Уолтер Кронкайт в хрущевской пятиэтажке
Хрущевская пятиэтажка на улице Дыбенко, в которой жила семья Роя, была построена в 1963 году в лесопарковом северном пригороде Москвы. Между ее подъездами и домом напротив росли деревья и кустарники. Опытные итальянские и американские журналисты приезжали к Рою без предупреждения и часто городским транспортом: на метро до станции «Речной вокзал», а затем автобусом до улицы Дыбенко. В подъезде было пятнадцать квартир, так что входить и выходить могли не только гости Роя. Рой жил на пятом этаже, что затрудняло установку прослушивающих устройств. Их можно было установить лишь на чердаке, который не запирался.
10 ноября московский корреспондент самой влиятельной американской телевизионной компании CBS News приехал к Рою на большой машине и поставил ее возле подъезда. Гость, которого он привез, был Уолтер Кронкайт (Walter Cronkite), самый популярный телеведущий, который сообщал и комментировал в течение двадцати лет в ежедневной вечерней программе главные новости дня. В 1981 году он ушел с должности телеведущего и стал специальным корреспондентом CBS. Как телевизионный журналист Кронкайт пользовался в США максимальным доверием публики и безусловно оказывал влияние на общественное мнение и на политику в своей стране. Кронкайт считался человеком прогрессивных взглядов. К Рою он приехал для общей беседы, а не для официального интервью. Они обсуждали различные проблемы около трех часов. Кронкайт был в СССР впервые и нуждался в объяснениях. Даже квартира Роя на пятом этаже в подъезде без лифта представляла для него интерес. Москва в конце 1981 года была источником множества важных новостей. Конфиденциальное письмо, которое я вскоре получил от Роя, пришло по разным каналам в трех экземплярах. Последний из них содержал приписку от руки на полях:
«Сегодня было сделано предупреждение как в 75 (о якобы клевете). Я его игнорировал. Около моего подъезда вырубили все кусты и деревья, чтобы лучше наблюдать, кто ко мне приходит. Я буду писать очерк о Брежневе – но кончу в декабре…»
Очерк о Брежневе Рой писал по заказу британского журнала Marxism Today («Марксизм сегодня»). (Его опубликовали в мае 1982 года.)
Приезд У. Кронкайта в Москву был связан с телевизионным репортажем CBS News парада на Красной площади 7 ноября. Американские аналитики предполагали, что это мог быть последний парад в присутствии на трибуне Мавзолея Л. И. Брежнева. Порядок, в котором выстраивались остальные представители руководства страны на этой трибуне, никогда не был случайным. Справа от Брежнева стояли Николай Тихонов, новый премьер, который выглядел старше Брежнева, и Константин Черненко, руководитель Общего отдела и Секретариата ЦК КПСС. Брежнев не мог поднять правую руку для приветствия выше плеча.
Борис Кагарлицкий и Лен Карпинский
К середине 1981 года в Москве и Ленинграде уже не осталось каких-либо организованных оппозиционных групп по защите прав человека. Их участники находились в заключении, в ссылке или в эмиграции. Такая же судьба постигла религиозных активистов и националистов. Однако небольшие оппозиционные марксистские кружки все еще возникали, и некоторые из них пробовали издавать самиздатные сборники или альманахи. Теперь пришел конец и этим группам, так как предметом их критики стал духовный паралич власти, свидетельствующий о неспособности существовавшего в стране руководства к осуществлению необходимых реформ. Пороки однопартийной и идеологической государственной системы становились слишком очевидными. Управление экономикой страны усложнялось в связи с развитием новых энергосберегающих и компьютерных технологий. Советский Союз начинал заметно отставать от США и Западной Европы по качественным показателям во всех отраслях промышленности. Рост импорта потребительских и продовольственных товаров открыл советский внутренний рынок и для высокой западной инфляции. В начале 1981 года были заметно повышены цены на многие потребительские товары. В продовольственных магазинах, даже в Москве, стояли очереди. В то же время мировые цены на нефть, основную статью советского экспорта, достигнув пика в 1980 году, упали к концу 1981-го на 10 % и продолжали снижаться. В условиях экономических трудностей в Советском Союзе обычно усиливались репрессии и ограничения.
