— Я запомнила код с того вечера, когда вы приглашали меня на кофе. Свет не горел, но у меня есть карманный фонарик, и я решила подождать вас на лестнице.
Энцо сжимал и разжимал кулак, разминая онемевшие суставы.
— Я не предполагала, что вы попытаетесь напасть на меня, — добавила Шарлотта.
— Я не знал, что это вы, — проворчал Энцо, начиная понимать, что все это выглядит не очень красиво.
— Значит, встретив человека на лестнице, вы сначала бьете его кулаком?
— Мне показалось, кто-то готовится на меня броситься.
— Да как вам такое в голову взбрело?!
— Это уже не первая попытка покушения. — Энцо открыл дверь квартиры и зашарил по стене, нащупывая выключатель.
— Что-о-о?! — засмеялась Шарлотта.
— За мной следили на острове Сен-Луи. По крайней мере мне так показалось.
— А что вы делали на Сен-Луи? У вас же обед с министром юстиции!
— Долго рассказывать.
Войдя в студию, Энцо первым делом налил себе хорошую порцию виски.
— Господи, где вы были? Весь в песке, и брюки порваны! — воскликнула Шарлотта, оглядывая Энцо с головы до ног.
— Я спрыгнул с моста Сен-Луи на проходившую баржу, — признался тот, не глядя гостье в глаза.
— Мне тоже, пожалуй, плесните немного, — кивнула она на бутыль с виски. — И расскажите толком, что случилось.
Энцо кратко изложил события. По мере того как он говорил, собственные страхи уже казались ему абсурдными, а реакция — почти смехотворной. Шарлотта хохотала так, что едва не расплескала виски.
— Это не смешно, — отрезал он. — Те двое явно меня преследовали.
— Но почему?
— Не знаю, — огрызнулся Маклеод. — Может, у меня паранойя. Дело Жака Гейяра вышло из-под моего контроля. Видимо, убийцам не понравилось, как близко я к ним подобрался… — Энцо осекся, охваченный внезапным подозрением. — Откуда вы знаете, что я приглашен на обед к министру юстиции?
— Роже сказал.
— Вот как? А вы не многовато общаетесь для расставшихся любовников?
— Ну, мы же нормально расстались, — возразила Шарлотта и тут же поправилась: — Почти нормально. — Но продолжать не стала. — Так что от вас хотела Мари Окуан?
— Она распорядилась создать специальную группу для расследования убийства Гейяра и ясно дала понять, что моего вмешательства — даже в виде помощи — не потерпит.
— И что вы собираетесь делать?
— Продолжать начатое.
Шарлотта улыбнулась:
— Я так и знала, что вы это скажете. — Она забрала у него бокал с виски. — Снимайте брюки и садитесь на кухонный стол, обработаю вам ссадину.
— Ей-богу, лучшее предложение за сегодняшний вечер. — Энцо сбросил туфли, расстегнул ремень и вышагнул из брюк, после чего уселся на высокий стол-стойку, болтая ногами, второй раз за вечер ощущая себя большим ребенком. Когда-то в Шотландии мать вот так же усаживала его рядом с кухонной раковиной и промывала разбитые коленки, вывалянные в крупном песке.
Шарлотта нашла под раковиной неначатую упаковку губок, а в аптечке какой-то антисептик. Вскипятив чайник, она налила в миску теплой воды, накапала лекарство, окунула губку и начала промывать глубокую ссадину на колене. Защипало так, что Энцо не сдержал крика и дернулся в сторону.
— Не будьте ребенком, — фыркнула Шарлотта. — Вы же не хотите, чтобы рана воспалилась? — Обнаружив в ящике стола бинт, она перевязала Энцо ногу. — Ну вот, может, выживете.
Энцо очень хотелось подольше удержать ее рядом.
— Скажите мне как судебный психиатр: для чего убийце Жака Гейяра оставлять подсказки вместе с захороненными останками?
— Какие подсказки?
— Зашифрованные указания о местонахождении других частей тела.
Шарлотта пожала плечами:
— Не зная подробностей, могу лишь высказать самое общее предположение.
— Какое же?
— Он, она, они… хотят, чтобы их поймали.
— Бред какой-то. Зачем?!
— Ну как же, ведь иначе никто не узнает, какие они умные — совершили убийство и остались безнаказанными. Кстати, убийцы не так уж редко желают быть пойманными, мечтая во всеуслышание заявить о себе.
— Тогда для чего прятать расчлененное тело так, чтобы его никто никогда не нашел?
Шарлотта вздохнула.
— Ну значит, вы лучше знаете.
Кроме острой пульсирующей боли, когда Шарлотта осторожно промывала губкой ободранное колено, Энцо испытал острое наслаждение от прикосновения прохладных, мягких пальцев к своей коже. Закончив, она не убрала руку и не отстранилась — так и стояла, прижимаясь животом к его бедру во время разговора. Маклеод чувствовал запах ее духов, тепло тела сквозь платье. Она подняла голову, и в этот момент их лица оказались очень близко. Ее глаза были как большие черные блюдца, странно мерцавшие, смотревшие полусерьезно-полуиронически. Энцо ощутил тягучий жар в паху и подался вперед поцеловать Шарлотту. К его радостному удивлению, она не уклонилась. Ее губы оказались мягкими и влажными, язык оставлял ощущение сладости. Ладонью Энцо придерживал затылок прелестной женщины, наслаждаясь шелковистостью ее локонов, совершенной формой головы и плавным изгибом шеи. Он ощутил нежную руку на своей груди — кончики пальцев скользнули по коже, поднимаясь к лицу…
А потом все кончилось. Разжав объятия, они долго молча смотрели друг на друга. Наконец Энцо моляще попросил почти шепотом:
— Останься.
