Религиозные диссиденты
В конце апреля Рой сообщил мне, что в Москве в течение недели прошло около пятидесяти обысков и три ареста, связанных в основном с религиозными проблемами. Среди арестованных оказался друг Роя священник Глеб Павлович Якунин.
«У нас с ним были некоторые общие дела, – писал Рой. – Он живет в соседнем доме и часто заходил ко мне. Он человек очень трезвый, понимающий и лишенный диссидентских склок и пристрастий. Дома осталась жена с тремя детьми. Но она довольно твердая женщина и переносит все стойко. Обыски были и по квартирам их родственников и на даче. При таком способе что-то для обвинения найдут. Сейчас обвиняют по статье 70. Якунин выступал в защиту прав верующих, и многие из его писем и обращений будут рассматриваться как клевета. Очень усилился нажим и на Дмитрия Дудко и в его приходе, и здесь в Москве. Во время обысков конфисковывались молитвенники и иконы, радиоприемник и магнитофон и провели личный обыск жены и дочери…»
Глеб Якунин был одним из основателей созданного в 1976 году Христианского комитета защиты прав верующих в СССР. Он также обращался с открытыми посланиями к Патриарху.
До 1979 года я был мало знаком с проблемами религии в СССР и в других странах, включая и Великобританию. Но именно в 1979-м религиозные доктрины, объединявшие большие массы людей не только против коммунистических, но и против либеральных идеологий, вышли на уровень государственных проблем во многих странах, оттеснив на второй план конфликты и противоречия холодной войны. Для советских лидеров, с трудом справлявшихся с управлением собственной страной, возникли две новые угрозы. Исламская революция в Иране, сопровождавшаяся радикализацией ислама, вела к возрождению религиозности не только в соседнем с Ираном Афганистане, но и в мусульманских советских республиках Средней Азии, Закавказья и Северного Кавказа. Второй неожиданной религиозной угрозой, уже с Запада, стало избрание нового папы римского, которым стал польский кардинал Кароль Войтыла, принявший имя Иоанн Павел II, первый почти за пятьсот лет папа неитальянского происхождения. Иоанн Павел II, занявший ватиканский престол в относительно молодом возрасте (58 лет), был исключительно образованным, принципиальным и одаренным человеком. Он имел степень доктора богословия и свободно владел одиннадцатью языками, включая русский. Иоанн Павел II оказал огромное влияние на развитие политических событий не только в Польше, но и во всех странах Восточной Европы, а также в Советской Прибалтике. В Гданьске коллективная молитва портовых рабочих стала, например, формой их протестов и забастовок. Два верховных религиозных деятеля, аятолла и папа римский, благодаря своим личным качествам выдающихся проповедников имели в последующее десятилетие, возможно, большее влияние на судьбу мира, чем светские политические лидеры. Однако возрождение религиозных ценностей создало много новых конфликтов между разными конфессиями в некоторых государствах – бывших колониях, созданных в недавнем прошлом по искусственным колониальным границам.
Чрезвычайные полномочия КГБ
Я уже говорил в предыдущих главах о том, что снижение эффективности политического руководства страной в результате старения и болезней бессменных партийных лидеров вело к возрастанию роли КГБ в общей системе управления страной и к усилению личного влияния Юрия Андропова. Были расширены штаты госбезопасности во всех союзных республиках. 5 июля 1978 года КГБ, образованный в 1954 году как комитет при Совете министров СССР, был преобразован в КГБ СССР, что значительно повысило статус этой организации. Расширились и ее полномочия. Одним из главных факторов возвышения КГБ, получившего право на самостоятельные акции без обязательного согласования с Политбюро или Секретариатом ЦК КПСС, стала подготовка к проведению в Москве в 1980 году XXII летних Олимпийских игр.
Основное постановление Политбюро о выдвижении Москвы в качестве претендента на проведение Олимпиады принималось в 1971 году. Тогда это был важный шаг для демонстрации «открытости СССР» и готовности советских лидеров к разрядке. К 1978 году ситуация изменилась, и Олимпийские игры рассматривались уже как угроза стабильности, а не как триумф советской государственной системы. Кардинальные изменения в организации Олимпийских игр стали неизбежными после террористического акта на мюнхенской Олимпиаде 5 сентября 1972 года, в результате которого были убиты одиннадцать израильских спортсменов.