Рой сообщил мне, что у него перестали принимать для отправки в Лондон бандероли с книгами:
«Я послал тебе несколько журналов. Книги послать не смог, их надо показывать в Комиссию по культурному обмену при Ленинской библиотеке. Раньше этот порядок существовал лишь на издания до 1929 года. Теперь распространили на все издания, даже переводные. Конечно, я не буду ходить в эту Комиссию с 2–3 книгами, а подожду, когда наберется 7–8 книг…»
В следующем письме Рой сообщил об аресте Бориса Кагарлицкого, талантливого молодого публициста и журналиста, создавшего небольшой левосоциалистический кружок в МГУ и выпускавшего самиздатный журнал «Социализм и будущее». С Кагарлицким была, через Роя, переписка и у меня. Он прислал несколько своих очерков для публикации в левых британских журналах. Обвинение «в заведомой клевете» грозило ему пятью годами лишения свободы. (До суда дело не дошло в связи с политическими переменами в стране. Однако, оказавшись на свободе, Кагарлицкий не мог публиковаться или преподавать даже в школе и несколько лет работал в Москве почтальоном.)
В сентябре Рой рассказал мне по телефону о вызове в КГБ нашего общего друга Лена Карпинского, наиболее крупной фигуры среди либеральных марксистов, который в недавнем прошлом был вторым секретарем ЦК ВЛКСМ и членом редколлегии «Правды».
Карпинский был сыном одного из старейших деятелей ВКП(б) Вячеслава Карпинского, близкого друга Ленина по швейцарской ссылке. Этой дружбой объяснялось и имя Лен. (В то время появлялись и Марлены и Владлены.) Окончив философский факультет МГУ в 1952 году и вступив в партию, Лен быстро сделал карьеру в комсомоле. В 1962 году он был уже секретарем ЦК ВЛКСМ по пропаганде, главным редактором журнала «Молодой коммунист» и членом редколлегии «Комсомольской правды». В то время его отец, академик АН СССР и Герой Социалистического Труда, был жив. (Он умер в 1965 году в возрасте 85 лет.) Я познакомился с Карпинским именно в то время в связи с заказанным мне «Комсомольской правдой» очерком о Н. И. Вавилове и о генетической дискуссии (см. главу 3). Лен производил на собеседника сильное впечатление оригинальностью своих мыслей. В беседах он высказывал множество смелых и верных суждений, публикация которых в прессе была невозможна из-за цензуры. Свобода слова в СССР существовала лишь в доверительных беседах.
В 1965–1967 годах именно в аппарате ЦК КПСС вокруг первого заместителя заведующего отделом пропаганды Александра Яковлева сформировалась группа молодых марксистов и талантливых публицистов, наиболее заметными фигурами в которой были Лен Карпинский, Юрий Карякин, Александр Бовин, Георгий Арбатов, Федор Бурлацкий и Георгий Шахназаров. Если бы в КПСС существовала какая-либо внутрипартийная демократия, то эта способная группа теоретиков и политологов имела бы шансы на продвижение в руководство. У них были дружеские отношения с прогрессивными социологами и экономистами. Возможно, что именно эти перспективы кого-то беспокоили и послужили причиной разгрома молодых партийных либералов по самому незначительному поводу. Вместе с Федором Бурлацким, тоже членом редколлегии «Правды», Лен в 1967 году написал очерк «На пути к премьере», в котором критиковались методы и практика театральной цензуры. Попытка опубликовать его в «Правде» кончилась неудачей. Публикации в «Правде» считались директивными и находились под особым контролем. Карпинский как бывший секретарь ЦК ВЛКСМ отдал очерк в «Комсомольскую правду», где он был напечатан. В то время я его и прочитал. Реакция партийных верхов была быстрой. Бурлацкого и Карпинского после объявления партийного выговора уволили из редакции «Правды». После двух лет на второстепенных должностях в «Известиях» Карпинский получил должность заведующего в одной из редакций партийно-государственного издательства «Прогресс», выпускавшего в основном переводы советских книг для продажи за границей.
В 1969 году Лен Карпинский написал очень яркий очерк «Слово – тоже дело» и передал его Рою для возможного распространения в самиздате под псевдонимом Л. Окунев. Автор очерка критиковал попытки реабилитации Сталина, особенно настойчивые именно в 1969 году – в связи с девяностолетием со дня рождения диктатора. Карпинский хотел распространить очерк широко, но еще не знал, как это сделать. В результате очерк появился и в одном из выпусков «Политического дневника», который Рой выпускал для узкого круга друзей. В 1971 году вместе с другими ежемесячными выпусками «Политического дневника» я микрофильмировал его в Обнинске и отправил микрофильмы в Голландию в издательство имени Герцена. Два тома избранных материалов «Политического дневника» были опубликованы в 1972 и 1975 годах, однако очерк Л. Окунева не включили в эти издания из осторожности. Он был опубликован лишь в 1982 году при переводе избранных материалов «Политического дневника» на английский в сборнике «An End to Silence»: «Words Are Also Deeds» (N.Y.: W.W. Norton. P. 299–310). В этом издании уже раскрывалось и авторство Карпинского, ставшее известным в Москве с 1975 года.
