Он медленно протянул руку. С волосатой лапы свисал клочок материи веселой раскраски. Мужской галстук-«бабочка».
Мок откашлялся. На его жестоком лице появилось странное выражение, которое я интерпретировал как примирительную усмешку. Мок подошел ко мне.
— Завяжете… Да?
На мгновение я онемел. Потом до меня дошло, что он каким-то способом приобрел эту «бабочку» и хочет ее носить, потому что видел, что так ходят другие.
Я заправил ее под воротник и завязал узел. Зрелище было гротескным. Вид уродливого обезьяноподобного лица на фоне смешной яркой «бабочки» заставил меня хихикнуть, несмотря на все опасения. Я подержал зеркало перед этим чудищем. Он с любопытством изучал свое отражение.
Затем он открыл рот, и из его похожей на пещеру глотки хлынул громкий смех. Толстыми неуклюжими пальцами он коснулся «бабочки». Затем протянул руку ко мне. Сперва я отпрянул, но затем сдержался. Его рука нежно погладила мои волосы.
Мок был доволен!
— А там, откуда вы пришли, — спросил я, — разве не носят галстуков?
Он покачал головой.
— Где вы живете? — с надеждой задал я вопрос.
— Хижина. Хижина из… больших… камней.
— И долго вы жили в этих хижинах?
Мои слова долго доходили до разума Мока.
— Всегда, — ответил он, наконец. — С начала большой войны.
— Какой войны?
— Война гигантов… давно.
Его пальцы снова коснулись галстука, и счастливая улыбка озарила лицо. Затем он вышел из комнаты.
Некоторое время я обдумывал новые аспекты, показывающие его тщеславие и чувство благодарности. И пытался совместить этого громадного, усмехающегося зверя с перерезанным горлом Делии. Потом я продолжил размышления о стране, где он родился, стране, в которой неизвестны галстуки-бабочки и где много лет назад была война. Что-то в интонациях, с которыми он упомянул об этом, заставило меня почувствовать, что это произошло за много поколений до рождения Мока, его отца и деда. Он упомянул об этом так, как современные люди упоминают об открытии Америки.
Я уже готовился ко сну, когда в дверь тихонько постучала госпожа Рафферти. Я впустил ее. Как и в прошлый раз, она прикрыла дверь.
— Мистер Дайси, — прошептала она, — я не чувствую себя вправе позволить вам находиться так близко к нему.
Помня о прошлом разговоре, я улыбнулся.
— Он не убивал Делию, госпожа Рафферти. Он слишком добродушен.
Она поджала губы. Ее глаза уставились на меня.
— В трех кварталах отсюда, за доской с объявлениями о работе, найдено тело старика. Мистер Дайси, у него сломана шея…
Внезапно по спине у меня пробежал холодок.
— Кто он?
Госпожа Рафферти покачала головой.
— Я не знала его. Просто маленький, слабый старичок. Его тонкая шея была переломлена, как у мертвого цыпленка. Это ужасно! И еще одна странная вещь, — она понизила голос, — была в том, что он был хорошо одет, но не имел галстука! — Она открыла дверь. — Вы предупреждены, сэр. Запритесь сегодня вечером. Я ухожу!
Прежде чем я смог что-то сказать, она ушла. Я слышал ее поспешные шаги на лестнице.
Стиснув кулаки так, что ногти вонзились в ладони, я попытался привести мысли в порядок. В моей голове пылало ужасное видение Мока, который хватает старика, тащит его до доски объявлений и скручивает ему шею — и все это ради разноцветного кусочка ткани!
И внезапно я понял характер убийства. В нем были элементы ужасного, причудливого гротеска. Бессмысленное убийство ради дешевого галстука… Госпожа Рафферти была права. Это сделал Мок!
Я вскочил на ноги, потому что услышал шум — хлопанье двери, звуки тяжелых шагов на лестнице. Не знаю, сколько я простоял, пригвожденный к полу, но затем кровь у меня забурлила в венах от крика — крика женщины, охваченной смертельным ужасом. Одним прыжком я выскочил из квартиры. Пока я бежал по лестнице, крик повторился. Задыхаясь, я остановился перед дверью госпожи Рафферти. Внезапно дверь распахнулась, и мимо меня, как несущийся экспресс, промчалась громадная фигура и прыжками понеслась вверх по лестнице, точно громадное животное. Я ворвался в квартиру. В углу сжалась госпожа Рафферти, бледная, как мел, и трясущаяся.
— У меня был хлеб, — задыхаясь, сказала она. — Он сбил меня с ног и отобрал его. Он хотел есть!
И тут появился привлеченный криками полицейский. Я кратко объяснил ситуацию. Вместе мы стали подниматься по лестнице. Еще на полпути полицейский стал кричать, чтобы Мок сдался. Ответ был впечатляющим. На лестницу вылетел стул и, ударившись о ступени, разлетелся на куски. Нам удалось увернуться. Мы слышали топот и невнятное бормотание Мока.
Через несколько шагов мы оказались на верхнем этаже. Прямо перед нами была дверь квартиры Мока. За ней слышалось тяжелое дыхание зверя.
— Мок! — закричал я, — выходи!
В ответ я получил непонятное, односложное слово.
Полицейский стукнул в дверь дубинкой.
— Открывайте!
