. Булгаков, В. Катаев, С. Есенин, М. Зощенко и другие. В то время советские писатели могли относительно легко выезжать за границу. Пильняк сумел побывать не только в Германии и США, но даже и в Японии.
Первый однотомник «Избранных произведений» Бориса Пильняка (М.: Художественная литература, 1976), напечатанный тиражом 30 тысяч экземпляров, я купил уже в Лондоне. В обширной вступительной статье готовивший том В. В. Новиков, доктор филологических наук, подчеркивал, что далеко не все произведения писателя целесообразно воскрешать именно по политическим соображениям:
«Идейные шатания Пильняка… приводят к политическим ошибкам. В 1926 году он публикует в журнале “Новый мир” “Повесть непогашенной луны” (о смерти командарма Гаврилова на операционном столе). Это – необъективное, искажающее советскую действительность произведение. Горький резко отозвался об этом рассказе, написанном, по его мнению, уродливым языком… Редколлегия журнала признала публикацию повести “явной и грубой ошибкой”» (с. 17).
Новиков, однако, не сообщил, что такое «признание» редколлегии было результатом конфискации всего тиража журнала (тогда 27 000 экз.), осуществленной по указанию Политбюро. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 13 мая 1926 года объявило повесть Пильняка «злостным, контрреволюционным и клеветническим выпадом против ЦК и партии». Не разъяснял Новиков и того, что любой читатель в 1926 году сразу понимал, что прототипом командарма Гаврилова был легендарный Михаил Фрунзе, народный комиссар по военным и морским делам, и что события, рассказанные в повести, действительно происходили. После смерти Фрунзе на операционном столе на ключевой пост наркомвоенмора назначили К. Е. Ворошилова, друга Сталина.
К числу «порочных, искажающих советскую действительность произведений Пильняка» В. Новиков отнес и повесть «Красное дерево», изданную в Берлине в 1929 году.
Пока во главе Идеологического отдела ЦК стоял М. А. Суслов, полной литературной реабилитации Б. Пильняка как советского писателя не могло быть. В 1979 году в связи со столетием со дня рождения Сталина Брежнев, Суслов и другие консерваторы в ЦК КПСС готовили партийную и государственную реабилитацию «великого вождя».
Через несколько дней на мой институтский адрес пришел большой конверт из Мюнхена. В нем оказался текст рассказа Пильняка «Заштат» с предисловием-объяснением «Последний рассказ Бориса Пильняка», подписанным Р. Ж.:
«Рассказ “Заштат” не был закончен и оборвался арестом писателя, погибшего в лагере. Рассказ оборван как раз на том месте, где с явным скептицизмом говорится о процессах “Промпартии” и “Трудовой крестьянской партии”, – автор понимал фальшивость “дел” и связывал ее с неудачами “Первой пятилетки”. Сейчас можно только гадать – может быть, рассказал кому-либо Пильняк о своем замысле, в 1937 этого уже было достаточно для доноса и ареста. Может быть, это была бы повесть, судя по дате, Б. Пильняк начал писать ее за 2 месяца до ареста. Сюжет рассказа или повести автобиографичен. Борис Пильняк вырос в среде ветеринаров и врачей. Его отец Андрей Вогау (“Пильняк” – это псевдоним), из немцев Поволжья, был земским ветеринарным врачом. Главный герой рассказа тоже земский ветеринарный врач.
После ареста писателей их архивы, как известно, конфисковывались. Рукопись рассказа “Заштат” была найдена в 1961 г. в личном архиве известного партийного деятеля сталинских лет А. С. Щербакова… Он был работником аппарата ЦК ВКП(б). С 1934 года он был назначен оргсекретарем Союза писателей СССР, во главе которого тогда стоял Максим Горький. Щербаков был полновластным политическим комиссаром Союза писателей. Именно поэтому он получал, очевидно, из НКВД на “оценку” рукописи арестованных писателей, среди которых оказался и неоконченный рассказ Пильняка. В 1961 году, когда рассказ был обнаружен, Пильняк был уже реабилитирован. Рукопись была передана А. Т. Твардовскому, но напечатать ее ему все же не разрешили… В 1970 г., когда Твардовский был смещен из “Нового мира”, он не оставлял многих рукописей в архивном сейфе редакции – он раздавал их тем, кто лучше мог бы сохранить и напечатать в будущем то или иное произведение…»
В предисловии В. Новикова к однотомнику «Избранные произведения» и в полученном мною «Предисловии», подписанном Р. Ж., сообщалось, что Борис Пильняк «умер в лагере в сентябре 1941 года». Эта дата смерти повторялась и в западных исследованиях творчества Пильняка. Более поздние биографии писателя, написанные после раскрытия архивов НКВД, сообщают, что Пильняк был обвинен в шпионаже и террористических замыслах, приговорен 21 апреля 1938 года к высшей мере наказания и расстрелян в тот же день на расстрельном полигоне в Коммунарке.