Материалы самиздата собирали и анализировали не только в ЦРУ, но и в 5-м Главном управлении КГБ. Для экспертов этого управления стало очевидным, что в рядах оппозиции появился новый, весьма осведомленный автор, способный писать профессионально, талантливо и убедительно. Основная мысль очерка состояла в том, что идея, выраженная словами в достаточно яркой форме, способна влиять на сознание и поведение людей. Эту же мысль, как известно, развивал в начале века и Ленин, создавая газету «Искра». Специфический слог очерка и заложенные в нем мысли были свидетельством зрелости автора как умелого пропагандиста. И его следовало найти. Под подозрение попали несколько журналистов, но доказательств не находили в течение многих лет. В тексте Окунева содержалось много ярких выражений, интересных и запоминающихся примеров. Литературно-публицистический почерк автора был индивидуален. Проблема для КГБ состояла в том, что в столь свободной форме можно было писать лишь в самиздат. Все подозреваемые публиковались и в общей прессе, неизбежно упрощая и стандартизируя при этом свои тексты.
В 1975 году, как мне рассказал Рой, Лен Карпинский, готовя к публикации сборник своих очерков и рецензий, возможно по неосторожности, дополнил один из них несколькими удачными параграфами и мыслями из «Слово – тоже дело». Эта вставка не прошла мимо внимания цензора Главлита, проверявшего верстку сборника. Сборник не был подписан в печать.
Карпинского вызвал в КГБ начальник 5-го Управления генерал Филипп Бобков и сделал ему пока предупреждение, которое Лен решил игнорировать. Именно в это время он и его друзья готовили издание альманаха своих теоретических работ по философии, политологии и истории, в составлении которого принимал участие и либеральный экономист Отто Лацис. Их планы были раскрыты, возможно, в результате прослушивания телефонных разговоров Карпинского. Он жил в квартире отца в правительственном Доме на набережной, где наверняка прослушивались все квартиры. Последовали обыск, конфискация рукописей, неизбежное исключение из КПСС и увольнение из издательства. Несколько лет Лен оставался без работы, поддерживая жизнь семьи продажей книг из большой библиотеки отца.
В начале 1980 года итальянское коммунистическое издательство «Riuniti» предложило Рою подготовить новую биографию Хрущева. Наша с Роем небольшая книга «Хрущев. Годы у власти», изданная в 1976 году, не была биографией. В то же время интерес к личности Хрущева сохранялся. Биографию Хрущева, как я вскоре выяснил, были готовы издавать в Югославии, Англии и США. Рой сообщил в «Riuniti» о своем согласии. В конфиденциальном письме от 21 сентября он писал мне:
«…Теперь о биографии Хрущева. Книга будет биографией по годам. Я напишу часть до 1953 года, это мне легко по ряду материалов. Я уже написал “Юность”, “Хрущев в 20-е годы”, “На партийной работе в Москве” (1932–1937)”, “На Украине” (1938–1941). Читаю местные и республиканские газеты. По периоду с 1953 до 1964 напишет Лен Карпинский. Он был в эти годы вторым секретарем ЦК ВЛКСМ, потом зав. отделом “Правды”, лично знает Хрущева, Суслова и многих других, знает события из первых рук, знаком со всей семьей Хрущева. Зять Хрущева Аджубей был в “Комсомолке” его подчиненным… Мы одинаковых взглядов… Карпинский – сын друга Ленина Вячеслава Карпинского…»
В декабре 1980 года я заключил договор на книгу «Хрущев» с «Riuniti». В январе 1981-го был заключен договор и с издательством «Blackwell» в Оксфорде, а затем и с издательством «Zalozba» в Любляне. По опыту прошлых лет я знал, что в других странах предпочтут переводить с английского, а не с русской рукописи или с итальянского перевода, который ожидался раньше других. Английское издание я предполагал редактировать и немного дополнять или сокращать – интересы западных читателей были мне лучше известны. Семья Хрущева передала Рою много фотографий.