Главная ответственность за безопасность Олимпийских игр была возложена на КГБ, хотя ранее общий порядок на разных спортивных мероприятиях, в том числе и международных, обеспечивался в основном силами МВД. Начальник 5-го Главного управления КГБ генерал Ф. Д. Бобков и его первый заместитель генерал И. П. Абрамов вошли в состав Советского олимпийского комитета. В структуре 5-го управления КГБ был образован специальный «олимпийский» отдел. В общей программе безопасности Олимпийских игр планировалась и зачистка Москвы от антиобщественных элементов и криминала, которых КГБ и МВД имели теперь право выдворять из столицы и других городов (Киев, Ленинград, Таллин), где планировались олимпийские состязания. Подобная зачистка, затрагивавшая десятки тысяч человек, не могла осуществляться на практике без различных форм сотрудничества КГБ и МВД с разными криминальными структурами, за которыми всегда ведется контроль. Само административное выселение из Москвы тысяч людей без судебных решений являлось юридически незаконной акцией. В категорию антиобщественных элементов неизбежно могли попасть и политические диссиденты. С другой стороны, КГБ и МВД вступали в какую-то кооперацию, может быть и временную, с криминальными авторитетами. В какой-то мере такая кооперация правоохранительных органов с организованной преступностью существовала, по-видимому, и раньше. В преступном мире тоже присутствуют осведомители спецслужб. Для меня это стало очевидным при наблюдении за теми криминальными акциями, которые предпринимались в 1972–1973 годах по отношению к Солженицыну, в основном с целью вынудить его к отъезду за границу ради безопасности его семьи. Частью подобных акций была отправка анонимных писем писателю и его жене Н. Д. Светловой, содержавших угрозы расправы и искаженные подробности их личной жизни. Это был совершенно явный психологический шантаж, в реализации которого участвовали и заказчики и исполнители. Два собственных ответа на этот шантаж Солженицын опубликовал в Приложениях к книге «Бодался теленок с дубом» (Париж, 1975. С. 581, 605):
«В КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СССР
Посылаю Вам копии двух дурно-анонимных писем, которые, впрочем, у Вас имеются по службе.
У меня нет досуга вступать с Вами в детективную игру. Если данный сюжет будет иметь продолжение в виде новых эпизодов, я предам публичности как его, так и предыдущие настойчивые приемы Вашего ведомства в отношении моей частной жизни.
Солженицын
2 июля 1973 г.».
«КГБ, ЭКСПЕДИТОРУ ПОЛЯКОВОЙ
В прошлом письме, полученном Вами 3 июля, я же предупредил, что сюжет с бандитами слишком ясен, его благоразумнее прекратить. Своим третьим письмом, да еще таким злым, Ваше ведомство вынудило меня к интервью.
Если увидите Ивана Павловича Абрамова, передайте ему, пожалуйста, это.
Солженицын
31 августа 1973 г.».
Я не знаю, каким образом Солженицыну стали известны полномочия И. П. Абрамова. В 1970 году, после моего освобождения из Калужской психиатрической больницы, Роя вызвали на 20 июня в приемную КГБ на Кузнецком мосту для беседы, суть которой сводилась к тому, что весь этот психиатрический эпизод был недоразумением и «перегибом» местных властей. Собеседник Роя представился как генерал Теплов Иван Павлович. Рой уже тогда понял, что фамилия Теплов была вымышленной.
В 5-м Главном управлении КГБ 1-й отдел занимался наукой и культурой, и именно там рождались идеи о том, какие акции следует предпринимать по отношению к ученым и писателям, примкнувшим к оппозиции. Двух Иванов Павловичей в этом отделе не могло быть. Генералом мог оказаться лишь начальник отдела.
Моральный террор и провокации
Первое непристойное письмо в стихах оказалось в почтовом ящике Роя в конце сентября 1978 года. «Жил на свете славный Рой…» После этой строки шли нецензурные выражения. Рифмовать строки анонимный автор все же умел. Письмо оскорбительно задевало жену брата и даже наших двоюродных сестер в Тбилиси, Аллу и Энну.
«Рой-писатель благородный,
Критикует быт народный».
Поклонницы Роя беседуют между собой:
«Мы с тобою обе б,
Обе служим в КГБ».