В переписке того времени я сообщал Рою в письме от 8 января 1979 года:
«Рассказ Пильняка я послал в “Новый журнал” в США. Другого подходящего места для него нет. В “НЖ” хотя и сидят консервативные старики, но все же это люди с принципами и не продажны, как в “Континенте”. Там же в “НЖ” будет напечатан и пенсионный очерк…»
Последнее было намеком на очерк Роя «Хрущев на пенсии», раскрывавший историю публикации мемуаров Хрущева в США.
Для использования в передачах на русском языке я передал копию рассказа «Заштат» в русскую редакцию Би-би-си.
А для возможного перевода на английский послал копию рукописи «Заштата» Майклу Скаммелу, редактору журнала Index on Censorship, печатавшего произведения авторов разных стран, запрещенные цензурой. Своих собственных комментариев к тексту, которые могли бы отличаться от сделанных Роем, я не добавлял по условиям полной анонимности.
Сам я увидел в этом рассказе Пильняка намного более крупный и рискованный замысел, чем попытку поставить под сомнение легитимность процессов Промпартии и Трудовой крестьянской партии, которые упоминались в рассказе с некоторой иронией.
«И совсем под Новый год, – в Москве тогда только что отошел процесс промдеятелей, и московские газеты назревали кондратьево-чаяновским процессом, ‹…› пришли в заштат два новеньких автомобиля…»
Действие рассказа происходило, таким образом, в декабре 1930 года. Понятием «заштат» автор обозначал российскую глубинку, небольшой городок, вокруг степь, далеко от железной дороги. Сюжет рассказа, рукопись которого обрывалась уже на 12-й странице, не был ясен ни Рою, ни Лакшину, ни тем более в русской редакции Би-би-си. Для меня было очевидно, что «Заштат» задумывался не как рассказ, а как повесть, и достаточно большая. Написанное было лишь черновиком-наброском начала. Замысел мог понять только читатель, знающий хоть немного зоотехнику и проблемы коллективизации крестьян в период 1928–1933 годов. Развернуться этому замыслу помешал арест писателя.
Главные герои повести, уже пожилой ветеринарный врач Иван Авдеевич Гроза и санитарный врач Лавр Феодосович Невельский, на собрании для обсуждения пятилетнего плана в 1928 году расходились между собой в предсказаниях того, как повлияют пятилетка и коллективизация на болезни лошадей и скота, эпизоотии, частые в этом районе. Невельский предсказывал, что они будут успешно искоренены, Гроза как ветеринар заявлял, что они останутся. Через три года в город приехал матрос-комиссар, проводивший здесь коллективизацию. Ветеринара Грозу срочно вызвали к нему на допрос:
«– Не узнаешь меня, Иван Авдеевич?! Мы вот тут стенограммы читаем, – это вот помнишь, когда мы составляли первый пятилетний план, – ты тогда говорил, что эпизоотии останутся. Они и остались. Что можешь сказать в свое оправдание?
– Здравствуйте. Узнаю. Были и остались, как я и говорил.
– Ты нам посоветуй, что можешь сказать в свое оправдание. Мы вот сегодня Невельского арестовали…»
На начале допроса ветеринара Грозы текст обрывался. 28 октября 1937 года арестовали самого Бориса Андреевича Пильняка. Не исключено, что за ним уже много лет велась достаточно плотная слежка. О его замыслах могли знать и без доносов.
Совершенно отчетливый «ветеринарный» характер сюжета, разворачивавшийся вокруг эпизоотий «по ящурам, по сибирке, туберкулезу, вагиниту, сыпу и мыту», не оставлял сомнений в том, что назревал в событиях повести и какой-то процесс против местных ветеринаров и санитаров, которых собирались обвинить во вредительстве. Аресты среди ветеринаров и зоотехников в те годы, и особенно в 1937-м, были не редкостью.