Однако работа над книгой вскоре приостановилась. Лен Карпинский задерживал передачу Рою своих глав, не объясняя причин. Соглашаясь на этот проект, Лен, безусловно, полагал, что ему, безработному, беспартийному и нуждавшемуся, терять больше нечего. Его творческий потенциал требовал выхода, который можно было найти лишь на международном уровне. Он, однако, ошибался. Как оказалось, Лен с детства страдал от сахарного диабета. Два раза в день, утром и вечером, ему требовалась инъекция инсулина. При выездах из Москвы он мог делать инъекции сам. Наборы ампул и шприцов обеспечивала поликлиника. О болезни Лена знали лишь немногие. Несмотря на проблемы с работой, прикрепление к элитной поликлинике ЦК ВЛКСМ сохранялось. Врач этой поликлиники и личный друг, в распоряжении которого находилась история болезни, конфиденциально сообщил Лену о возможности его перевода в обычную районную поликлинику. Конечно, инъекции инсулина продолжались бы, больных диабетом лечат без исключений. Но инсулин «для всех» не импортировался из Дании, его получали из поджелудочных желез отечественных свиней.
Рой завершил работу над книгой о Хрущеве в конце 1981 года без участия Карпинского. Но сотрудничество с семьей Хрущева, в основном с его сыном Сергеем, сохранилось. Лен Карпинский смог возвратиться к активной творческой работе лишь в 1989 году, сначала как политический обозреватель, а с 1991 года как главный редактор очень популярной тогда газеты «Московские новости», что потребовало и восстановления членства в КПСС. Карпинский умер в 1995 году от осложнений диабета. Я узнал об этом из некролога, опубликованного 26 июня в лондонской газете The Independent.
Смерть генерала Цвигуна
Смерть Семена Цвигуна, первого заместителя председателя КГБ, 19 января 1982 года привлекла внимание западной прессы лишь после публикации некролога в «Правде» и в «Известиях» со словами «после тяжелой и продолжительной болезни». Между тем Цвигуна видели бодрым и здоровым в парадной форме месяц назад – на торжествах по случаю 75-летия Брежнева 19 декабря 1981 года. Под некрологом не было подписей Брежнева, Суслова, Черненко и Тихонова, которые полагались «по штату» в случае смерти генерала армии и члена ЦК КПСС. В связи с этим Рою позвонили несколько знакомых московских корреспондентов западных газет. Причин смерти Цвигуна Рой тогда еще не знал, но отсутствие подписи Брежнева под некрологом объяснял каким-то серьезным конфликтом в руководстве страны. Цвигун был личным другом Брежнева еще с 1945 года, когда Брежнев возглавил ЦК КП(б) Молдавской ССР. В КГБ СССР Цвигун был назначен в 1967 году, одновременно с Андроповым, как «око государево». Андропову в то время поручался политический контроль за работой КГБ. Три его заместителя, ведавшие разведкой и оперативной работой внутри страны, Цвигун, Г. К. Цинев и В. М. Чебриков, были старыми друзьями Брежнева.
Через несколько дней Рой уже знал причину смерти Цвигуна и сообщил мне по телефону: самоубийство. Цвигун застрелился вечером у себя на даче.
Смерть Михаила Суслова
О смерти Суслова 25 января от инсульта стало известно на следующий день. В стране был объявлен трехдневный траур, как и после смерти Сталина. Суслов в партийной иерархии был вторым лицом после Брежнева. Именно Суслов в октябре 1964 года выступал инициатором и организатором смещения Хрущева и выдвижения Брежнева. Рой в нашей конфиденциальной переписке сообщал мне, что приступ высокого кровяного давления, приведший к госпитализации, а затем и к инсульту, произошел у Суслова после заседания Секретариата ЦК КПСС:
«…рассматривались ряд крупных дел о коррупции в очень высоких эшелонах власти. К таким перегрузкам старый и больной Суслов не был готов… Как раз после трудного разговора с Семеном Цвигуном, предмет и характер которого мы уже не узнаем, у Суслова повысилось давление, и он оказался в больнице на улице Грановского. Инсульт произошел уже в больнице, где начались процедуры, которые поначалу улучшили его состояние… следили за работой сердца, так как Суслов перенес инфаркт миокарда в 1976 году. Врачи не разрешали ему работать больше четырех часов в день. В кремлевской больнице на Грановского у него была постоянная личная палата, в которой он нередко ночевал после заседаний в ЦК… Все основные решения о диссидентах, арест Орлова, высылку А. Зиновьева, ссылку Сахарова и другие, принимались при участии Суслова».