Выявление других задетых заняло несколько дней, некоторым, как оказалось, послали не только копии, но и самостоятельные сочинения с другой тематикой:
«Съезжу в Ясную Поляну,
Улечу на Сахалин,
Чтоб развеять тяжкий сплин…»
«Ездит в Ясную Поляну,
Льва Толстого хвалит спьяну…»
Это подразумевался В. Я. Лакшин, который действительно летал два года назад на Сахалин, готовя очерк о поездке туда А. П. Чехова летом 1890 года. В Ясной Поляне иногда проводились семинары литературных и театральных критиков.
«Для него сама Наташа,
Цирковая… наша,
…Ейный Жора,
Рожа краше помидора».
Здесь намекали на писателя Георгия (Жору) Владимова. Отец его жены Наташи в прошлом работал в Московском цирке. У Владимова на одной щеке было красное пятно от ожога. Везде упоминались лишь имена, фамилий не было. В стихах обходились без глагольных рифм.
В конце октября брат сообщал мне:
«Всего про Роя было три похабных письма, но каждое из них размножалось в десятках экземпляров и рассылалось в самые разные адреса. Письма отправляются из разных районов Москвы, но напечатаны всегда на одной машинке… Самодеятельность я полностью исключаю».
В числе адресатов кроме Владимовых и Лакшиных оказались Лев Копелев, двое университетских друзей Роя, а также несколько старых большевиков, бывших заключенных, из числа авторов самиздатного альманаха «Двадцатый век». Копии прислали также жене Роя и даже его сыну Саше, очевидно, чтобы создать напряжение в семье. Оскорбительные куплеты затрагивали разными намеками каждого из них. Адрес на конвертах был написан обычно печатными буквами, чтобы скрыть почерк. Обратных адресов не ставили.
Как выяснилось вскоре, кампания анонимного шантажа семьи писателя Владимова началась еще раньше, с мая, независимо от Роя, причем не только в стихах, но и в прозе. Жене Владимова писали ее «бывшие поклонники». Доставили на квартиру и фотокомпромат на Георгия Владимова, сделанный явно путем монтажа. Владимов, как профессиональный писатель с литературным образованием, определил, что и сатирическая проза, и стихи не были работой любителя. Автор или авторы знали и лагерный жаргон. У Владимовых появились конкретные подозрения, основанные на знании авторами анонимок некоторых давних эпизодов их жизни. Владимов в молодости работал в питомнике служебных собак, о чем никто из его близких друзей не знал. Теперь это раскрывалось в стихах. Причиной шантажа Владимова могли быть не только его литературные произведения. После отъезда в США Валентина Турчина Владимов согласился занять ставший вакантным пост председателя московского отделения «Эмнести Интернэйшнл». Небольшая, но яркая и оригинальная повесть Владимова «Верный Руслан» об овчарке лагерной охраны была недавно напечатана издательством НТС «Посев» в ФРГ. (Анонимный автор именно поэтому раскрывал прошлую работу Владимова со служебными собаками МВД.) Рой приходил к выводу, что КГБ решил прекратить деятельность в Москве организованных оппозиционных групп: Хельсинкской, «Эмнести» и других. Такая же кампания запугивания велась и по отношению к А. Д. Сахарову и Елене Боннэр.
Лев Копелев и его жена Раиса Орлова приняли решение об отъезде в ФРГ. Копелев, литературовед, был германистом, свободно владел немецким и имел в Германии много друзей. Его пригласили для чтения лекций в Кельн.
Кроме почтового шантажа стали применяться и другие акции давления, в частности отключение телефона, иногда на неделю и дольше, а также перехват бандеролей из Лондона, даже заказных. В марте 1979 года Рой написал очередной протест в Международный почтамт с перечислением номеров пропавших отправлений и копиями квитанций с датами отправки, которые привезла ему Рита осенью 1978 года. Некоторые задержанные бандероли стали приходить, хотя и с большим опозданием. В противном случае пришлось бы платить компенсации уже по моим жалобам в британскую почтовую службу. Обычные, не заказные, письма, посылавшиеся Рою, например, из Италии, Франции или США, к нему не приходили. Перехватывалась и исчезала значительная часть писем из других городов СССР. Пропадали и письма самого Роя, которые он отправлял обычной почтой в Лондон.