Здесь следует вспомнить, что основной проблемой коллективизации в 1930 году стало резкое сокращение поголовья лошадей, коров, свиней, овец и даже домашней птицы. Именно в этом году повсеместно наблюдались «перегибы в коллективизации», попытки обобществить жилые постройки, домашний скот и птицу. Как заявил Сталин, срочно решивший замедлить этот процесс и обвинить в «перегибах» местные власти, «кулачество вело агитацию за убой скота перед вступлением в колхозы, убеждая крестьян, что в колхозе скот “все равно отберут”». Сталин подчеркивал, что в колхозах по директивам Политбюро «не обобществляются… жилые постройки, часть молочного скота, мелкий скот, домашняя птица» («Головокружение от успехов» // Правда. 2 марта. 1930).
Тем не менее резкое сокращение поголовья всех видов сельскохозяйственных животных продолжалось и даже ускорилось именно в 1931–1933 годах. В 1928 году в СССР насчитывалось 66,8 млн голов крупного рогатого скота, в 1929 – 58,2, в 1930 – 50,6, в 1931 – 42,5, в 1932 – 38,3, в 1933 – 33,5 млн (Народное хозяйство: Статистический ежегодник. 1956. С. 128). По лошадям, свиньям и овцам сокращение поголовья оказалось еще более значительным. Забой скота в связи с коллективизацией, безусловно, происходил. На Украине и на юге РСФСР свирепствовал к тому же голод, унесший жизни нескольких миллионов крестьян. Кормить скот в голодающих областях было нечем. Борис Пильняк добавлял своим «Заштатом» к этой страшной трагедии и падеж скота от вспышек заболеваний, эпизоотий, неизбежных при «обобществлении», то есть при объединении животных, рассредоточенных раньше по частным хозяйствам и изолированных друг от друга, в общие колхозные стада и содержании их в не приспособленных для этого помещениях. Болезни отдельных животных распространялись в таких случаях на все обобществленное стадо. (Поголовье скота в СССР восстановилось до уровня 1928 года лишь в 1965 году и уже благодаря импорту кормов.)
Рукопись рассказа «Заштат», переданная Лакшину, очевидно, А. Т. Твардовским, была, видимо, частью заготовок и заметок для повести, задуманной давно. Это был смелый, даже дерзкий проект, сравнимый с «Повестью непогашенной луны». Жизнь писателя была оборвана на 44-м году.
Александр Зиновьев в эмиграции
В феврале 1979 года мне предстояла поездка во Флоренцию на семинар по современным проблемам марксизма, который организовывал Дзузеппе Боффа, один из главных теоретиков Итальянской коммунистической партии, известный также своими книгами о Сталине и Хрущеве и по истории СССР. Боффа несколько лет работал в Москве в качестве корреспондента газеты L’Unita и хорошо говорил по-русски. Меня пригласили во Флоренцию для того, чтобы я представил на семинаре доклад Роя, заказанный ему ранее. По материалам семинара предполагалось издать сборник. В 1979 году исполнялось сто лет со дня рождения Троцкого и Сталина, и эти юбилеи европейские коммунисты объединяли, но не для противопоставления их друг другу. В Западной Европе по каким-то глубоким экономическим и политическим причинам наблюдалось общее отступление левых партий со сменой их стратегии. На теоретическом уровне это проявлялось в критике отдельных течений – ленинизма, сталинизма, троцкизма, маоизма – как радикальных и связанных с узко национальной спецификой и в отступлении к более общим политическим и экономическим теоретическим концепциям классического марксизма и европейского демократического социализма.
Боффа сообщил мне в письме, что он пригласил во Флоренцию и Александра Зиновьева, недавно приехавшего в Мюнхен советского философа и марксиста, автора переведенной и на итальянский книги по изучению логики «Капитала» и логических основ в других трудах Маркса и Энгельса.