Суслов был на четыре года старше Брежнева. Он обеспечивал преемственность власти между Брежневым и Сталиным. Смерть Цвигуна и Суслова позволила Юрию Андропову не только принять быстрые и самостоятельные решения по делам о коррупции и злоупотреблениях, которые были давно разработаны в КГБ, но и осуществить на следующий день после похорон аресты А. А. Колеватова, руководителя управления цирками, и артиста цирка Бориса Буряце, близких друзей Галины Брежневой, дочери генсека, санкцию на которые «в интересах стабильности» отказывался давать Суслов. Об этих делах и вообще о коррупции людей из близкого окружения Брежнева в настоящее время существует обширная литература и написано несколько детективных романов. Поэтому у меня нет необходимости чем-то эту историю дополнять. Хочу лишь кратко остановиться на тех фактах и лондонских наблюдениях, которые в СССР или в России, возможно, не были известны.
Роберт Максвелл и «Pergamon Press» – издатели для членов Политбюро
В марте или в апреле 1973 года, вскоре после приезда в Лондон, я посетил книжный магазин «Collet’s», где продавались советские книги, их переводы на английский и книги британских авторов по истории России и СССР. Здесь можно было купить также различные советские журналы и газеты. Я уже знал от Робина Холлидея, заведующего отделом генетики, в котором мы с Ритой тогда начали работать, что Ева Коллет (Eva Collet Ricket), владелица этого магазина и шести других в Лондоне, была миллионершей, членом компартии Великобритании и тещей самого Холлидея. В то время ей было около 80 лет. В последующие годы я с ней встречался на семейных юбилеях Робина и его жены Дианы. Робин также рассказал, что книготорговая фирма Collet’s получила недавно льготный кредит, всего под три процента годовых, от «Международной книги» в Москве на строительство нового большого здания для книжного магазина. Такое здание в несколько этажей, раз в десять просторнее прежнего, рядом со знаменитым книжным магазином «Foyls» и недалеко от Оксфорд-стрит, действительно появилось через несколько лет. Я стал частым его посетителем. Те или иные необходимые мне советские научные книги, справочники и художественную литературу на русском можно было теперь заказывать здесь по каталогам, не обременяя Роя покупкой их в Москве и отправкой по почте. Здесь же оформлялась подписка на советские газеты и журналы. Большой отдел в новом здании магазина был отведен для произведениий советских партийных лидеров. Продавались, и не дешево, «Избранные произведения Леонида Брежнева» в четырех томах, не только на русском, но и на английском, в твердых переплетах, на хорошей бумаге, с суперобложками. Богато иллюстрированное юбилейное издание «Leonid Illych Brezhnev. A Biography. Institute of Marxism-Leninism» (Pergamon Press. Oxford) также стояло на полке. Эта книга, изданная в связи с 70-летием генсека в 1976 году, печаталась, как я узнал из очень критической рецензии в одной из газет, с большим размахом: 20 тысяч экземпляров в твердом переплете и 80 тысяч в мягкой обложке. «Кто может покупать такие скучные книги?» – удивлялся рецензент. Это была первая авторизованная биография Брежнева на английском языке. Здесь же продавались на русском и английском документальная повесть Брежнева «Малая земля» и отдельно – подарочный вариант всей трилогии военных повестей Брежнева.
В новом здании магазина продавались и английские издания трудов других советских лидеров: два тома избранных речей и выступлений Михаила Суслова, двухтомник – Алексея Косыгина, однотомники – Черненко, Кириленко, Подгорного, Андропова, Гришина и других членов Политбюро с портретами авторов. Стояли на полках также и переведенные на английский тома сочинений партийных лидеров соцстран – Николае Чаушеску, Владислава Гомулки, Яноша Кадара, Тодора Живкова и Эриха Хонеккера. Все эти тома печатались в Англии крупнейшим в Европе издательством научной литературы «Pergamon Press», владельцем и президентом которого был Роберт Максвелл (Robert Maxwell), бывший член парламента от Лейбористской партии, а теперь книгоиздатель и владелец нескольких британских газет. По некоторым сведениям, капитал его книжной и газетной империи приближался к миллиарду фунтов стерлингов.
Английские переводы сборников речей и статей советских лидеров можно было купить только в этом магазине. Никакой коммерческой выгоды продажа таких книг в Англии или в США не могла принести. Несколько десятков экземпляров могли купить университетские библиотеки, но они, как правило, заказывают их по каталогам по более низким ценам. Я не сомневался в том, что высокое полиграфическое качество изданий и их относительно большие тиражи в пять-шесть тысяч экземпляров оплачивались как заказные через субсидии от правительства СССР. Львиную долю тиража везли в Москву, распределяли по главным государственным и партийным библиотекам и ставили на полки в служебных и домашних кабинетах самих авторов. Возможно, их отправляли и в посольства СССР в разных странах. Важно было именно то, что эти тома вышли не в советских Госполитиздате или «Прогрессе», а в солидном британском издательстве в Оксфорде и их тексты переводили с русского на хороший английский профессиональные британские переводчики. Именно это обстоятельство придавало английским изданиям сборников речей и докладов Брежнева и его соратников особую престижность (как полагали, наверное, авторы этих книг и те, кто продвигал их издание за границей). В библиотеке Лондонской школы экономики и политических наук я смог убедиться, что вся программа «Pergamon Press» по изданию английских переводов «трудов» советских партийных лидеров начиналась не с Брежнева, а с Хрущева.
