Удивляюсь, что он тоже скользит взглядом по ней. Но тут же уверенным шагом идёт и садится напротив меня, положив свою сумку для документов на журнальный столик.
Я молча наблюдаю, как он достаёт один огромный бумажный конверт жёлтого цвета и несколько поменьше. Поднимает глаза на меня. Сегодня они такого тёмного цвета, что я начинаю думать, не заболел ли он. Хотя чему я удивляюсь. Я уверена, что ему также больно. Может, даже больше, чем мне. При всём при том, он будет инициатором нашего разрыва.
— Не волнуйся. Я обо всём позабочусь. Ты сможешь начать всё сначала. Если понадобится помощь, то я помогу.
Я хотела ответить, что не могу принять эту помощь. Но он не дал мне ничего сказать.
— Я не умею быть рядом, когда не могу доверять человеку. Прости.
Глава 17
Мы молча сидели по разные стороны журнального столика. Какие-то доли секунды задерживали взгляд на лицах друг друга и отворачивались, будто не знали, как нам теперь находиться в одной квартире. Первой не выдержала я.
— Ты обязан был мне рассказать, что ждёшь приглашение на работу, — с нажимом сказала я.
Он удивлённо поднял брови.
— Поэтому ты посчитала, что можешь удалить мои письма? — в его голосе впервые прозвучало осуждение.
— Я не претендую на порядочность и благородство. Я просто пытаюсь объяснить тебе свои поступки.
Он встал, достал виски и налил себе больше половины граненого бокала. Я перевела взгляд с его руки, в которой он сильно, до побелевших косточек на пальцах, зажал бокал, на его лицо.
— Будешь?
— Да, только коньяк, — уверенно ответила я.
Через минуту и у меня в руках грелся алкоголь.
— Когда всё узнала, почему мне не позвонила?
— Мне было страшно.
— Любопытно. А чего ты испугалась?
— Услышать от тебя, что ты уезжаешь надолго. Что мне придётся тебя ждать несколько лет. Или хуже того — ты меня бросаешь.
Клим встал, подошёл к окну, потянул жалюзи вниз. Не поворачиваясь ко мне, спросил:
— Я за эти несколько месяцев, когда мы жили вместе и были так близки, давал тебе повод думать, что могу бросить тебя в любой момент?
— Нет.
— Тогда почему ты это сделала? — он ударил кулаком по подоконнику.
Я нервно вздрогнула. И тоже встала.
— Потому что ты не всё рассказал мне. Мне казалось, что ты всегда был откровенен со мной. Говорил о родителях. Я не думала, что у тебя ещё могут быть какие-то тайны. Услышь меня. Услышь, что я говорю. Пожалуйста, — на последнем слове я повысила голос.
Он обернулся.
— Ты, выходит, была права. Люди должны узнать друг друга. Влечение ничего не меняет. Нельзя нарушать правила жизни. Нам не стоило торопиться. Мне очень жаль, что так всё вышло, — нотки отчаяния он запил огромными глотками виски.
Шатаясь, он вернулся и сел в кресло-мешок.
— Я думаю, тебе хватит уже пить, — умоляюще посмотрела на него, таким я его видела впервые.
— А когда удаляла корреспонденцию, ты тоже думала обо мне? Эта была такая забота? — его глаза снова неестественно потемнели.
— Я думала о себе. И не позвонила, потому что не хотела слышать, что ты уедешь. Даже, если ты собирался и вернуться через два года. И вообще, я не хотела звонить и спрашивать. Я не хотела унижений. Я не хотела ничего просить, в конце концов, — я рванула в сторону двери.
— Сядь на место, — он крикнул таким голосом, что я остановилась, но следом, уже гораздо мягче повторил. — Сядь. Мы должны поговорить.
Я снова подошла к столику. Взяла свой бокал и отпила большой глоток.
— Пока что ты только обвиняешь меня. Я не вижу здесь разговора.
Он снова рукой показал, чтобы я села напротив.
— Но, ведь это ты натворила делов. Ты не могла знать, что я буду делать, когда мне придёт это сообщение. Может, я откажусь? Может, захочу тебя взять с собой? Может, ты беременна, и я никуда не поеду. Да мало ли какие варианты могли быть. Я ни разу не дал тебе повода усомниться во мне. Не дал???
Он снова повысил голос, но я уже была достаточно пьяна и не обращала на это внимание.
— Не дал. Но ты же видишь, что я себя не выгораживаю. Вины с себя не снимаю.
— Да, спасибо, что хоть Ариной не прикрываешься. Хочу, чтобы ты знала. Я в курсе всего. Арина всё рассказала, что это её была инициатива залезть в мою почту. Что она подслушала разговор. И Николай тоже всё рассказал. И подтвердил, что с тобой даже не разговаривал. И никаких паролей не давал. Тебя это и спасло. Их поступки, скорее всего, будут рассмотрены правоохранительными органами. Дело связано с военными разработками. Там нельзя даже повторно запросить информацию. А уж тем более рассказать настоящую правду. Что файлы были удалены девочками. На следующей неделе будет совет директоров. И там всё решат.
— Что я могу сделать, чтобы как-то помочь им или организации?
— Абсолютно ничего.
— Но мне же помог отец Арины. С трудовой.
— Он может помочь. Тебе. Ему нечего терять. Он богатый и влиятельный человек. И, видимо, доверяет тебе больше, чем я. И верит тоже больше. Верит в тебя.