Рой познакомился и подружился с Зиновьевым в 1977 году, после его увольнения из Института философии АН СССР за публикацию в Швейцарии сатирического «социального» романа «Зияющие высоты». Эта книга стала в 1976 году сенсацией для советских эмигрантов. Автор никогда не был диссидентом и был известен лишь в узком кругу советских философов, так как работал заведующим отделом в Институте философии по проблемам логики. Он заведовал кафедрой логики в МГУ, имел степень доктора философских наук и звание профессора. Логика в произведениях Маркса была и темой его кандидатской и докторской диссертаций. Рой писал мне о проблемах Зиновьева, и довольно часто, и заказывал для него некоторые книги. Он относил Зиновьева к категории «диссидентов от обиды»:
«Им лично нанесли обиду, и они решили “отомстить”. Зиновьев стал диссидентом лишь после того, как его не избрали в члены-корреспонденты АН СССР и не пустили на конгресс по математической логике в Хельсинки. А он ведь действительный член Академии наук Финляндии…»
В письме от 4 августа 1978-го Рой сообщал:
«Зиновьев уже в Мюнхене, не лучшее место для бывшего советского офицера, да и немецкого он не знает. Он тебе напишет или позвонит. Я с ним много беседовал в последние месяцы. Хорошо, если он удержится в позиции независимого ученого. Но в Мюнхене появятся иные влияния и воздействия… Приглашение у него было не на постоянную работу, а для чтения лекций… В интеллектуальном отношении А. Зиновьев стоит несравнимо выше Ю. Орлова или В. Турчина. В его “Высотах” есть страниц 200 “балласта” совсем пустого материала, малопонятного даже здесь. Еще страниц 150 довольно злого и несправедливого зубоскальства. Но есть и страниц 300 превосходной сатиры. Это скорее черновик, чем готовая вещь. Но она будет существовать в сокращенных изложениях…»
Сам я «Зияющие высоты» тогда еще не прочитал. Книга была слишком толстая, больше шестисот страниц. Рецензий никто мне не заказывал, да я их и не встречал. В 1976 году я прочитал лишь две-три вводные страницы и перелистал остальные. Мне не слишком понравилась лексика, местами непристойная. Слог не был литературным. По стилю это не сатира, а скорее карикатура, не роман, а публицистика. Действие происходило в городе Ибанск:
«Ибанск есть никем не населенный населенный пункт, которого нет в действительности… Речку Ибанючку вдоль и поперек перегородили… и она стала гордостью ибанчан…»
Но в книге было немало интересных мыслей и пародий на людей, которых я знал: Солженицына, Галича, Евтушенко, Сахарова, Синявского, Неизвестного, Шафаревича, Любимова и других. Как герои книги они скрывались под псевдонимами: Правдец, Певец, Распашонка, Ученый, Двурушник, Мазила, Шизофреник, Режиссер и т. п. Некоторые псевдонимы – Мыслитель, Неврастеник, Паникер, Член, Клеветник, Болтун, Литератор и ряд других – я не смог с определенностью разгадать. Судя по контексту, они подразумевали писателей, поэтов и социологов, известных в СССР. Я отложил чтение всей книги до будущих времен. В конце 1978 года появилась и новая книга Зиновьева в том же стиле – «Светлое будущее».
Во Флоренции я встретил Александра Александровича незадолго до начала семинара в одном из зданий университета. Он меня узнал первый – по сходству с братом. С новых проблем Роя, о них я буду писать позже, начался наш разговор. Я представил Зиновьева подошедшему к нам Витторио Страде, профессору русской литературы. Зиновьев чувствовал себя достаточно свободно среди участников, здесь были французы, англичане и немцы. Он хорошо говорил по-английски. Александр Александрович рассказал мне, что успел за шесть месяцев побывать почти во всех странах Западной Европы. Его уже лишили советского гражданства. С тем же докладом «О социальном статусе марксизма» он выступал 23 декабря в испанском университете Алькала.
Доклад Зиновьева стоял, насколько я помню, в программе третьим. Он читался на русском с синхронным переводом. Вопросов докладчику не задавали. Итальянцы восприняли доклад с вежливым спокойствием. Я бы не стал излагать здесь аргументацию Зиновьева, сочтя ее недоразумением (он не понял характера аудитории), если бы вскоре весь текст доклада не был опубликован в журнале «Континент» (1979. № 20. С. 209–229).
«Обратимся теперь к марксизму. Исторически он возник как претензия на научное понимание всего на свете. Известно, что Маркс даже математикой занимался. Хотя он так и не сумел разобраться в вопросах, теперь понятных даже бестолковым школьникам, соответствующие мудрые указания потомкам он все же оставил. Про Энгельса и говорить не приходится… наговорил обо всем столько всякой ерунды, что теперь все академии наук мира надо бы было бросить на исправление его ошибок и нелепостей…» (с. 212–213).
«Ни одно понятие в марксизме (буквально ни одно!) не удовлетворяет логическим правилам построения научных понятий. Ни одно утверждение марксизма не может быть проверено по правилам проверки научных утверждений…» (с. 215).