Книги имели копирайт авторов и издательства, а это означало, что они издавались на основании договоров. Впоследствии я узнал, что авторы получали авансы и гонорары, так как тираж реализовывался с прибылью для издательства. Но суммы авансов и гонораров были относительно скромными, в пределах нескольких тысяч фунтов. Престиж был важнее для авторов. Отделы «Международной книги» или Книготорга, занимавшиеся импортом, покупали отпечатанные тиражи, обеспечивая прибыль издательству. Роберт Максвелл почти монополизировал книготорговый рынок переводов не только политической, но и научной литературы с русского и с других восточноевропейских языков благодаря особым соглашениям с «Международной книгой» и другими агентствами, по которым он получал ту или иную советскую книгу или журнал еще в верстке, то есть до выхода в свет. Он мог таким образом опережать своих возможных конкурентов. Советский Союз до 1973 года не входил во Всемирную конвенцию об авторском праве. Опубликованную в СССР книгу, будь то научная монография или художественное произведение, могли переводить и издавать в других странах без всяких договоров. Передавая «Pergamon Press» верстки книг и журналов до их выхода в свет в СССР, «Межкнига» обеспечивала Максвеллу приоритет. Тридцать советских наиболее важных академических журналов в английских переводах издавались для всего мира именно Максвеллом. Переводы журналов чаще всего делались в Москве во Всесоюзном институте научной и технической информации (ВИНИТИ). Я мог убедиться в том, что советский журнал «Атомная энергия» и его переводной вариант «Soviet Journal of Nuclear Physics» появлялись в Британской библиотеке почти одновременно. Подписку на такое очень дорогое издание осуществляют сотни университетских библиотек и национальных лабораторий по атомной энергии по всему миру. В отличие от книг членов Политбюро, немало советских научных книг могли иметь коммерческий успех и в переводах. Это относилось, например, к двухтомным изданиям «Избранных трудов» академиков П. Л. Капицы, Л. Д. Ландау, Н. Н. Семенова, В. А. Энгельгардта и некоторых других ученых, имевших международный авторитет, а иногда и Нобелевские премии. При высоких ценах прибыль для западных научных издательств начиналась после продажи первой тысячи экземпляров. Покупали чаще всего университетские и национальные библиотеки. Р. Максвелл приезжал в Москву с группой редакторов несколько раз в год для отбора материалов непосредственно в научных издательствах. Его очень привлекали разные справочники. Отобранные им материалы отправлялись в Англию без проверок. Не исключено, что некоторым авторам он привозил авансы и гонорары. Максвелла встречали на высшем уровне. Я тогда видел в каком-то журнале фотографию встречи Максвелла с Брежневым в связи с вручением генсеку его книги. К 1980 году «Pergamon Press» считалось самым большим в Европе издательством научной литературы на английском языке. Среди более чем тысячи издаваемых им журналов был и геронтологический, «Experimental Gerontology», основанный Алексом Комфортом в 1965 году, в котором публиковались и мои статьи[13].