Устраивались провокации и другого рода. В одном из конфиденциальных писем того периода Рой сообщал:
«Ко мне приходили два человека из провинции с вопросом – “одобряю ли я, если они похитят секретаря обкома и будут требовать в обмен освобождения Орлова и Гинзбурга…” Вообще приходит много сомнительных лиц, несколько раз предлагали купить у меня валюту по выгодному курсу…»
Недоносительство о подготовке преступных актов считалось в Уголовном кодексе РСФСР отдельным преступлением. Но сообщать о таких предложениях в органы Рой тоже не мог. Такие же проблемы возникали и у других диссидентов, и дело заканчивалось нередко эмиграцией, часто поспешной и непродуманной. Трудностей с выездом уже не было. Путь в Вену упростился. Но иногда возникали проблемы уже в Вене. Несколько раз я получал в Лондоне письма оттуда с просьбой о срочной помощи. Приведу здесь лишь один пример, не называя имени автора:
«…моя милая супруга попалась в метро контролерам как безбилетная… Составили протокол и выписали штраф на 150 шиллингов. Сразу же мы наплевали на этот протокол, а квитанцию бросили в урну. Но вот через полтора месяца мы получили вызов в полицию, где теперь уже вручили квитанцию на 700 шиллингов и напомнили, что в случае неуплаты будет тюрьма. Танечка моя уже 60 часов в тюрьме. Я соберу здесь, но прошу срочно прислать нам в долг…»
Я позвонил Рою. Он этого человека, шофера, диссидента из рабочих, знал и встречался с ним в Москве. Я отправил в Вену чек экспресс-почтой. Вскоре тот же шофер попросил 500 долларов на оплату нелегального перехода из Австрии в ФРГ по горным тропам. Из Вены легально эмигрантов отправляли лишь в Израиль или в лагерь перемещенных лиц в Италии. В ФРГ беженцы из СССР могли сразу получить политическое убежище и пособие. Вот еще одно письмо:
«В Вене есть лица, делающие бизнес на переброске через горы, но требуют $300 с носа. Нас трое, $400 у нас есть. Недостает 500… Помогите! А заодно сообщите адрес Александра Исаевича, обращусь и к нему, а что мне еще делать? Чай, он не последнее доедает. Извините за наглость в обращении. Больше ничего не смог придумать…»
На это письмо я не стал отвечать. Через несколько месяцев пришло новое письмо от того же шофера, но уже из Австралии. Там он водил большой грузовик на дальние маршруты через весь континент. Жаловался на жару и скуку («поговорить не с кем…»). Жена работала медсестрой в Мельбурне.
О генерале КГБ Иване Павловиче Абрамове я через несколько лет узнал из какой-то заметки в газете «Известия». Абрамов упоминался как заместитель генерального прокурора СССР. Переброска кадров из КГБ на руководящие посты во все правоохранительные органы стала при Ю. В. Андропове обычной практикой.
Книга «Атомная катастрофа на Урале» издается в ФРГ, Италии, Англии и США
Книгу «Атомная катастрофа на Урале» я готовил в августе – октябре 1978 года на русском, а не на английском, с определенной целью. Понимая, что ее издание может столкнуться с трудностями в странах, обладающих атомным и термоядерным оружием и производящих для этого плутоний (Франция, Великобритания и США), я намеревался вести и независимые переговоры с немецкими и итальянскими издательствами. В 1978 году в Италии не существовало даже программ по развитию атомной энергетики. В ФРГ успехи в создании АЭС были скромными по сравнению с ГДР, где АЭС строились по советским проектам.
Первым, уже в марте 1979 года, появилось немецкое издание, «Atomkatastrophe in der UdSSR», выпущенное гамбургским издательством «Hoffmann und Campe» в дешевой бумажной обложке. Каждую неделю издательство присылало мне множество рецензий из разных газет. В авторитетном еженедельнике Die Zeit рецензия с моим фото заняла целую полосу. Обстоятельные рецензии печатались и в научно-популярных журналах. Издательство пригласило меня приехать в Гамбург для телевизионного интервью и нескольких интервью для радио. Я провел в Гамбурге почти неделю. В апреле поступило в продажу и итальянское издание «Disastro Atomico in URSS», выпущенное издательством «Vallecci» во Флоренции. Несколько теле– и радиоинтервью в связи с этим планировалось в Риме, Милане и Турине.