Моё сердце снова разрубили надвое.
— А если я тебя попрошу вступиться за Арину и Колю.
Клим нервно рассмеялся.
— Ты вообще понимаешь, о чём ты говоришь. Я, конечно, верю, что они не специально удалили информацию. Но помочь… Ты не представляешь, о чём просишь. Моё письмо я уже даже в расчёт не беру. И не говорю, что я тоже пострадавший. Какое вам дело до меня? Да?
— Ты не прав здесь.
— Я не прав??? Я спрашиваю, я не прав? — он кричал и снова сверлил меня глазами.
Я не знала, что ему ответить. Я вдруг почувствовала его боль и его отчаяние. Почувствовала, что ему также некому довериться. Обсудить то, что произошло. Я поняла, что сегодняшний разговор должен был быть не таким. Это же я совершила ошибку. Кто бы что ни говорил, я дала добро на удаление письма. Так какие права я здесь пытаюсь качать? Но и его позицию я не могла принять на все сто процентов.
— Молчишь? — его голос стал очень тихим. — Ты ведь не знаешь, что одно такое предложение я уже пропустил. Ты не знаешь, что я его пропустил, когда в муках умирала моя мама. Она отправляла меня в Америку, знала, что я мечтал об этой работе, которая позволила бы окунуться ещё и в криминалистику. Я ведь мечтал быть следователем, но попал в детстве в аварию. И меня не взяли в этот ВУЗ по здоровью. А тут была возможность совместить две профессии. В одной из которых я добился определённых высот. А мама говорила, что она всё равно умрёт. Неважно, кто будет рядом. Я или сиделка. Что скоро в сознание она будет приходить всё реже и реже. Но я ни за что бы ни уехал. Тогда она взяла с меня обещание, что я буду там работать. Потому что на эту работу могут попасть только единицы. И случилось чудо. Мой отец смог поспособствовать, чтобы у меня вновь взяли документы. Но никаких гарантий не давали. И сроки все вышли. Неделю назад я понял, что вызов мне уже не пришлют. Это было какая-то личная мечта. Только Вадик знал. Сразу я тебе не сказал. Потом не хотел, чтобы ты переживала раньше времени. Но, мне всё-таки предложили это место. А ты посчитала, что я его не заслуживаю.
— Я не знала всего этого. Я виновата. Я кругом виновата, — мне стало тяжело говорить, потому что я запуталась. Клим был прав, если я его любила, то почему я приняла такое решение, не дала ему даже возможности объясниться. Не дала возможности уехать работать. — Я тебя понимаю. Но у Николая и Арины тоже сейчас решается судьба. Я их, и тем более себя, не оправдываю. Но мне не хотелось бы, чтобы на них завели уголовные дела.
— Они знали, куда шли работать. И подписывали соответствующие документы. Про Николая я вообще молчу. Не знаю, что могла Арина ему наобещать, чтобы он пошёл на такие нарушения. И я хочу. Да, я хочу, чтобы Арина была наказана. Я вообще не понимаю, почему вы все с ней так себя ведёте.
— Может, мы даём ей шанс. Как дали его мне сегодня. Уголовное дело — это печать на всю жизнь.
— Признайся, тебя больше волнует, что эта печать на них будет из-за тебя? Ведь так?
— А если и так, — я громко крикнула. — Я тоже слабый человек. И мне нет оправдания. Может, конечно, частично и для себя, но я пытаюсь как-то помочь другим.
Клим нервно рассмеялся.
— Помочь… А кто поможет остальным? Я же сказал, ты не представляешь, о чём просишь. Ты до конца так и не поняла, что они сделали. Это бизнес. Огромные деньги. А невыполненные госзаказы? Ты понимаешь, какая это ответственность. Да завтра конкуренты пронюхают и всё. Все заказы тю-тю, — он начинал раскрываться с какой-то неизвестной мне стороны, его слова были хоть и правдивыми, но мне не нравилось, как он их произносил, как смотрел на меня. — И здесь тоже люди. Когда нет заказов, когда идут проверки, страдают все. И у всех семьи, дети, кредиты. Ты понимаешь, какую ответственность несёт Герман. Ты думаешь, что руководитель только командует и приказывает. Нет, он ещё думает о людях. Обо всех людях. И несёт за них ответственность. И должен быть справедлив ко всем. А отец Арины? Его вы как подвели? За тебя он лично поручался. Также и я, за кого-то поручался. За кого-то просил в своё время. Поэтому мы и работаем вместе. Поэтому и доверяем. Но это не тот случай, чтобы я просил за Арину. Это не мне решать.
Мы всё дальше и дальше начинали отдаляться друг от друга. Я понимала, что Клим говорит правильные вещи. Так всё и есть. Но меня стало раздражать, что только его мнение правильное. Что только он делает всё, как надо. Люди совершают ошибки, но если они хотят их исправить, то надо дать шанс. Высказалась по этому поводу и снова получила.
— А кто хочет что-то исправить? Я не увидел этого рвения у Арины. Это Герман молодец, как следак, прижал её. И Колька, несмотря ни на что, всё рассказал. До этого она топила тебя. А Кольке надо было выбирать правильно, с кем спать, — он снова наполнил свой стакан.
Я совершила ошибку. И теперь ничего нельзя изменить. Я не должна была на следующий день после знакомства переезжать жить к незнакомому парню.