Я познакомился с Робертом Максвеллом в сентябре 1957 года в Париже на международной конференции ООН – ЮНЕСКО по применению радиоактивных изотопов в научных исследованиях (см. главу 2). Труды этой конференции в четырех томах издавались как заказные издательством «Pergamon Press», и все участники получили заранее правила для авторов по подготовке рукописей и иллюстраций. Переводы докладов советских участников делались заранее в Москве. В одном из зданий университета, где находился оргкомитет, две или три комнаты отвели этому издательству. Максвелл сам принимал авторов и собирал папки с рукописями. Одним из его помощников в просмотре материалов для издания оказался Питер Кэмпбелл (Peter Campbell), британский биохимик и исследователь синтеза белков, с которым я познакомился на заседаниях. Конференция продолжалась две недели, и я заходил в издательские комнаты несколько раз. Максвелл, высокий и подвижный, оказался очень общительным и жизнерадостным человеком. Он неплохо говорил и по-русски, причем явно не с английским акцентом, и был почти моего возраста, может быть на год-два старше. На его визитной карточке перед именем стояло воинское звание капитана. Кэмпбелл объяснил мне, что Максвелл действительно капитан запаса британской армии. Он по национальности чех, бежал после оккупации Чехословакии в 1938 году во Францию, затем в 1940 году в Великобританию. Вступил в британскую армию добровольцем. Участвовал в высадке десанта в Нормандии, отличился в боях, имеет боевые награды. Его родители, сестра и другие родственники, бежавшие из оккупированной Чехословакии в Венгрию, погибли в Освенциме в 1944 году. Поскольку Максвелл свободно владел несколькими языками (чешским, словацким, польским, русским, венгерским и немецким), то он оказался очень ценным сотрудником для британской контрразведки. В 1945 году его отправили в Берлин. Ему уже присвоили звание капитана. Но его чешское имя Ян Хох было неподходящим для британского разведчика, поэтому его сменили на Роберт Максвелл. Из Берлина и других городов Максвелл, уже по собственной инициативе, отправлял в Англию грузовики, наполненные немецкими научными книгами и журналами. Кто-то ему объяснил, что во время войны, с 1939 по 1945 год, тома знаменитых немецких журналов по химии, физике, металлургии, оптике, фармацевтике и другим областям науки и техники, в которых Германия оставалась лидером, не поступали в европейские и американские университетские библиотеки. Теперь эти пробелы можно было восполнить. То был первый деловой проект капитана Максвелла – распределение и продажа немецких научных книг и журналов. Он оставался в Германии до 1947 года. «Pergamon Press» как полноценное издательство появилось в 1951 году, и его сотрудничество с «Международной книгой» расширило диапазон изданий и обеспечивало стабильную прибыль. Значительная часть издательских расходов покрывалась теперь из бюджета СССР.
Второй раз я встретился с Максвеллом летом 1961 года на 5-м Международном биохимическом конгрессе в Москве. После необоснованного возвращения мне издательством «Наука» рукописи «Синтез белков и проблемы онтогенеза» (см. главу 2) я решил попробовать издать ее в переводе в Англии или в США. Монографий по этой теме на английском еще не было, так как ключевые открытия были сделаны лишь недавно. Переписку по поводу издания я начал именно с «Pergamon Press» и с Р. Максвеллом. Он был единственным западным издателем, с которым я был лично знаком. Я также знал, что большую часть переводов научных книг с русского издает «Pergamon Press», и поэтому считал (как выяснилось вскоре, очень наивно), что это издательство наиболее подходящее и для меня. Незадолго до конгресса я отправил Максвеллу с оказией переведенное на английский подробное оглавление своей монографии, напомнил о наших встречах в Париже и предложил издать перевод книги в Великобритании. Питера Кэмпбелла я посоветовал в качестве рецензента. Максвелл быстро ответил официальным согласием и предложил встретиться в МГУ. Как оказалось, Труды Биохимического конгресса, два или три тома рефератов и 12 томов симпозиумов, по заказу оргкомитета тоже издавало «Pergamon Press».
Максвелл приехал в Москву незадолго до начала конгресса, и его издательство открыло офис в главном здании университета для встреч с авторами и сбора рукописей. Я встречался с Максвеллом не один раз. Он сам предложил принести ему рукопись и объяснил, что все материалы конгресса поместятся в багажнике его «Роллс-Ройса». Кэмпбелл тоже был участником конгресса, и мы пообедали втроем в профессорской столовой МГУ. Беседа была дружеской и доверительной. Максвелл сказал нам, что его особое отношение к России объясняется очень просто. Чешское село на границе с Польшей, в котором он родился, было до 1918 года частью Австрии, с 1919-го оно вошло в Чехословакию, а в 1945 году было передано в состав Украины вместе с Закарпатьем. Так Советский Союз стал его родиной. Он мечтает поехать в родные места и встретиться со школьными друзьями. После заключительного заседания и закрытия конгресса, покидая главное здание МГУ, я решил посмотреть свою почтовую ячейку в вестибюле. В ней оказалась толстая папка с рукописью моей книги. Никакого письма не было, лишь надпись: «Ж. Медведеву». По ячейкам почту распределяли сотрудники секретариата конгресса. Максвелл вернул мне рукопись без объяснений, что было нарушением элементарной этики. Видимо, он сам задумался, а может, ему объяснили другие, что рукопись поступила к нему от автора, а не через «Международную книгу» или советское издательство, а заключать договора напрямую с авторами он не решался. До сих пор помню, как я стоял с папкой на ступеньках главного здания МГУ, обманутый, преданный, удивленный и готовый к худшим последствиям. Я не мог понять, почему Максвелл не решился взять мою рукопись. Только через два или три дня, обсуждая возникшие проблемы с Ричардом Сингом, британским биохимиком, который, задержавшись в Москве еще на неделю и посетив Тимирязевскую академию, увез мою рукопись в Великобританию (см. главу 2), я понял, насколько Р. Максвелл финансово зависит от особых льгот, которые предоставляют ему именно в СССР. Когда я показал Сингу прежнее письмо от Максвелла, он объяснил мне, что по британским издательским правилам оно равноценно официальному контракту, которое издательство не имело права нарушать в одностороннем порядке.