Английское издание «Nuclear Disaster in the Urals» поступило в продажу в США и Англии в июне. Рецензии быстро появились во всех основных газетах, а вскоре и в научных журналах Science, Nature и New Scientist. Би-би-си предложила дебаты с моим участием. В рецензиях, на ТВ и в радиодебатах обычно излагалась история всей проблемы и сообщалось, что в 1976 году первое известие об атомной катастрофе в СССР и о радиоактивном загрязнении большой территории британские специалисты назвали «научной фантазией» и «плодом больного воображения» Жореса Медведева. Очень профессиональный очерк-рецензия появился в либеральном журнале американских физиков-атомщиков The Bulletin of the Atomic Scientists. Ее написал мой знакомый из Университета Вандербильта Фрэнк Паркер, который, как я упоминал ранее, вошел в окриджскую группу по изучению последствий Уральской катастрофы. Из справки об авторе очерка я узнал, что Ф. Паркер в недавнем прошлом возглавлял отдел МАГАТЭ по переработке реакторных отходов. Другие рецензенты также были авторитетными физиками-атомщиками. Лондонская студия популярной американской телепрограммы «60 минут» (C.B.C. News) показала двадцатиминутную беседу со мной, снятую и записанную в Гайд-парке. Однако наиболее важным свидетельством серьезного отношения экспертов к появившейся книге стало письмо из Королевского института международных отношений, более известного как Чатэм Хаус (Chatham Hоuse): меня приглашали на доклад и дискуссию с участием специалистов в области атомной физики и атомной энергетики, а также бизнесменов – представителей этой отрасли и членов правительства, всего около тридцати человек. Среди них был Хэмиш Грей (Hamish Gray), министр энергетики, и сэр Джон Хилл, глава Британского управления атомной энергии, в прошлом мой главный критик. Изложенная мной в книге версия взрыва хранилища отходов от производства плутония для атомных бомб не вызывала теперь сомнений.
Однако американские атомщики из Лос-Аламоса попытались эту версию опровергнуть. И не столько аргументация, сколько репутация этого центра, колыбели атомной бомбы, сделала их статью, опубликованную в журнале Science, новой сенсацией.
Гипотеза Лос-Аламоса
Во вторник 30 октября Дж. Мейрс, мой редактор из нью-йоркского издательства «Norton», сообщил мне по телефону, что The New York Times опубликовала большую статью четырех ученых из Лос-Аламосской лаборатории, опровергающую мою версию Уральской катастрофы. Они, по словам Мейрса, утверждали, что обширное радиоактивное загрязнение стало результатом испытания водородной бомбы. Факсов в то время в нашем институте не было, поэтому получить копию статьи прямо из Нью-Йорка я тогда не мог. Но в центре Лондона в некоторых газетных киосках больших гостиниц продавались главные газеты мира, которые доставлялись ночными авиарейсами. Статья под заголовком «Четверо физиков отрицают советскую атомную аварию» («4 Physicists Challenge Report of Soviet Atom Accident») начиналась на первой странице и продолжалась, с картой части СССР и моим фото, в середине номера. В ней излагалось содержание статьи четырех авторов (одним из них был директор Лос-Аламосской национальной лаборатории Х. Эгнью, ставший и президентом General Atomic Company), опубликованной в пятницу в журнале Science (W. Stratton, D. Stillman, S. Barr, H. Agnew. Are Portions of the Urals Really Contaminated? // Science. Vol. 206, 423–425). В течение двух-трех дней изложение этой статьи, иногда с дополнительными комментариями и под разными заголовками, появилось в британских газетах и в газетах других стран (в моем архиве есть статья на эту тему даже из арабской газеты).
Четверо авторитетных американских физиков утверждали, дополняя свои аргументы картами и анализом ветровых потоков в арктических районах, что загрязнение радиоактивностью Южного Урала могло произойти в результате выпадений, вызванных осадками, дождем или снегом, из огромного радиоактивного облака, которое могло прийти сюда с нового полигона для испытания водородных бомб, созданного на Новой Земле. Никаких фактических данных в статье не было. Бездоказательная гипотеза. Не было сведений и об испытаниях бомб на Новой Земле. Метеорологические условия и карты циркуляции арктического воздуха брались из базы данных наблюдений над Канадой и севером США, а их траектории воспроизводились лишь для 1976 года. Расстояние от Новой Земли до Челябинской области составляет больше 2 000 км, и ветры здесь имели иные направления, информации о которых за 1957 год просто не было. Следует также отметить, что каждое испытание термоядерных бомб на Новой Земле регистрировалось в Норвегии. Норвежские эксперты следили и за продвижением радиоактивного облака, опасаясь приближения его к собственной территории. Испытательные взрывы проводились в условиях, когда возможность заноса радиоактивности на материк оказывалась минимальной. (На Новой Земле действительно производили 10 октября 1957 года подводное испытание водородной бомбы мощностью в полторы мегатонны. Измерения радиоактивности от выпадений показали, что к февралю 1958 года загрязнения радиоактивным цезием захватили часть Кольского полуострова и создали проблемы для оленей, питающихся зимой лишайниками. В юго-восточном направлении локальных выпадений не было.) Главный аргумент против моей версии физики из Лос-Аламоса привели в последнем абзаце своей статьи:
«Нам трудно поверить, что при загрязнении площади такого масштаба это событие не обсуждалось подробно, и не одним лицом, в течение более 20 лет».