Он выхватил пистолет и послал две пули прямо в замок. За дверью раздался крик боли. Дверь открылась, и мы увидели, как Мок вскакивает на подоконник. Мы побежали к нему, но он оказался быстрее. Качнувшись на распахнувшейся наружу раме, он подтянулся и оказался на крыше. Полицейский, ругаясь, последовал за ним, я — следом. Стараясь не смотреть вниз, я поднялся на крышу по ржавой пожарной лестнице. И в ярком лунном свете увидел, как Мок отшвырнул полицейского, словно ребенка, и одним прыжком вскочил на высокий парапет.
Всего восемь футов отделяли крышу дома госпожи Рафферти от крыши соседнего дома. Мок напряг железные мускулы и прыгнул. В то же время струйка огня из пистолета полицейского пронзила темноту. Гигантская фигура, казалось, остановилась в воздухе, на краткий миг зависнув на груди Ночи.
Затем он с жалобным звериным воплем полетел вниз, извиваясь в воздухе. Мы с полицейским перегнулись через парапет, глядя, как падает тело. Оно ударилось о тротуар, подпрыгнуло и замерло на мостовой. Пока мы смотрели, темные тени любопытных стали окружать тело, как стая шакалов окружает убитого тигра.
Когда мы вышли на улицу, с мостовой поднялся бледный, стройный мужчина, находившийся у тела Мока.
— Мое имя Джервис, офицер, — сказал он полицейскому. — Я врач. Этот… человек мертв.
Было что-то странное в паузе, которую он сделал перед словом «человек». Доктор заметил мой заинтересованный взгляд и объяснил:
— Я говорю «человек» из-за отсутствия более подходящего слова.
Мы уставились на тело, затем одновременно наклонились ниже.
С трупом происходило НЕЧТО!
Я никогда не смогу описать то, что случилось. Мы наблюдали чудо. Жестокое лицо мертвого Мока быстро менялось, становясь моложе. Исчезла борода, растаяли мешки под глазами, смягчились контуры нижней челюсти. И вскоре перед нами оказалось лицо молодого человека. Одновременно вместо огромного тела на мостовой возникло тощее, юношеское.
Перед нашими очарованными взглядами этот процесс продолжался безостановочно. Юноша, подросток, потом ребенок, уже почти скрытый в ставшей для него слишком большой одежде. Быстрым движением доктор разорвал рубашку, открывая в холодном свете ламп труп ребенка. Но стал уменьшаться даже он. Исчезли зубы, волосы, руки стали пухлыми, с ямочками.
Все более и более крошечным становился труп у наших ног. Доктор отбросил разорванную одежду в сторону, чтобы не мешала наблюдать странное явление. Внезапно тело ребенка скорчилось и свернулось комочком, прижав голову к груди. Прямо на наших глазах конечности стали терять форму. Руки, ноги и голова стали просто неопределенными округлостями. Потом остался лишь круглый кусочек плоти. Он уменьшался у нас на глазах, стал размером с большую жемчужину, влажно блеснул в свете ламп и исчез. Не осталось ничего, кроме одежды, которую совсем недавно носил дикий незнакомец.
Мы видели мистический процесс рождения — но текущий в обратном направлении!
— Где он? — ошеломленно пробормотал полицейский.
Джервис поглядел вниз, слабо улыбаясь.
— Где-то во времени, офицер, — сказал он.
Полицейский наклонился и собрал обрывки одежды.
— Что вы собираетесь делать с ними? — спросил я.
Полицейский смущенно усмехнулся.
— Черт меня побери, если я знаю, — ответил он. — Если я принесу их в морг, мне скажут, что я сошел с ума. Если я принесу их в отделение, скажут то же самое. Что бы я с ними ни сделал, все равно скажут, что я сошел с ума! — Он помотал головой. — А, может, я…
— Вот моя визитка, — протянул Джервис. — Если вам понадобится консультация, только позвоните. — Он что-то поднял с тротуара. — А вот доказательство, что вы стреляли в живого человека, а не в призрака.
На его ладони лежал кусочек металла.
— Моя пуля! — воскликнул полицейский.
— Да, причем сплющенная с одной стороны, как бывает всегда, когда пуля попадает в кость. Доброй ночи!
Что-то бормоча себе под нос, полицейский пошел по улице, держа в руках разорванную одежду.
Я хотел поговорить обо всем этом и пригласил Джервиса к себе домой. Несколько минут спустя он уже сидел в кресле и внимательно слушал мой рассказ.
Когда я закончил, он долго морщил лоб.
— Вы говорите, мистер Дайси, — задумчиво сказал он, — что Мок пришел из страны, когда-то разоренной войной, из страны, где грамотность последние пятьсот лет являлась монополией духовенства, где жители жили в каменных хижинах и были незнакомы с «бабочками» или, к примеру, замками, и чьи необузданные желания, не прикрытые цивилизованной лакировкой, делали их убийцами…
— Да, — кивнул я, — причем из страны людей белой расы.
— И какие вы из всего этого сделали заключения?
— Ну, доктор, — замялся я, — я не знаю никакой современной нации, которая соответствовала бы этим условиям, не так ли?
Он кивнул головой.
— Я моту думать только о Древних Веках, — продолжал я. — Британские племена, например, жили в каменных хижинах, разумеется, не носили «бабочек», были известны жестокими нравами, управлялись своего рода духовенством — друидами, отдельные представители которых владели письменностью, и проводили все время в бесконечных войнах. Разумеется, я никогда не стану утверждать это публично, но некоторые философы говорят, что прошлое существует так же, как и настоящее. Так или иначе, не был ли Мок древним бриттом, который заблудился во времени, попал, так сказать, не на ту тропинку во времени и оказался в двадцатом столетии? А когда он умер, его тело, естественно, стало молодеть и вернулось в его собственный век.