«Марксизм оказался в высшей степени удобным вовсе не потому, что он научен. Если бы он был наукой, он успеха иметь не мог бы… а для властей марксизм дает чудесный метод оправдания любой их пакости. Любой руководящий кретин может сделать вклад в эту “науку”…» (с. 218–219).
После обсуждения проблем европейского марксизма Зиновьев перешел к характеристике советского, отраженного уже и в философии. Здесь он был еще более резок:
«…беззастенчивое воровство из науки и философии Запада… Советская философия производит мощные потоки идеологических помоев…»
Вернувшись в Лондон, я решил просмотреть более внимательно «Зияющие высоты». Книгу уже записывали в классику:
«Родство книги с мировой сатирической кладовкой бросается в глаза: веет чем-то знакомым – историком города Глупого Щедриным, бытоописателем города N Гоголем, исследователем Океании Орвеллом, обличителем Единого Государства Замятиным, утопистом Фурье, путешественником Свифтом…» (Г. Андреев // Континент. 1977. № 13. С. 319).
Герман Андреев, московский учитель литературы, – это Герман Фейн, который эмигрировал в 1976 году и жил теперь в ФРГ. Он знал Зиновьева до эмиграции.
Наиболее карикатурно выглядел в «Высотах» Правдец:
«Предложение Правдеца отказаться от официальной идеологии детски наивно, говорит Карьерист… “Правдец, что же это все-таки такое?” – спросил Мазила. “Не ищи аналогий, – сказал Болтун. – Их нет. Правдец – это огромный человек-ребенок, несправедливо, жестоко и бессмысленно обиженный…”
“…Книга окончена, – сказал Правдец, – что дальше?” “Надо экземпляр спрятать здесь, а другой передать туда”, – сказал Друг. “Лучше два”, – сказал другой Друг…
…Самым крупным событием Ибанска явилась публикация на Западе книги Правдеца… Книга действительно произвела ошеломляющее впечатление на Западе…
…Как сообщила официальная пресса Ибанска, Правдеца справедливо наказали… Сочинение Правдеца действительно антиибанское…
…По западному радио передали интервью Правдеца…
…Правдец есть жертва обстоятельств, хотя и играет роль пророка… потому и претендует на роль наставника и судьи…
…Правдеца выгнали по воле народа… Народ не любит, когда о нем говорят правду. Теперешнее правительство Ибанска прогрессивнее своего народа…»
Я не привожу здесь страницы цитат, так как вся история с книгой Правдеца разбросана по разным, многочисленным коротким эпизодам. «Зияющие высоты» представлены читателю как «обрывки рукописи, найденные случайно на заброшенной мусорной свалке».
В рассказе о другом, легко узнаваемом персонаже немного больше сатиры:
«Вернувшись из Франции, Распашонка реализовал чемодан духов и дамского белья и затем уехал на месяц в санаторий по путевке Органов отдохнуть и подвести итоги своих впечатлений. Итоги вылились в поэме:
“Погодите, доберемся и до вас,
Жизнь счастливую построим без прикрас.
Пережитков буржуазных вас лишим,
Не понравится – тому башка кишим.
Не позволим наших братьев угнетать,
Нашу нефть у них безденежно качать”».
О диссидентах:
«Кому первому пришла идея создания нелегального машинописного журнала Срамиздат?..
“…Срамиздатовцам влепили от пяти до семи”, – сказал Неврастеник. “Совсем немного. С ними поступили гуманно”, – сказал Журналист».
О театре:
«Огромной популярностью в этот период пользовался театр на Ибанке. Полное его название – Малый Неакадемический Полухудожественный Театр Правды и Комедии на Ибанке имени Органов. Народ называл его просто Ибанкой… Душой театра был Режиссер, мозгом – Брат, совестью – Распашонка…
Первоначально театр был студией самодеятельности при Органах…
…Зрителей битком. Половина – иностранцы, другая половина – стукачи, третья – остальные…
Со сцены летят слова: Репрессии, Расстрел, Концлагерь, Палачи… И зал разражается бурными аплодисментами…
…Это был одновременно Якобыльский клуб, Кумвент и Винсовет интеллигентского движения Ибанска».
Певец пишет из Франции:
«Из музеев модернистов я бреду,
С ресторана-ль далеко за полночь то-па-ю
И доселе, как в горячечном бреду,
С удивления вокруг глазами хло-па-ю.