То есть они повторили слова Эдварда Теллера во время наших дебатов в Лос-Аламосе в прошлом году. Он не мог тогда понять, каким образом советские атомные секреты держались в тайне намного дольше, чем американские.
Открытия ученых Ок-риджа
Статья ученых из Лос-Аламоса вызвала возмущение радиоэкологов Окриджской национальной лаборатории, которые с 1977 года, независимо от меня, начали с большим размахом изучать советскую радиоэкологическую литературу по радиоэкологии 60-х и 70-х годов. На переводы и аналитическую работу они получили правительственный грант (см. главу 37). Они читали более полные версии документов ЦРУ. Дополнительно к этому Окриджская лаборатория как авторитетный государственный институт имела доступ к секретным фотоснимкам этого района, сделанным со спутников. Эти снимки они могли сравнивать с крупномасштабными военными картами Южного Урала до 1957 года. Таким образом они могли установить, какие именно деревни и поселки в Челябинской области перестали существовать. (При переселении жителей дома обычно сжигались.) Они также изучали характер возникших вокруг секретного центра Челябинск-40 новых гидротехнических сооружений. Разрешающая способность спутниковых снимков была достаточно высокой и позволяла, например, идентифицировать заброшенную мечеть возле покинутого башкирского села.
С директором радиоэкологического отдела Ок-Риджа Стенли Ауэрбахом у меня установилась регулярная переписка. Все проблемы радиоэкологии он и его коллеги понимали лучше меня. Но у них возникали разнообразные и неожиданные вопросы. Они не могли, например, понять, что такое ОНИС и ВУРС, явные аббревиатуры, которые промелькнули, очевидно по недосмотру цензора, в какой-то русской публикации. Я объяснил, что эти сокращения означают Опытную научно-исследовательскую станцию, созданную моим бывшим шефом профессором В. М. Клечковским недалеко от объекта, и Восточноуральский радиоактивный след – обозначение загрязненной зоны, введенное в 1966 году при принятии правительством решения о создании там государственного радиоэкологического заповедника.
Ауэрбах и его коллеги заканчивали в ноябре обстоятельный отчет о результатах своих исследований. Такие отчеты, хотя и не секретные, рассылаются лишь заинтересованным лицам и учреждениям, но не публикуются в открытой печати и не комментируются в прессе. Теперь, после статьи физиков из Лос-Аламоса, Ауэрбах решил опубликовать сокращенное изложение отчета в том же журнале Science. В начале декабря я получил от него письмо и копию отчета (J. R. Trabalka, L. D. Eyman, S. I. Auerbach. Analysis of the 1957–58 Soviet Nuclear Accident. ORNL-5613. Oak Ridge National Laboratory, 1979) в виде большого формата брошюры в 30 страниц с иллюстрациями. В письме он сообщал о том, что получено разрешение на публикацию сокращенной версии в Science:
«…Сокращенная версия уже послана в журнал, и мы ожидаем публикации в течение ближайших двух месяцев. Мы решили не критиковать в ней статью Страттона и других из Лос-Аламоса. Мы полагаем, что материалы нашего отчета говорят сами за себя.