Шарлотта покачала головой:
— У меня клиент с самого утра. В другой раз.
— Другого раза может не быть. Завтра я уезжаю в Тулузу.
— Зачем?
— Вызывает президент моего университета. Наверное, хочет наладить меня на выход. — Маклеод попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и не скрыла разочарования.
ГЛАВА 12
I
Университет Поля Сабатье, разбросанный по нелепо огромному кампусу, находился в южном пригороде Тулузы. Сабатье был деканом факультета естественных наук Тулузского университета и лауреатом Нобелевской премии 1912 года в области химии. Энцо часто думал, в какой ужас пришел бы этот великий человек при виде обветшалых корпусов, возведенных в его честь тридцать лет спустя после кончины. Научное учреждение состояло из разномастных, но одинаково безобразных бетонных монстров, разделенных огромными открытыми парковками и неприглядными участками земли с выгоревшей на солнце жесткой травой, превращавшимися зимой в топкую грязь.
От ветхого административного здания аллея, вдоль которой тянулся длинный прямоугольник вонючей позеленевшей воды, вела к открытым газонам, откуда можно было разглядеть классический лицей Бельвю на другой стороне Нарбоннской дороги.
Оставив машину перед административным корпусом, по разбитым ступеням Энцо поднялся ко входу, миновав исписанные граффити колонны, и пошел на второй этаж. Секретарша предложила ему подождать, заверив, что президент сейчас придет. Огромные окна президентского кабинета выходили на лицей Бельвю, чей belle vue[39] портил университет Сабатье. В вестибюле первого этажа болтались студенты летних курсов, вялые, разморенные южной жарой. Президент обходился без кондиционера, поэтому в кабинете стояло настоящее пекло. Энцо вынул из торбы носовой платок и промокнул лоб, сидя перед безбрежным дорогим столом, над которым словно пронесся бумажный шквал с обильными осадками. Рассеянно рассматривая стопки экзаменационных работ, Маклеод заметил очки с двойными линзами в дизайнерской черепаховой оправе — вверху для дали, внизу для чтения. От нечего делать он взял очки — вдруг захотелось посмотреть, пойдет ли ему такая изящная вещица, — нацепил их на нос и попытался разглядеть себя в оконном стекле. В этот момент сзади открылась дверь. Энцо едва успел сдернуть очки с носа и обернулся, убрав руки за спину.
— Маклеод, — сказал президент, протягивая руку.
Энцо, перехватив очки левой рукой, вовремя успел освободить правую и обменялся с начальством крепким рукопожатием, чувствуя, что указательный палец застрял между линзами. Непринужденно сложив руки за спиной, он попробовал высвободить палец, но тот не поддавался.
Президент тяжело плюхнулся в кресло и задумчиво оглядел Энцо:
— Вы ходячая проблема, Маклеод.
— Да, господин президент.
— Садитесь, — махнул тот рукой на стул.
— Спасибо, я постою, — скромно сказал Энцо, безуспешно выдирая палец из дурацкой черепаховой дужки.
— Ну как хотите. — Президент начал шарить по столу, поднимая бумаги и заглядывая под листы. Переносицу прорезали глубокие вертикальные морщины. — Вчера я битых четверть часа разговаривал по телефону с начальником полиции. Не догадываетесь, о чем шла речь?
— Отчего же, догадываюсь.
Президент уставился на Энцо, заподозрив сарказм, но, немного помедлив, снова вернулся к поискам.
— Он твердо заявил, что место профессора биологии в учебной аудитории. Должен признаться, я с ним согласен.
— Да, господин президент.
— Где мои очки, черт побери? — взорвался хозяин кабинета, раздосадованный бесплодностью настольных раскопок. — Я прекрасно помню, что оставил их на столе. Дорогие, как сволочь, и нате вам, куда-то запропастились! — Он взглянул на Энцо: — Вы не видели моих очков?
— Нет, господин президент. — Маклеод сжал очки правой рукой и решительно дернул. Оправа с громким треском переломилась.
Президент недоуменно поднял глаза. Энцо невозмутимо покрутил головой, с хрустом разминая шейные позвонки.
— Как будто мало мне полицейских выволочек, — повысил голос президент, открывая ящик стола. Пока он выкладывал свежую «Либерасьон», Энцо успел сунуть половинки очков в карман пиджака. — Так еще сегодня утром в прессе появилось это! — Он поднял газету и показал ее собеседнику. Энцо не счел нужным изображать внимание — отчет Раффина о тулузской находке он прочел в самолете. — Я знаю, что по специальности вы судебный медик, Маклеод, но здесь вы работаете в другом качестве. Ваша бурная деятельность вызывает нездоровый ажиотаж. Университету такая реклама не нужна. Нам необходимо государственное и частное финансирование, мы не вправе оскорблять политических руководителей страны — это сразу отразится на бюджете. Вы понимаете?