Если жрать захочешь, что захочешь жри,
Одевайся как взбредет от обалде-ни-я.
Недоволен – речь любую говори,
Выражай без опасений убежде-ни-я.
И с ранья до самой пол-но-чи,
И живут же, твою матерь, эти сво-ло-чи».
Мазила просит разрешения на поездку в Париж:
«Ах, дайте только мне свободу,
Я мир сумею победить,
На удивление народу
Шедевр невиданный слепить».
«Зияющие высоты» Зиновьев закончил, как сообщается в предисловии, в 1975 году. «Светлое будущее», вторая книга Зиновьева, законченная в 1976 г. и вышедшая в 1978-м в том же швейцарском издательстве «Editions l’Age d’Homme», была по содержанию и стилю продолжением «Зияющих высот». В 1977-м автор пополнил эту серию очень большой книгой «В преддверии рая». Явно начинался многолетний сериал, и в нем были очевидны элементы графомании. В этих трех книгах было немало общих героев: Клеветник, Писатель, Террорист, Ученый и другие. Но очень много и новых имен. Большинство из них являлись обобщениями и не имели прототипов.
Рой Медведев – кандидат в депутаты
Статья 106 Конституции СССР гласила: «Высшим органом государственной власти СССР является Верховный Совет СССР».
Однако система выдвижения кандидатов в депутаты и все другие процедуры выборов в Совет Союза и в Совет Национальностей в Конституции не были прописаны. Они устанавливались «Положениями о выборах», которые Центральная избирательная комиссия публиковала незадолго до истечения срока полномочий Верховного Совета прежнего созыва. В конце 1978 года происходила последняя сессия Верховного Совета 9-го созыва, и на 4 марта 1979 года назначались новые выборы.
В середине января я получил от Роя аэрограмму, которая пришла из Гамбурга:
«…Здесь возникла небольшая организация “Выборы-79”, в нее входят около 30 человек, и это все рабочие и служащие. Они просили дать согласие на выдвижение меня кандидатом в Верховный Совет СССР. Они хотели выдвинуть Сахарова, но он отказался, так как думает, что это провокация. Возникла и другая группа, которая выдвигает Г. Владимова…»
Вскоре пришел, уже обычной заказной почтой, «Протокол заседания организации “Выборы-79” по выдвижению кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР»:
«…Собрание членов общественной организации “Выборы 79” единогласно постановило: “выдвинуть кандидатом в депутаты в Совет Союза ВС СССР по Свердловскому избирательному округу г. Москвы Медведева Роя Александровича, по профессии историка и философа, кандидата педагогических наук, проживающего по адресу…”»
Протокол подписали: председатель организации В. В. Сычев, фотограф, и секретарь В. Г. Баранов, шофер. К протоколу прилагался список членов организации, включавший тридцать человек, с указанием занятий: семеро рабочих, две студентки, четыре домохозяйки, два учителя, два дворника, ювелир и другие, все простые советские граждане.
В Совет Национальностей этой же организацией была выдвинута Агапова Людмила Григорьевна, инженер-механик.
На каждого кандидата были приготовлены проекты листовок с биографиями. Была подготовлена и листовка «Обращение к избирателям».
Кроме того, соответственно правилам, выдвигаемые кандидаты составили совместное «Заявление для печати», в котором благодарили за доверие и давали согласие баллотироваться. В нем были и некоторые пояснения для избирателей. Распространение такой листовки среди избирателей являлось вполне законной акцией. В «Заявлении» говорилось:
«Известно, что на территории любого избирательного округа имеется множество предприятий и организаций, которые формально имеют полное право выдвинуть своего кандидата в депутаты Верховного Совета СССР. При этом как Положение о выборах, так и форма избирательных бюллетеней (“оставьте имя одного кандидата, другие вычеркните”) предусматривают возможность выдвижения нескольких кандидатов по любому избирательному округу…»
Следующим шагом должна была стать регистрация кандидатов в Избирательной комиссии. Для передачи бумаг в эту комиссию инициаторы выбрали группу рабочих, шофера и домохозяйку. Как писал мне впоследствии Рой, «появление группы рабочих вызвало в Избирательной комиссии веселое оживление. Председатель Комиссии прямо спросил членов группы – знают ли они, в какой стране живут? Но документы были составлены по всем правилам, их пришлось принять для рассмотрения…»
Через несколько дней В. В. Сычеву сообщили, что группа «Выборы-79» не имеет права на выдвижение кандидатов, так как она не зарегистрирована в городском или районном исполкоме. Сычев и Баранов срочно обратились в юридическую консультацию для оформления такой регистрации. После долгих поисков по книгам законов обнаружилось, что порядок подобной регистрации предусмотрен лишь «Положением о добровольных обществах» от 10 июня 1932 года, утвержденным Постановлением СНК РСФСР 10 июля 1932 года. Это Постановление было найдено в томе XII Систематического собрания законов и решений Правительства РСФСР, изданном в 1969 году (с. 668–675).