Вы можете заметить, что мы включили сэра Джона Хилла в список для рассылки нашего отчета. Но он, безусловно, прочитает и статью в Science. Публикация в этом журнале придаст нашему отчету больший авторитет…»
Публикация краткой версии Окриджского отчета задержалась до июля 1980 года. Ее появление (Science. 18 July 1980. Vol. 209. № 4454. P. 345–353) вызвало множество положительных комментариев. Это был весьма своеобразный научный детектив, аналогов которому в этом самом читаемом в мире научном журнале раньше не появлялось. Список использованной литературы в статье включал более двухсот публикаций (в отчете – более трехсот). Авторы, благодаря своей компетенции в радиохимии и возможностям фотосъемки из космоса, раскрыли ряд деталей аварии и ее последствий, которые не были и не могли быть известны мне. Они нашли в советской научной литературе почти в четыре раза больше публикаций, связанных с аварией, чем я нашел при подготовке книги. Для них был сделан перевод «Трудов Уральского филиала АН СССР» и докладов различных конференций. Я кратко упомяну здесь лишь несколько открытий, сделанных Ауэрбахом и его коллегами. Следует сказать, что и в последующие тридцать лет в российской научной литературе так и не появилось более компетентного анализа Уральской катастрофы.
Не одна, а три радиационных проблемы
Сравнение крупномасштабных карт территории между Свердловском и Челябинском в период 1936–1954 годов с картами той же местности, сделанными на основе спутниковых снимков в 1973–1974-м, показало, что в этом районе исчезло более тридцати небольших и средних сельских поселений. Очистилась от населения территория примерно в 2 000 кв. км, но в виде полос, идущих в двух направлениях в форме перевернутой цифры 7. Короткая полоса территории, с которой эвакуировали население семи деревень, тянулась примерно на расстояние 50 км на юго-восток по течению и строго вдоль русла реки Теча до поворота ее течения на северо-восток. Исчезли деревни и на правом, и на левом берегах реки, за исключением самого крупного в этом районе села Муслюмово на левом берегу. (На берегах Течи до впадения ее в реку Исеть было 39 сел, расположенных близко к реке. Местное население использовало речную воду для питья и приготовления пищи, для полива огородов, бытовых нужд и водопоя скота.) Вторая, более длинная полоса, освобожденная от населения, протянулась в северо-восточном направлении на расстояние около 100 км, приближаясь к городу Каменск-Уральский. В этой полосе исчезли 28 селений.
Река Теча до 1954 года вытекала из большого озера Кызылташ, вблизи которого строились секретный город и промышленная зона. Ближайшим к зоне селом было Метлино, затем шли села Теча-Брод, Назарово и Старо-Осаново. Эти села исчезли вместе с 25 км самой реки Теча. Для сброса воды озера Кызылташ был выкопан глубокий обводный канал, соединявшийся с Течей ниже по течению. Прежнее русло реки в 25 км от озера перегородила большая и широкая плотина-дамба, за которой образовались два водохранилища площадью около 40 кв. км, входивших теперь в закрытую зону атомного города.
Авторы Окриджского отчета пришли к выводу, что долина реки Теча загрязнялась сбросами радиоактивности с комбината по выделению плутония в озеро Кызылташ еще до взрыва хранилища радиоактивных отходов в 1957 году. Когда выселяли жителей из прибрежных сел и создавался каскад водохранилищ, установить не удалось.
Большая зона выселения к северо-востоку, около 1000 кв. км, была, по-видимому, осью ВУРСа, территорией, наиболее сильно загрязненной от взрыва хранилища отходов в 1957 году. По всем данным, это было одномоментное загрязнение, то есть взрыв. Именно здесь, как предполагали авторы отчета, проводилась большая часть опубликованных радиоэкологических исследований. Недалеко от бывшего села Метлино появились крупные здания институтского типа. Предположительно, здесь располагалась теперь ОНИС, то есть опытная станция Клечковского.
Большинство исследований действия радиации на флору и фауну было связано с загрязнением стронцием-90, содержание которого в почве в 1000 раз превышало содержание цезия-137. Однако несколько исследований те же группы ученых проводили на значительно большей территории, включавшей озеро и лес, и уровень загрязнения там был ниже, и соотношение между этими двумя изотопами иное. Это был какой-то другой район, но явно не экспериментальный.