В последующем жизнь и работа Роберта Максвелла несколько раз меняли свои направления. С 1964 по 1970-й он был членом парламента от Лейбористской партии. На выборах 1970 года проиграл консерватору и снова занялся издательским бизнесом. Теперь как бывший политик-социалист он стал встречаться с советскими и восточноевропейскими лидерами. В 1985 году подружился с Михаилом и Раисой Горбачевыми. Благодаря этому смог в 1988 году посетить свое родное село Солотвино в Тячевском районе. Издательская империя Максвелла разрасталась и распространилась в США, Германию, Францию, а затем и в Венгрию и Чехословакию. На короткий срок она стала крупнейшей в мире. В Англии Максвелл стал владельцем национальной газеты Daily Mirror, в США купил The New York Daily News и американское отделение крупного и знаменитого издательства «Macmillan». Но империя Максвелла в конечном итоге накопила и колоссальные долги банкам. Появление персональных компьютеров и Интернета оказалось гибельным для многих традиционных газет и журналов. Книжные издательства и книжные магазины тоже разорялись или объединялись. Уменьшилась посещаемость библиотек.
Роберт Максвелл погиб в море в ночь на 5 ноября 1991 года, упав в воду с борта собственной яхты недалеко от Канарских островов. Пропажу магната обнаружил капитан яхты лишь утром и подал сигнал тревоги. Тело, далеко отнесенное морским течением, долго не могли найти. Поиск вели несколько вертолетов и множество судов. Это событие стало сенсацией во всех вечерних новостях 5 ноября и утренних газетах 6 ноября. Об успехе поисков сообщила на первой полосе газета The Guardian, написав, что «тело Максвелла было обнаружено рыболовецким судном в 19–20 милях от Грандо, соседнего острова возле Гран-Канарии – более чем в 100 милях от местонахождения яхты…»
Гроб с телом привезли по просьбе семьи в Иерусалим. Похороны на Масличной горе 10 ноября имели статус почти государственных. С речью выступил премьер-министр Израиля Ицхак Шамир. Присутствовали, по сообщениям газет, лидер оппозиции и многие члены кнессета.
Основанная Максвеллом система издания трудов коммунистических лидеров была расширена еще при его жизни. К ней были подключены и другие издатели. Очень сильно возросли суммы авансов авторам при подписании договоров. Но их платили теперь не из госбюджета СССР, а из других, неизвестных фондов. Аванс за однотомник воспоминаний Андрея Громыко, вышедший на английском в 1989 году, составил, как мне рассказал знакомый издатель в Лондоне, полмиллиона фунтов стерлингов. Другие контракты обеспечивали авторам еще более высокие платежи. Публичное вручение Ельцину аванса в 250 000 фунтов стерлингов в виде специально изготовленного крупноформатного чека Барклайс Банка за заказанную, но еще не написанную книгу воспоминаний я сам наблюдал в 1989 году по Би-би-си. Началась продажа за большие суммы прав на переводы или проекты книг других советских политиков на немецкий, французский, японский и даже голландский. Знакомый директор голландского издательства «De Haan» спрашивал меня по телефону, представляет ли интерес книга, права на издание которой в Голландии ему предлагали за большую сумму. Название книги «Перестройка» было уже всем понятно без перевода. Я ответил, что не читал ее.
Для оформления договоров в Лондоне было создано специальное литературное агентство. Переводы с русского книг времен перестройки, не очень интересных британцам, продолжали появляться в течение почти десяти лет. Я видел на витрине большого книжного магазина на Пиккадилли сменявшие друг друга книги Гайдара, Шеварднадзе, Бакатина, Рыжкова, Явлинского, Бурбулиса, Хасбулатова, Лебедя, Костикова, Примакова, Яковлева, Попова, Лужкова, Собчака и многих других.