Группа «Выборы-79» составила новый устав по всем правилам и с признанием руководящих указаний ЦК КПСС. Устав был передан на утверждение и регистрацию в Свердловский райисполком. Решение по этому ходатайству не принималось. Руководители группы направили жалобу в Центральную избирательную комиссию. Жалоба не рассматривалась. Между тем наступал и день выборов. Теперь всё решали сами избиратели. У каждого из них было право вычеркнуть в бюллетене для голосования имя официального кандидата (им была в Совет Союза балерина Бессмертнова) и заменить ее именем Роя Александровича Медведева. Во втором бюллетене в Совет Национальностей могла быть вписана и Агапова. Все тридцать членов группы «Выборы-79», взяв открепительные талоны в собственных избирательных округах, так и сделали. Сюда же, в Свердловский избирательный округ, пришли еще несколько десятков человек с открепительными талонами и проголосовали за Медведева и Агапову. Весь день 4 марта, как рассказывал Рой, ему звонили знакомые и незнакомые люди и сообщали, что они проголосовали за него в Свердловском округе. Друзья каким-то образом подсчитали, что Рой в итоге получил около 150 голосов. До необходимого большинства не хватало около ста тысяч.
Как выяснилось позже, попытка выдвинуть Роя Медведева на этих выборах была предпринята и по Сочинскому избирательному округу. Инициативу проявила группа ветеранов Великой Отечественной войны. Однако заказное письмо, содержавшее просьбу на его согласие, пропало в пути и не дошло до адресата. Но весь этот избирательный эксперимент не прошел незамеченным. С начала февраля за ним начала следить и западная пресса. Репортажи из Москвы появились в The New York Times, в The Washington Post и во многих европейских газетах. Возник хороший повод для объяснения практики выборов в СССР и функций Верховного Совета. Были какие-то передачи по радио. Хотя неофициальные кандидаты потерпели поражение, опыт перехода от диссидентской активности к более традиционной оппозиционной не пропал даром.
На заседании группы «Выборы-79» по итогам кампании было принято решение расширить организацию и назвать ее «Выборы-80» – для подготовки к выборам в Верховный Совет РСФСР в следующем году. В 1981 году ожидались и выборы в Московский Совет депутатов.
В массивной стене однопартийного тоталитаризма возникла небольшая трещинка. Но ее заметили. Очень скоро началась интенсивная, но скрытная кампания анонимного шантажа инициаторов группы «Выборы-79» и ее кандидатов в депутаты. Репрессий не было, но шло сильное вытеснение активистов из страны. В середине 1979 года секретным Постановлением ЦК КПСС Комитету госбезопасности были даны чрезвычайные полномочия для подготовки Москвы к Олимпийским играм. КГБ и МВД получили право на выселение из Москвы всех проблемных жителей: бомжей, наркоманов, лиц, состоящих на учете в психдиспансерах, цыган, лиц, имевших судимость по разным статьям. В большом городе это десятки тысяч человек. Была значительно увеличена спецгруппа «Альфа» при 5-м Главном управлении КГБ, созданная несколько лет назад по инициативе Ю. Андропова для защиты международных спортивных соревнований от терроризма (после событий в Мюнхене в 1972 году). КГБ теперь не нужно было согласовывать все свои акции с ЦК КПСС. Сотрудники госбезопасности получили большую свободу действий.
В конце октября я получил короткое письмо из Нью-Йорка с обратным адресом: Bronx, Eastburn Ave. Это самый бедственный район города. В письме было написано:
«Уважаемый Жорес Александрович!
Вам пишет тот самый Вадим Баранов, который участвовал в кампании “Выборы-79” и вместе с другими выдвигал Роя Александровича и Люду Агапову в кандидаты депутатов ВС СССР. Я был секретарем организации, председателем – Володя Сычев, который также выехал на Запад 16 октября, где он, я пока не знаю…»