В настоящее время следует сказать, что заключения радиоэкологов из Ок-Риджа, сделанные в 1979 году, были подтверждены, но лишь через 14–15 лет после снятия советской секретности. Долина реки Теча действительно загрязнялась сбросами радиоактивных продуктов в Кызылташ, начавшимися еще в 1949 году. Строительство плотин и обводных каналов началось в 1954 году после запуска в зоне новых реакторов и увеличения объемов сброса радиоактивности. В искусственных водохранилищах накопились к 1960 году сотни миллионов кюри радиоизотопов. Плотины (был создан каскад) несколько раз надстраивались и укреплялись. Это были земляные дамбы, и радиоактивные растворы через них все-таки просачивались. Радиоактивные загрязнения по рекам Исеть, Тобол, Иртыш и Обь доходили до Карского моря. Жителей ближних к закрытой зоне сел начали переселять лишь после того, как у некоторых из них диагностировали хроническую лучевую болезнь. Максимальная средняя доза у отселенных жителей Метлина была 170 бэр на человека. У жителей Старо-Осанова – 120 бэр (В. Ларин. Комбинат «Маяк» – проблема на века. Московский Экопрессцентр, 2001).
Район загрязнения в северо-восточном направлении возник в результате взрыва хранилища радиоактивных отходов осенью 1957 года. Третье обширное загрязнение возникло весной и летом 1967 года из-за сильной засухи. Зима была малоснежной, весна очень сухой и ветреной. Из-за быстрого испарения воды в расположенном на территории зоны мелководном непроточном озере Карачай, в которое сбрасывались промышленные радиоактивные отходы, уровень воды понизился на 30 см. Оголилось дно вдоль берегов, и радиоактивная пыль с высыхающих донных отложений стала разноситься ветром преимущественно в северо-восточном, восточном и юго-восточном направлениях. Эти загрязнения распространились по площади 1800 кв. км.
Советский Союз накапливал радиоактивный цезий-137
В отработанном реакторном топливе соотношение стронция-90 и цезия-137 примерно 1:1, а в загрязненной почве ВУРСа 1000:1. Общий выброс радиоактивности при взрыве хранилища оценивался в 20 млн кюри. Это был в основном радиоактивный стронций. Куда делся радиоактивный цезий? Окриджские радиоэкологи и радиохимики пришли к выводу, что на советских комбинатах по производству плутония выделялся не только плутоний, но и цезий-137, мощный источник гамма-излучения. Цезий-137 можно использовать в медицине при лучевой терапии (цезиевые пушки), иногда – в пищевой промышленности для стерилизации продуктов питания. Но на такие цели не требуются десятки миллионов кюри. Так что в этом была какая-то военная тайна. (Через много лет мне рассказали ныне покойные друзья, работавшие в этой зоне, а затем и в Чернобыльской, что цезий-137 действительно до 1960 года накапливался и складировался «на всякий случай».) Возникло предположение, что ядерные державы готовили не только атомные и водородные, но и цезиевые бомбы, известные как грязные бомбы. Но этот аспект проблемы американские ученые не обсуждали. Они признавали, что цезий-137 выделялся и в США, но «в меньших объемах».
Механизм взрыва
Авторы ORNL-5613 очень подробно останавливались на применяемых в СССР технологиях переработки выгоревшего реакторного топлива. Для выделения цезия-137 в 1957 году применялся метод с использованием аммония (ammonium alum process):
«Особенность этой технологии состоит в том, что жидкие отходы в итоге содержат значительные объемы аммоний-нитрата (NH4NO2). То, что это взрывчатый материал, хорошо известно, менее известно то, что взрываться может и концентрированный раствор, особенно горячий, в смеси с органическими компонентами, ацетатом. Контейнер объемом от 1000 до 3000 кубических метров, наполненный на две трети концентрированным (от дву– до восьмимолярным) раствором аммоний-нитрата, может выделить от 0,1 до 1,0 килотонн эквивалента ТНТ…»
Авторы ссылались на учебник по взрывчатым веществам «The Science of High Explosives» (1958).
Советские публикации уже 1990-х годов сообщали о том, что взрывной эквивалент аварии составлял от 70 до 100 тонн тринитротолуола, низший предел возможности.
Ауэрбах и его коллеги утверждали, что современные методики выделения плутония из реакторного топлива включают денитрификацию, то есть удаление нитратов.
26 октября 1979 года Эндрю Уилсон, заместитель главного редактора воскресного еженедельника The Observer, сообщил мне по телефону, что в журнале Now! только что напечатана сенсация о катастрофе в СССР. «Выброс спор антракса (сибирской язвы) из секретного центра бактериологического оружия. Умерли несколько тысяч человек!» Он сказал также, что отправляет мне с курьером этот номер журнала и что они хотят получить мои комментарии.